— Ты слишком компетентна для этого, — немного безжалостно напоминает себе ирьенин, вытирая ладони о юбку. — Все будет хорошо.
Сакура наклоняется ближе, чувствуя его сердцебиение, спокойное и ровное. Быстрая проверка жизненных показателей подтверждает, что все в идеальном порядке. Итачи просто выглядит спящим, но она знает, что происходит на самом деле.
Пришло время прощупать почву, поэтому куноичи немного отодвигается, не сводя с него глаз. Харуно никогда раньше не проводила допросов, даже не была свидетелем, несмотря на то, что Ино училась у Ибики Морино непосредственно перед тем, как Данзо устроил переворот. Тем не менее, ирьенин чувствует холодную уверенность — самое трудное позади. Хотя, наверное, лучше начать издалека…
— Как дела? — Тихо спрашивает девушка. Этот ответ, скорее всего, определит, преуспела ли она в процедуре или нет.
Итачи реагирует почти мгновенно, он ищет ее взгляд. Его голос низкий, несколько отстраненный. Ни один из многочисленных сигналов языка тела, указывающих на ложь в любом виде или форме, не дает о себе знать. — Прекрасно.
Его состояние доказывает, что техника, которой научила Цунаде-шишо, успешно выполнена. Сакура чувствует, как плечи слегка расслабляются от облегчения. — Итак, — бормочет она, перемещая руки к его ключице, рассеянно проводя большими пальцами по очерченной линии. — Что заставило тебя так сильно напрячься после вчерашней встречи?
Как ни странно, левая бровь Итачи слегка дергается, и он на мгновение затрудняется со словами. — …Мадара, — тихо произносит мужчина, глядя на нее так, словно она должна понять.
Вместо этого Сакура моргает, сбитая с толку. Мадара? Что, черт возьми, такое Мадара? Похоже на имя…
— Он лидер Акацуки, Итачи? — Мягко спрашивает девушка, сжимая ладони, чтобы скрыть свое волнение от того, что она наконец-то назвала имя таинственного рыжеволосого лидера Акацуки.
Учиха бесстрастно наблюдает за ней. — Можно сказать и так.
И снова куноичи моргает от двусмысленного ответа — только Итачи мог умудриться оказаться крайне несговорчивым, даже будучи полностью усыпленным. Но она слишком нетерпелива, чтобы настаивать на этом вопросе. Ирьенин проводит руками по линиям его плеч, пытаясь успокоить их обоих. — Расскажи мне о его плане, — голос Харуно звучит ровно, но руки дрожат от предвкушения и нервозности.
Итачи снова ищет взгляд девушки: на мгновение его спокойные темно-серые глаза фокусируются на ее тревожно изумрудных. Но Сакура не думает об этом; она изучает его взгляд — молчаливую борьбу, выражение замешательства, противоречия — того, что не должно быть. Он даже не должен обладать способностью сопротивляться таким образом. Отступница не может не отпрянуть, нервничая. — Что…
Слова застревают в горле, когда Учиха медленно поднимает руку, слегка проводя тыльной стороной костяшек пальцев по нежной линии ее скулы. Выражение его глаз такое же напряженное, как у нее — шокированное. — Прости, — бормочет мужчина, из-за чего куноичи внезапно замирает, даже когда его слова приобретают тревожно бесстрастный, почти механический оттенок. — Но это должно быть сделано.
А затем мир, кажется, прекращает свое существование, потому что сердце Сакуры на самом деле замирает. Весь этот опыт внезапно стал слишком сюрреалистичным и жутким. По спине пробежал холодок, как от зловещего характера этого заявления, так и от того факта, что Итачи, похоже, действительно сказал правду.
Все остатки спокойствия покидают девушку, в следующую секунду она срывается. Прежде чем осознает, что делает, ее руки уже сомкнулись на горле Итачи, безжалостно прижимая его к дереву. Ирьенин задыхается, но он по–прежнему выглядит странно отстраненным и спокойным, не предпринимая никаких попыток физического сопротивления — что вполне предсказуемо, поскольку он все еще находится под действием успокоительного. — Почему ты должен сожалеть? — Отчаянно спрашивает Харуно, ее сердце колотится так бешено, что она даже не замечает, что опасно потирает большим пальцем точку пульса Итачи. — Почему? Что нужно сделать?
