Василий Шельга — некогда уполномоченный по криминальным делам Мангазейской а потом столичной Ассамблеи, восседал прямо на столе, в одних галифе, с голым торсом, и курил. Это был зрелый, уже в возрасте мужчина — раньше великолепный спортсмен, мускулистый и легкий, теперь — слегка обрюзгший и небритый, но всё еще опасный. Он подозрительно уставился на меня, и его рука потянулась к пистолету, который лежал тут же, на столе.

Кауперс шагнул вперед и загородил меня своим телом:

— Вась, Вась, остынь... Это свой, из погранцов, с Нового Света бежал, мы с ним на Янге вместе бедовали, он на кухне у нас работал, такие кулеши с борщами делал — закачаешься!

— Борщи... Кулеши... От него старым режимом за версту разит! Кой черт ты его ко мне притащил?

— Шлюпку продает парусную новой конструкции и рацию. И холодное оружие коллекционное.

— А чего хочет? — они говорили так, будто меня не существует.

— Хочет транспорт до Сипанги. Их трое — еще какие-то два морячка вроде как. Сейчас шлюпку сторожат.

— И что — отчаянные ребята? А к делу свободы как настроены? — он глянул на меня, — В Сипангу по какой надобности?

— Меня наняли, чтобы найти кое-кого из наших, — туманно сказал я, а потом решил сдобрить конкретикой: — Гусев, слыхал про такого? У него в Империи сын родился, и супруга зело скучает. Хочет ему весточку передать, мол, ждет своего Алешеньку и амнистию ему пробьет, и заживут они на Севере долго и счастливо.

— Это Гусеву-то — амнистию? — Шельга хрипло расхохотался, — Ладно! Сын родился — это дело. Знаю я, где Гусева найти. И кораблик для тебя есть — но с нагрузкой.

— С какой-такой нагрузкой?

— А какую нагрузку можно получить на Золотом острове? Золото, известное дело. Задание верное — выходишь со своими морячками в океан по координатам, на Омаровую банку. Выбрасываешь ящики за борт — и свободен. Судно заметное, тебя точно досматривать станут — а ты уж и чист будешь, и не один картельный наймит ничего не найдет...

Доктор Кауперс удивленно глянул на товарища Шельгу. Тот вызывающе дернул подбородком:

— Ты сам привел этого человека. Его слову можно верить? Твоему слову можно верить, товарищ? — он испытующе уставился на меня.

Я выдержал этот взгляд битого жизнью волка. Один из немногих лоялистов — он не растерял своих идеалов. Это ему приписывают знаменитую фразу: "Хорошо то, что ведет к установлению власти Ассамблей по всему миру!" Он не был идейным анархистом, скорее — республиканцем, революционным демократом — но стал их вожаком, увидев в этих людях единственную силу, готовую к борьбе до победы. У него были ресурсы, авторитет и воля, у них — пламя в глазах и решимость. И тысячи сочувствующих по всему миру. Их видение слегка не совпадало, но победа — хотя бы локальная, в отдельно взятой стране — стоила компромисса. Почему именно Сипанга? Я собирался найти ответ, посмотрев на этот странный остров собственными глазами. И ради этого мне пришлось кивнуть Шельге и произнести:

— Я сделаю то, что тебе нужно. Выйти на точку, выбросить груз в море — это приемлемо. Скажи своим людям, чтобы готовили кораблик как положено — будь уверен, со мной прибыли ребята ушлые, они его обнюхают снизу доверху...

— Пусть нюхают! — ощерился Шельга.

Он протянул мне руку для рукопожатия, чтобы скрепить сделку. Я, поколебавшись немного, протянул свою ладонь ему навстречу. Где-то здесь был подвох, что-то тут было нечисто...

— Отличный кораблик, командир! — чумазая физиономия Джимми Коллинза высунулась из люка, ведущего в трюм, — Мечта!

Доусон хмуро замазывал серой краской тевтонские кресты на рубке. Он не был настроен так оптимистично — как и я, впрочем. Такие миноноски — или торпедные боты, как их называли лаймы — в Протекторатсмарине стали поступать в самом конце Великой войны. Кораблики могли выпустить до четырех самодвижущихся мин Уайтхеда единовременно, развивали ход около 35 узлов и были легко бронированы. Предусматривалось и вооружение парой автоматических пушек, но анархисты, конечно, их сняли, как и аппараты для пуска мин. Конечно, такой зверь будет очень заметным и наверняка привлечет внимание блокирующей эскадры!

