— Ненавижу чикагскую шпану, и в моём округе ей ничего не светит. Это вот место — единственное, где им не укрыться, когда в Чикаго становится жарко. Но есть одна вещь, которую я ненавижу ещё сильнее — это чикагские частные сыщики. Вы ещё почище той шпаны мазурики.

— Это ваше личное мнение, — отвечал я.

— Это моё мнение. Я не знаю, что кроется за этим номером, который ты отколол. Возможно — желание отозвать меня из города, в то время как кто-то что-то здесь учинит. Я не знаю. Возможно, завтра всё выплывет. Слушай приказ: до завтрашнего вечера торчать тут, на случай если понадобишься. Я не собираюсь вешать на округ расходы на твои харчи.

— И прекрасно, — сказал я.

— Но кое-что я всё же сделаю.

Он так и не сказал, что именно. Тыльная сторона его ладони — скорее, медвежьей лапы — уже достигла моего лица, в то время как сам он ещё приподнимался со стола.

Мне не удалось увернуться, ведь я стоял прислонившись спиной к косяку. К тому же я этого не ждал.

От удара моя голова запрокинулась и стукнулась о косяк. Раздался гулкий стук, который я одновременно и услышал и почувствовал. Я попытался вскинуть руки, чтобы защититься от его другой руки, уже отведённой для замаха, но они почему-то меня не слушались.

Я увидел приближающийся кулак — а свою дубинку шериф швырнул на стол, — но лучшее, что я мог сделать, это чуть-чуть повернуть голову, и как раз вовремя, чтобы тот угодил по челюсти сбоку, а не в торец.

Я не отключился, но сознание во мне помутилось. Колени ослабли, и я сполз вниз по стене. Но даже когда я достиг пола, один из его брогановских башмаков прошёлся мне по рёбрам и вышиб воздух из лёгких.

Шериф отступил на шаг, и я увидел, что он снова берёт свою дубинку.

— На сегодня хватит, — сказал он. — В следующий раз я тебя не так отделаю. А теперь убирайся.

Чтобы ответить хоть словом, у меня не хватало воздуха — разве только на то, чтобы встать. Но сознание работало — а я был точно связан по рукам и ногам.

Дубинку Кингмэн переложил в левую руку, а правой сгрёб меня за грудки. Он протащил меня через наружную контору в коридор, словно я — мешок угля. Затем на секунду он перегнулся за косяк, погасил свет, после чего запер дверь.

Тут он взглянул на меня сверху вниз, всего на секунду, как будто забеспокоившись. Мне не хотелось, чтобы он обо мне беспокоился. Я ухитрился сесть, прислонившись к стене, и, широко раскрывая рот, восстановил дыхание.

Он явно был успокоен.

— О’кэй, ничего с тобой не случится. Но в следующий раз, когда ты снова вздумаешь выкинуть такой трюк, всё будет по-иному.

Он спустился по лестнице и вышел вон. Вероятно, спешил вернуться к игре.

Спустя некоторое время (возможно, прошло пару минут) я поднялся на ноги. В ушах у меня звенело и ныло в боку, в том месте, куда он меня пнул. Дыханье, однако, восстановилось. Физически со мной всё было в порядке, но вот психологически — не скажу. С психологической точки зрения я уже был не тем, что четвертью часами ранее. Тем прежним, лучше или хуже теперешнего, мне было уже никогда не стать; не знаю почему, но тем не менее. Когда вас избивают впервые, в особенности если избивают незаслуженно, без малейшей вашей вины, с вами что-то происходит. Это как будто вдруг умерли ваши родители, как будто вы в первый раз переспали с женщиной. Что-то — раз, и произошло; и вы уже не тот, что до этого.

Я снял пиджак и немного посбивал с него пыль — насколько мне это удалось одной рукой, ведь второй я держал его. Затем я перевесил пиджак через перила и принялся оббивать брюки.

Вновь надев пиджак, я спустился по лестнице. О перила я не опирался, хоть и был готов во всякое мгновение ухватиться за них. Пару раз мне едва не сделалось дурно, но упрямство пересиливало: решил спускаться не держась за перила — и спустился.

Когда я вышел на улицу, прохладный воздух оказался очень приятен. Мне захотелось сесть на ступеньки и с минуту посидеть, но я не сел. Крона деревьев на моей головой была далёкой, зелёной, прохладной; я направился назад к центральной улице, любуясь видневшимися сквозь листву звёздами чёрного неба.

