Меня коробило, когда особист употреблял лоялистские жаргонизмы типа вот этого вот "зе-ка", но дело свое сей боец невидимого фронта знал туго. Поэтому я просто ждал, пока он попьет воды, немного отдышится и продолжит.

— Один из охранников очень любит наведываться в квартал к коричневым... — Арис бросил быстрый взгляд на Теса, но тому было наплевать, — Он регулярно сношает там какую-то тетку, и так случилось, что этого вертухая прирезали в подворотне сегодня, с утра пораньше, беда-то какая...

Эшмуназар хищно ухмыльнулся, а особист снова отпил воды из фляжки, а потом заговорил:

— Но перед тем, как такая беда случилась, он рассказал кое-что интересное. Например, о том, что тюрьма разделена на четыре блока. А, В, C, D соответственно. И если первые три — это действительно пираты, уголовники, фальшивомонетчики и прочие отбросы, которым самое место в этом аду, то в D содержат пленных гемайнов, местных диссидентов — есть и такие, кто бы мог подумать, и — внимание! Вражеских агентов. Этот тип охранял блок С, а потому не особенно разбирался в теме, но то, что среди этих агентов имеются тевтоны и имперцы — это он сказал наверняка. Так что, если где и искать Феликса — то это в блоке D. Или на производстве кирпича, они в четыре смены трудятся, по восемь часов, без перерыва.

— Та-а-ак, — это было уже интересно. Я глянул на схему повнимательнее, — А в какой стене находится блок D?

Арис ткнул в самую дальнюю от железнодорожных ворот стену внутреннего форта. Это обнадеживало и сулило некоторые перспективы.

— Десять зуавов плюс паровозная бригада — четыре человека, плюс артиллерийские и пулеметные расчеты — это трижды шесть — восемнадцать. Итого — тридцать два. Два стюарда — тридцать четыре. Десанта в бепо нет, это точно, — Кузьма снял с шеи бинокль и протянул его мне, — Смотрите сами. Куча людей, даже для нас — многовато!

Я полез в ранец. Трубочки Тесфайе не выбросил, хотя оставалось их не так и много. Они поблескивали там, на дне, в герметичном контейнере, завернутые в три мягкие тряпочки — чтобы, не дай Бог, ничего не хрустнуло! Снотворное в больших дозах — смертельный яд. Пьянков-Питкевич, по слухам, так расправлялся с противниками на заре своей неудавшейся карьеры властелина мира: бил струей из трубки прямо в лицо, и человек встречался с Господом за считанные секунды — он засыпал примерно в тот же самый момент, когда его сердце переставало биться. Продемонстрировав соратникам наши запасы отравы, я задумчиво произнес:

— Предположим, количество не играет такого уж большого значения. С паровозом мы тоже управимся. Один вопрос — как нам подобраться к бронепоезду вплотную?

Арис обвел нас всех взглядом своих рыбьих глаз и сказал:

— Фокус с лестницей.

Я понятия не имел, что за фокус с лестницей, но на всякий случай кивнул. Очень уж уверенный вид был у особиста.

— Нам нужны деревянные ящики для багажа и железная лестница с крыши, — проговорил он, — И всем придется переодеться в рабочее.

Хлопковые комбинезоны у нас остались еще от Гоана, ящики нашли тут же, на водокачке — правда, старые и наполовину раздолбанные. Из шести мы собрали три более-менее приличных. Тес и Эш, особенно не таясь, сняли с крыши ржавую лестницу. Дождавшись конца рабочего дня, когда большая часть железнодорожников покинула рабочие места, суета большого транспортного узла чуть поутихла, и у поезда остался только патруль зуавов, меряющих шагами периметр в послезакатных сумерках, мы выбрались из убежища.

От водокачки до бронепоезда идти было недалеко — шагов двести. Шли не скрываясь, время от времени матерились на пиджин-лаймиш, Арис и Кузьма — курили, Эшмуназар — поминал Баала. Конечно, в блокгаузе у вокзала размещались городские ополченцы, а вдоль путей курсировали обходчики, но ни тем, ни другим и в голову не пришло останавливать деловитых людей с лестницей и ящиками. Ополченцы на блокпосту проводили нас сонными взглядами, железнодорожники и вовсе плевать хотели на каких-то левых работяг.

