Марта пристально, с изумлением посмотрела на Грейс, и девушка выдержала этот взгляд.

— Вы знаете, — Грейс старалась говорить шепотом, — когда мужчины заключают контракт и он им кажется невыгодным, они в большинстве случаев расторгают его и ведут себя, как им вздумается.

Марта прикусила губу, прижимая брошюрку к своей пышной груди.

— Почему только мы, женщины, вынуждены страдать и терпеть? — продолжала Грейс. — Когда ребенок достигает определенного возраста, он перестает подчиняться власти родителей. Отчего ж тогда жена должна вечно подчиняться мужу? Знаете ли вы, что есть страны, где вдову сжигают на погребальном костре вместе с умершим мужем?

Глаза Марты расширились.

— Почему, — голос Грейс взмыл вверх, и пассажиры стали оборачиваться, — все женщины обречены на пожизненное рабство?

— Не знаю, — прошептала Марта. Грейс сжала ее руку.

— Марта, я организую женское общество в Натчезе, если там его еще нет. Пожалуйста, приходите послушать нас. Просто послушать. Я хочу вам помочь.

Она сняла очки и посмотрела Марте прямо в глаза.

— Наверное, у меня не получится, — попробовала отговориться Марта. — Чарльз…

— Ему не обязательно об этом знать, — настаивала Грейс. Марта заморгала, не находя других отговорок.

— Прямо не знаю…

— Я сообщу вам, когда состоится первое собрание, — сказала Грейс, стискивая ее руку. — Мы все тут заодно, Марта. Все мы.

Аллен ждал ее на вокзале в Натчезе.

При виде знакомой фигуры Грейс почувствовала, как к сердцу прилила волна нежности. Она повернулась к чете Граймзов и сжала ладони Марты:

— Всего хорошего. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Марта виновато взглянула на Чарльза и, в свою очередь, пожала руку Грейс.

Грейс высунулась в окно и помахала Аллену. Это был плотный, почти тучный мужчина лет сорока, с седеющими бакенбардами и добрыми карими глазами.

— Грейс! Грейс!

Каждая черточка его лица выдавала волнение. Она радостно улыбнулась и, выйдя из поезда, подбежала к нему.

— Как я рад тебя видеть! — воскликнул Аллен.

— Ну как ты тут? — спросила Грейс.

— Да все нормально, — ответил Аллен, но она все же успела заметить тень, промелькнувшую в его глазах. — По крайней мере теперь.

Грейс нахмурилась, пытаясь понять, что он имеет в виду.

Аллен нанял носильщика-негра, чтобы тот отнес ее чемоданы в ожидавшую их коляску. Он помог Грейс сесть и, усевшись сам, взял вожжи. Грейс стала осматривать раскинувшийся перед ней город. Белые деревянные домики, обнесенные штакетником, и тщательно ухоженные садики придавали этой части Натчеза приятный облик, однако вдалеке, на холме, высились трубы какой-то фабрики и серый дым клубился над ними, уходя к горизонту.

— А где же река Миссисипи?

— Вон там, в той стороне, — махнул рукой Аллен. Он легонько дотронулся до кончика ее носа:

— А это еще что? Грейс улыбнулась:

— Очки, Аллен. Ты что, не видишь? Он хмыкнул:

— Могу я поинтересоваться, для чего они тебе? Разве твое зрение ухудшилось?

Она рассмеялась звонко, беззаботно:

— Что ты, Аллен, со зрением у меня все в порядке. По правде говоря, это необходимая составная часть облика безупречной гувернантки.

Он усмехнулся, взял ее руку и нежно пожал.

— Мне очень недоставало вас, мисс О'Рурк. Она ответила без колебаний — Аллен был ее самым близким другом:

— Мне тоже недоставало вас, Аллен Кеннеди.

— Как прошла поездка?

— Да так, ничего особенного. Аллен, ну как там у тебя? Ты так много рассказывал мне в письмах о школе. Я просто не могла дождаться, когда увижу ее.

Аллен замялся, прежде чем ответить:

— Да в общем-то все нормально.

Грейс внимательно посмотрела на него.