Есть ли среди них Марс? — гадал я, чувствуя себя словно бы пьяным. Не слабо и отдалённо пьяным вследствие выпитого у Эмори вина. Я был совершенно пьян чем-то иным. Я ощущал себя ростом в милю и в то же время всего лишь в дюйм высотой.

Дойдя до угла, я взглянул на свои часы; они показывали семь минут одиннадцатого. Я не поверил, я приложил часы к уху, чтобы послушать, тикают ли. Часы тикали; тогда выходило, что и двух часов не прошло, как я покидал Тремонт, вышагивая по этой самой улице к городской окраине. Слышал ли я звериный рык в темноте, видел ли мужчину с перегрызенным горлом, лежавшего у края дороги? И то и другое казалось случившимися много недель назад. Произошедшее в конторе шерифа в сто раз их перевешивало — возможно потому, что всё там произошедшее случилось именно со мной. Забавно, насколько важнее бывают мелкие события, но произошедшие с вами, событий крупных — вроде убийства, — но случившихся с кем-то другим.

Пройдя полтора квартала на запад, я оказался у входа в Тремонт-Хаус. Прежде чем войти, я с минуту озирался по сторонам: меня очень удивило, что на улице ещё есть прохожие. Мне казалось — после всего произошедшего, — что сейчас далеко за полночь; я всё ещё не мог признать свидетельства собственных часов.

Войдя в гостиницу, я увидел за стойкой администратора незнакомого мне дежурного. Это был пожилой мужчина с кроткими, водянистыми глазами и жидкими седыми волосёнками, тщательно зачесанными с обоих боков на макушку, чтобы скрыть обозначившуюся лысину.

Назвав ему номер своей комнаты и получив ключ, я был немного удивлён тем, что для меня никто не оставлял сообщений — мне всё казалось, что я отсутствовал невесть сколько. Я спросил дежурного, не имеется ли тут одёжной щётки или метёлочки, чтобы мне почиститься в номере. Дежурный ответил:

— Щётка есть у портье. Я могу вам одолжить, но вы должны будете вернуть её мне сегодня же, чтобы завтра утром портье не хватился.

— Вот и чудесно, — ответил я. — Управлюсь с одеждой и сразу верну вам щётку.

Тогда он подал мне щётку, и я отправился к себе в номер. Там я снял костюм и старательно его вычистил, пока ванная наполнялась водой; вышло совсем неплохо: завтра его необходимо будет погладить, но пыли и грязи на нём уже не осталось.

Бок у меня продолжал ныть; в одном месте, пока я работал щёткой, не прекращалась острая боль. Я снял рубашку и ощупал то место; очаг боли располагался поверх одного из рёберных выступов с правой стороны. Нужно было убедиться, не сломано ли ребро, и к тому времени, как я вылез из ванны, я уж знал, что сломано.

Позвонив дежурному вниз, я спросил маленького человечка, имеется ли поблизости врач, и дежурный ответил мне:

— В этот час врачи уже не принимают, но доктор Корделл живёт всего лишь за квартал отсюда; он, скорее всего, уже дома.

— А вы не дадите мне его номер, или мне посмотреть в справочнике?

— Его номер у меня есть. Я скажу ему, мистер Хантер.

Минутой позже он перезвонил мне и сказал, что доктор Корделл будет у меня через десять-пятнадцать минут.

Я наполовину оделся, оставаясь обнажённым выше пояса, и принялся ждать. Спустя некоторое время раздался стук в дверь, и я впустил высокого светловолосого человека, объявившего, что он и есть доктор Корделл.

Он простучал меня и заявил, что ребро моё на деле не сломано, но трещина в нём имеется. Он велел мне встать и повернуться спиной, сам же обернул меня несколькими ярдами бандажной ленты. Напоследок он велел мне заглянуть в его кабинет через день-два, если я ещё буду в городе, и принял от меня пять долларов.

После его ухода я оделся полностью; часы показывали лишь одиннадцать, так что у меня был ещё час в запасе до прибытия Жюстины Хаберман.

Я сел и попытался обдумать ситуацию с трупом на дороге и рыком среди деревьев, но пытаться дать ответ на эти загадки было всё равно что возводить кирпичную стену на песке. Возможно, завтра у меня появится, за что зацепиться. Может быть, завтра хватятся кого-нибудь из живущих вдоль той дороги — ведь должен же был где-то пропасть человек! Исходя из того, что было надето на трупе, я не думал, что тот человек был бродягой либо странствующим рабочим. И если только он проживал в окрестностях Тремонта, его обязательно хватятся.