– Ты куда спешишь нагребать, вот скажи – куда? – резко обращается к напарнице старшая, в фартуке с красными пятнами от ягод.

– Так люди же стоят, ждут, – оправдывается помощница с раскрасневшимся от духоты лицом.

– И подождут, постоят. На то им ноги даны, целых две. А у меня спина одна, отваливается уже от твоего насыпания, – снова командует старшая, не обращая внимания на покупателей, о которых она только что нелестно отозвалась. У нее покупатель не всегда прав, даже если стоит молча.

   Вот это по-нашему, по-советски, сказали вам – ждите, значит ждите! Поэтому никто и бровью не повел.

   Занимаю очередь за двумя женщинами в одинаковых цветастых халатах из перехода. С ними еще мальчонка лет эдак пяти. Он держится за подол одной из них, нетерпеливо оттягивая его в сторону – стоять солдатиком никак не выходит. Женщины держат в руках пакеты под завязку, вот-вот разорвутся, из них торчат кукуруза, баклажаны, кабачки.

   Общаются, но больше словоохотлива та, которая рискует остаться без юбки, благодаря мальчонке-маятнику. У женщины забавная, но такая знакомая прическа: волосы баклажанового цвета с тугими от химической завивки кудряшками. Говорит она громко, так что слышу не только я, но и вся очередь. Ее приятельница больше молчит, лишь изредка кивает.

– Я сегодня всю ночь не спала, помирала! – громогласно сообщает женщина с внуком. – Сколько раз зарекалась: не поеду больше сюда в отпуск. Свезло же с родственниками, так свезло!

– А что помирала, давление подскочило? – тихо спрашивает подруга.

– Конечно давление, как тут ему не быть! Бабка довела, она это умеет делать! – продолжила первая, поставив тяжёлые пакеты между ног на землю. Судя по очереди, стоять им ещё долго придётся, а пакеты все руки оттянули. – Вышла сегодня на кухню и говорит: «Ты всем болезни привезла!» Надо же такое сказать? Без меня все здоровые были. Прям спортсмены, с рождения. Инфарктов и диабетов ни у кого не было, щас начались, как только я приехала. А я же добрая, им магнитовскую карту в прошлый раз оставила. Там же баллы знаешь какие набрались, а ее дед на пиво подчистил, каждый день туда шастал.

   Тут я представала дряхлого деда, довольно семенящего домой с баклажками.

– Лешенька-внучок так вчера устал, так устал. Все орал, орал. Дай то, баба, дай это, пойдём гулять. А потом трупом сразу спать, трупом. Почти не дышит.

   Оригинально, думаю я, это она, видимо, про этого мальца, который рядом стоит и пытается оторвать подол у халата. Очередь продвинулась на пару шагов, она подтолкнула пакеты вперед и продолжила:

– С дедами сынок их живет, бесхозный верзила в татухах, синий весь. Тоже всю ночь не спал. Нажрался загодя: пиво, коньяк, сливы. У него заворот кишок. Обычный заворот, брюхо раздуто как у коровы, еще чуток и сдохнет, – с довольным видом ставит неутешительный диагноз горе-родственнику. – А бабка – сволочь, старая ведьма. Я ее часа три в ванной мыла, кремиком все ей намазала, ночнуху на нее одела новую, а она глаза к потолку закатила и причитает: «Ой, чем ты меня намазала, паразитка, отравила. Дедушка, она меня чем-то намазала, так мне холодно».

   Тут же женщина переключается на внука: «Че нада? Я не понимаю, что ты мычишь? Че мычишь? Пончик хочешь? А где я тебе его найду? Вон сосиски ешь, в пакете под хлебом лежат, поройся! – раскрывает ему пакет. – Да не это, ты че сосиску от огурца не отличаешь? Вот что за дети пошли, скажи мне, жизни не знают! Вот ешь давай! – быстро очищает от оболочки и пихает сосиску внуку сразу в рот.

– Погода сегодня смутная, народу меньше на пляже. Отдыхающим никак дома сидеть, раз приехали – надо переться на море, а с погодой не свезло. Ну что, наелся? – снова дергает внука, поворачивает его как марионетку и с силой трёт лицо салфеткой. – Вот, скоро уедем, и на море больше не попадешь. Никто тебя не привезёт, мать с отцом кредитов набрали. Пашут и пашут, какое им тут море. Им не до тебя. Только я с тобой вожусь. Че? Ешь давай, жуй. Он совсем обленился, я даже самокат его пру в гору с пляжа.