Она знала, в основном из газет, что преподавать в южных штатах не слишком легкое дело. Новая система образования была учреждена республиканским конгрессом сразу же после войны. Она встретила яростное сопротивление на местах, как, впрочем, и большинство «левых» постановлений республиканцев.

Большинство южан были завзятыми демократами, боровшимися за отделение; теперь все, чем они жили, рушилось у них на глазах. Сразу после войны они под руководством Эндрю Джонсона, приняли безжалостный «черный кодекс», который на практике превращал только что освобожденных негров в экономических и политических рабов.

Федеральное правительство взялось за реорганизацию Юга, начав ее с трех законов о реконструкции 1867 года.

Согласно этим законам, над южными штатами устанавливался военный контроль. Мятежники немедленно лишались всяких прав, а новые правительства штатов вынуждены были принять Четырнадцатую поправку, которая давала освобожденным неграм основные гражданские права, в том числе и на голосование. Благодаря голосам негритянских избирателей республиканцы получили большинство в правительственных органах южных штатов, хотя во многих местностях демократы были достаточно сильны, чтобы контролировать районные и окружные органы власти или по крайней мере более или менее влиять на них. По словам Аллена, именно так обстояло дело в Натчезе, где демократы занимали несколько административных постов — таких, например, как пост шерифа.

Он писал ей каждую неделю, однако в письмах в основном говорил об успехах своих учеников, детишек освобожденных негров, или описывал красоту природы в Миссисипи. Грейс чувствовала: он о чем-то умалчивает, но не могла догадаться, о чем именно.

— Давай я расскажу тебе об имении Мэлроуз, — предложил Аллен. — Баркли — одна из богатейших плантаторских семей в Натчезе. Мэлроуз к» началу войны был колоссальной плантацией. Естественно, основная культура — хлопок. Но Баркли, как и другие богатые южане, не упускал случая вложить деньги в промышленные предприятия Севера. Теперь поместье занимает земли штатов Миссисипи и Луизианы, хотя Луиза Баркли предпочитает жить в своем доме в Натчезе и проводит там большую часть года. Луизе было всего шестнадцать, когда она вышла замуж за Филипа Баркли, уже немолодого человека. Она овдовела вскоре после войны, Филип умер во сне, дожив до весьма преклонного возраста.

— Так, значит, война не отняла у них Мэлроуз?

— Нет, Филип был слишком богат. Говорят, у них не возникло проблем с налогами. Мэлроуз, как я слышал, процветает. — Аллен как-то странно скривил губы.

— Что с тобой?

— Ничего, — ответил он, пытаясь улыбнуться. — Я только надеюсь, что у тебя все будет хорошо, Грейс.

— Обо мне можешь не беспокоиться, — сказала она твердо.

Проделав утомительный путь по жаре, по пыльной дороге, они наконец прибыли в Мэлроуз. Дом, в стиле позднего Возрождения, был построен из красного кирпича, его фасад украшали массивные белые колонны и белый фронтон. У Грейс все сжалось внутри, когда они покатили по мощеной извилистой подъездной аллее.

— Аллен, как ты думаешь, они не узнают о том, что случилось в Нью-Йорке? — спросила она, вдыхая густой, пьянящий аромат магнолий.

— Нет, если ты будешь только учить детей и ничего более, — ответил тот мягко, с оттенком упрека в голосе.

Грейс перед отъездом дала себе слово не заниматься публичной агитацией в Натчезе. Но сейчас она поняла, что обманывает себя. Она никогда не сможет отказаться от дела, в которое верит. Во всяком случае, ей нужно вести себя здесь очень осторожно.

Перед внушительной парадной дверью Аллен оставил Грейс вместе с вышедшей им навстречу молоденькой негритянкой лет пятнадцати. Ее звали Кларисса, и она была одной из его учениц. Он пообещал в воскресенье отвезти Грейс в церковь, а потом вместе пообедать.

Служанка проводила Грейс в просторный, с высокими потолками холл, отделанный деревянными панелями.

— Подождите здесь немножко, мэм, — сказала Кларисса, сверкнув белозубой улыбкой. Грейс тотчас же прониклась симпатией к девушке. Но она ждала уже добрых полчаса. К тому времени, когда появилась Луиза Баркли, Грейс кипела от досады, хотя и старалась не показывать этого.