— Я тебе и справку выбил — чин по чину, мол, приобретено у общины Золотого острова путем бартерной сделки, — суетился Кауперс, — Арестовать вас не могут, вы ничего противозаконного не сделали, а право частной собственности на Сипанге свято и нерушимо! Ты только письма-то мои отправь по почте, ладно?

У него был целый мешок этих писем. У анархистов ведь тоже есть родня — по всему свету! Вот и насовали товарищи конвертов, когда узнали, что появились кретины, готовые попробовать прорваться на Сипангу мимо эсминцев. Всяко шанс, что до родных весточка дойдет.

— Схожу к Бойлу,— сказал я Доусону, — Возьму его амброзии.

Парни понимающе переглянулись: Коллинз уже рассказал Джеку о моих отношениях с морской болезнью. Мне и вправду было несколько жутковато перед предстоящим путешествием: вряд ли удастся проводить много времени на свежем воздухе, учитывая конструкцию катера, который напоминал скорее консервную банку с коптилкой внутри, чем благородный океанический корабль... Предстояло несколько дней страданий и беспробудного пьянства — попеременно.

Конечно, настоящей моей целью был шамонит. Я понятия не имел, сколько именно его было нужно, а потому взял металлический рундучок побольше и положил в него кое-что из припасов с "Голиафа".И еще булатный офицерский кортик — последний экземпляр, не вошедший в переданную Шельге коллекцию краденного холодного оружия. Я сам не так давно был мальчишкой и точно знал — за кортик можно продать душу дьяволу.

— А-а-а-а, товарищ, приодели сапоги и решили их начистить? Рыбу я больше не беру, давайте что-то более существенное... — работник щетки и ваксы (точнее — щетки и шамонита) деловито подбоченился.

— Да уж найдется кое-что повкуснее рыбы... — я протянул ему пару жестянок с копченой свиной грудинкой, и оливки, и маринованные грибочки. Искра недоверия сменилась в его глазах огнем алчности, который тут же спрятался глубоко внутри, — Мне бы вот этого твоего чудо-гуталина раздобыть, очень мне понравилось, как он на штиблетах у Бойла выглядит, а средства такого я нигде до этого не встречал...

— Конечно, не встречали! Это изобретение Пьера Гарри — для его бурильных штуковин! Никто до меня и не знал, что оно так хорошо на кожевенные изделия ложится! Главное, первые сутки от открытого огня подальше держать и от электричества, стало быть! — парнишка говорил очень быстро, проглатывая окончания слов, но очень толково, — Горит адским пламенем, святая истина! А что за шамонит-то даёте?

Из рундучка появился кортик, и по резко округлившимся глазам я понял, что парень на крючке.

— Двух мешков хватит? — спросил он, — Только никуда не уходите!

— Пройдусь до Бойла, тут встретимся, ладно?

— Четверть... Нет, полчаса! Только ни к кому кроме меня... — он даже подпрыгивал на одной ножке от нетерпения.

— Давай уже, пулей!

Мальчишка взял с места в карьер так, что пыль завивалась вихрями прямо под его стопами, и уже через какие-то несколько секунд исчез из виду. А я развернулся на каблуках и зашагал к берегу — за амброзией.

Поднатужившись, мы спихнули в океанические воды над Омаровой банкой один за другим три ящика с золотом. С утробным бульканьем соленые волны поглотили многие миллионы, а мы облегченно выдохнули: дело сделано!

— Я как подумаю, сколько... — начал Доусон.

А Коллинз прервал его:

— А ты не думай. Девять граммов в башку, вот сколько. Никакие деньги этого не стоят, ей-Богу. Я вот что смекаю — командиру-то нашему кораблик этот будет без надобности, когда мы до Сипанги доберемся, верно?

— Верно, — ответил я.

— Так мы с Джеком можем заняться курьерской работой! На паях с вами! Для начала дела много не надо — только топливо закупить, самый добротный каменный уголь, а там мы развернемся, ей-Богу, такого скоростного курьера ни у кого в Сипанге нет и не будет!