Слишком поздно отступница понимает, что ей не следовало прикладывать заряженный чакрой большой палец к такой чувствительной области; особенно когда он так уязвим. И на одно мгновение, когда глаза Итачи закрываются, а его пульс на мгновение замирает, сердце Сакуры тоже перестает биться. Она отдергивает от него руки, будто обжегшись, в ужасе глядя на мужчину.
О, Ками, нет…
Тогда куноичи не понимает жестокости своей реакции, но прежде чем довести мысль до конца, Итачи снова начинает дышать.
Сакура недоверчиво наблюдает, как дыхание мужчины начинает стабилизироваться. Он действительно просто спит.
Именно тогда все, что произошло за последние два дня, настигает Харуно. Девушке едва удается отпрянуть от него и убежать на приличное расстояние в лес, остановившись у ближайшего ручья. Она падает на колени в твердую грязь, ее внезапно сильно тошнит. Отступница в ужасе от того, что сделала с Итачи, почти сделала, что почти узнала…
Из горла вырывается сухое, сдавленное рыдание, но Сакура решительно проглатывает его, набирая в ладони чистой, холодной воды и брызгая ей в лицо. Она куноичи, более чем способная выполнять подобные приемы, способная выполнять вещи в миллион раз более ужасные, даже не моргнув глазом. Но не на ком-то вроде Итачи; не на том, к кому она…
— Я не должна была этого делать, — Харуно обхватывает себя руками, стараясь не дрожать. — Я ни при каких обстоятельствах не должна была этого делать.
Итачи приходит в себя немного позже, слегка удивленный этим фактом. В конце концов, он не может вспомнить, как заснул. Последнее, что он помнит — Сакуру, оседлавшую его колени — совершенно новое ощущение, которым мужчина в данный момент наслаждался, — и тихо пообещавшую вылечить его головную боль…
Нукенин открывает глаза, осторожно садится и оглядывается, для пробы расправляя плечи. Головная боль, похоже, давно прошла, и, по-видимому, Сакура позаботилась о дискомфорте в шее, спине и плечах. Учиха протягивает руку, потирая затылок. Ощущение восстановления, кажется немного странным.
Взгляд мужчины останавливается на задумчивой партнерше, которая сидит под соседним деревом напротив него, методично пережевывая слишком сладкую жвачку, которую она, кажется, так иррационально любит. Итачи вспоминает, как прошлой ночью она без колебаний свернулась калачиком в его объятиях. Шиноби не прочь позволить ей делать то же самое, когда она пожелает. Сакура выглядит немного бледнее, чем обычно, продолжая потирать руки, как будто ей холодно, хотя во влажном болотном лесу это совсем не так.
Учиха тихо прочищает горло, из-за чего ирьенин подпрыгивает, хотя он просто кивает ей. — С тобой все в порядке? — Мягко спрашивает нукенин.
Совершенно очевидно, что он ничего не помнит о допросе, но Харуно все равно приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем ответить. — Все нормально, просто немного устала, — небрежно махнув рукой, ответила девушка.
Куноичи провела последние полчаса, отчаянно заставляя себя поверить, что она неправильно истолковала слова партнера. Должно быть, он просто извинялся перед ней за то, что являлся членом Акацуки и пытался захватить мир, потому что Итачи никогда бы не причинил ей боль. Он никогда бы сознательно не причинил ей никакой боли, эмоциональной или физической…
Хуже всего то, что Сакура не может обсудить с ним эту тему, что выглядело бы примерно так: «Извини, Итачи, но ранее сегодня я намеренно обманула тебя и нарушила все правила медицинской этики, касающиеся безоговорочного доверия между пациентом и врачом, чтобы манипулировать тобой и заставить раскрыть секретную информацию. Хочешь поговорить об этом за чашечкой хорошего чая?»
Нет. Это ошибка, недоразумение. Для нее лучше просто забыть об этом. Она может узнать, в чем заключается план Акацуки позже, использовав более точный метод и, следовательно, добиться гораздо лучших результатов. А пока ирьенин соберет подробную информацию об этом Мадаре, после чего сможет принять меры.