Это был такой психологический выверт: Арис рассказал, что они с коллегой вдвоем как-то прошли в театр драмы, где проходило заседание аркаимской Ассамблеи, переодевшись в спецовки и вооружившись стремянкой. Уполномоченным и в голову не пришло их досматривать! Это уже потом взрыв и гибель десятков лоялистских эмиссаров послужили сигналом для начала выступления имперских добровольцев... А начиналось всё, оказывается, со стремянки! Вот тебе и фокус с лестницей...

— Куда-а-а? — зуавы удивленно таращились на нас, даже и не думая снимать с плеч винтовки.

Расслабились вдали от фронта. Да и мы не выглядели грозно, включив режим умственно отсталых чернорабочих.

— Того-этого, масса... Сказано — плафоны чистить... — промычал Тес.

— Какие, к черту, плафоны?

— Вон эти! — толстый коричневый палец ткнул куда-то за спину солдату, тот обернулся — и предсказуемо получил по роже, весьма крепко, так, что колени у него подкосились.

Кузьма подхватил зуава на руки:

— Эй, служивый, тут твоему товарищу плохо стало!

Второй зуав в сумерках не разглядел происходящей суеты и кинулся к нам.

— Джорджи, какого хрена... — он с тревогой склонился над ударенным в голову.

Эшмуназар резко опустил на спину сердобольному, доверчивому федералисту ящик с нашим оружием и боеприпасами, тот согнулся, невнятно хрюкнул и больше не подавал признаков жизни. Оттащить обмякшие тела в сторону было делом нескольких секунд. Кажется, получилось!

Свет горел только в президентском вагончике да мигал фонарь "летучая мышь" на паровозе. Я раздал по две трубочки на брата, Кузьма и Арис мигом приставили лестницу, и мы взобрались на крышу ближайшего вагона. Арис и Тесфайе отправились в сторону головного паровоза: особист мог управляться с любой техникой, а лучшего кочегара, чем могучий абиссинец, нам точно было не отыскать. Мы же втроем двинулись в хвост состава, огибая орудийные и пулеметные башенки, цепляясь за скобы и стараясь не шуметь.

Возле каждой вентиляционной отдушины кто-то останавливался, совал внутрь трубочку и до хруста давил на ее кончик. Едва слышимое шипение говорило о том, что процесс запущен. Запах гари в воздухе возвестил о том, что на паровозе уже орудуют наши и готовятся к угону поезда. Дело было за малым — нужно было очистить вагоны — от хвоста до головы. Проникнуть внутрь удалось через перемычку между угольным тендером запасного локомотива и последним вагоном — дверца там была открыта. Эшмуназар вдруг встрепенулся:

— Лестница! — сказал он,— Лестницу я не брошу.

Спрыгнул с подножки и побежал, хрупая гравием, по насыпи. Далась ему эта лестница! Кузьма открыл дверь, и мы сунулись внутрь. Это был вагон с орудийной башней. В уши ударил молодецкий храп, ни зги не было видно, так что пришлось доставать фонарики — и их неяркие лучи выхватывали из тьмы ящики с семидесятипятимиллиметровыми артиллерийскими снарядами, стеллажи с винтовками и коробки с патронами, какой-то солдатский скарб — и источник храпа. В отличие от зуавов артиллеристы носили коричневые кители и такие же шаровары, поэтому разглядеть их во мраке было сложно.

— Вязать их? — спросил Кузьма.

Я почесал подбородок стволом револьвера. Черт его знает, что с ними делать?.. Может, выбросить из вагонов, и пусть потом начальству объясняют...

— Эшмуназар, какого... — конец фразы преторианца я не услышал, он растворился в утробном бульканье из перерезанного горла одного из артиллеристов.

Кровожадный финикиец орудовал огромным ножом как заправский мясник, ему понадобилось всего несколько движений, чтобы прикончить троих солдат и залить всё вокруг кровью.

— Эл-тиферет-Баал, — пробормотал Эш.

Кузьма поморщился. А я снова подумал, что первоначальный образ благодушных братьев-финикийцев, которые торговали донер-кебабом в трущобах Гертона, имел право на жизнь только в моем воображении, и, видимо, был далек от истинного положения вещей. Но — рефлексировать было некогда, нужно было идти дальше, очистить поезд вагон за вагоном...