   Тут ее подруга что-то прошелестела.

– Чем занимаемся дома? Так эти старые черти до четырёх утра не спят. Шарахаются по квартире. Я ночью немного перекусить решила, никак сон не идет, а тут и бабка за мной следит из коридора. Выглянет и спрячется, я чуть от страха не скончалась. Намазала хлебушка плавленым сырком, чаю холодного налила, поела. Спать пошла. Слышу – старая пакетом шуршит на кухне, холодильник открыла, роется. Я спрашиваю: «Бабушка, вы че делаете?» А она в ответ: «Давление меряю. Ты нам давление привезла из своего Стерлитамака. А сама при этом чавкает, как порося! Вот и не спала всю ночь, я прям с удовольствием щас бы упала вот под прилавок, да домой переть надо, на маршрутке ещё. Маршрутки тут чумные, гоняют как ненормальные. Убьются когда-нибудь. Бабка-то дурой прикидывается, четвертый день вообще в магазин не ходит, не покупает ничего, все сожрали. Меня ждут, чего в клюве принесу. А вот что касается денег – бабка сразу умной становится. Все сидит, считает пенсию, как она быстро уходит, гости же у неё. А что колбасы каждый день по полкило беру, сыра, масла – не считает. Я же тоже пенсионерка! – выпалила она. Приятельница понимающе кивнула.

– Че они там возятся, щас помидоры наши расхватают. Я хочу лечо закатать дедам на зиму. Банок намыла, только мало че-то у них осталось, двадцать только. А что такое двадцать – пшик, на пол прикуса зимой. Куда банки подевали? Ой, че еще расскажу про них: мы как с пляжа возвращаемся, переступаем порог, дед щёлк – и кондиционер выключает, типа электричество экономит. Устала я, как лошадина. А ещё на море с ним переться – снова дергает упревшего внука, который уже безвольно висит на ее руке. – Ой как нужно на море, чтобы у него коленочки зажили. Он же как слепошарый несется, вот и растянулся коленками и рожей об асфальт.

   Тут подошла их очередь. Выбирали долго, щупали, нюхали, спорили. Скупив все, что их душа желала, и нагрузив себя ещё пятью пакетами, зацепив почти спящего мальчонку, они резво направились дальше по рядам, выбирать груши для компота.

   Я же, увлеченная этой историей, совсем утратила навык прозорливой хозяйки и купила лишь килограмм помидоров, на что получила осуждающий шепот очереди: «И че стояла-то, место занимала!»

   Очередь продолжила свое медленное движение вперед. Пока упревшая от духоты продавщица укладывала мне помидоры я уже слышала обрывок нового диалога «Ой, смотри, она что на рынок в репетузах пришла? Да нет, это щас шортами называется. – А, поняла! Чеснок брать будешь, у той вот тетки он хороший, сухой, легко чистится?».

Лилечка

   Лилечка слыла не очень талантливой актрисой, точнее сказать она была актриской, так как не преуспела в искусстве лицедейства: что не дано, то не дано. Сама же Лилечка так не считала и ее совсем не устраивало то, что она имела сейчас: жить в грязненьком приморском городке, играть в массовке или, когда повезет, выкрикивать пару-тройку фраз во время спектакля.

   Вот уж чем она была одарена, так это умением распускать сплетни, сталкивать лбами, подсиживать конкурентов.

   Даже вахтёры, гардеробщики и осветители не давали ей покоя.  Гадостных способностей Лилечки хватало на всех с лихвой. В своём искусстве злопыхательства и сплетнеразведения Лилечка стала магистром.

   Ко второму году службы в театре картотека отдела кадров менялась трижды. Лилечку стали ненавидеть и в отделе кадров.

   Лилечку это не беспокоило. Подчас казалось, что ее платиновые кудряшки завивались еще круче, фигурка становилась изящнее, и вся Лилечка хорошела с каждым успешно провернутым гаденьким дельцем.

   Наконец Лилечка стала собирать благодатные плоды своего таланта: ей досталась главная  роль  молодой монашки средневекового монастыря.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.