Она на ухо шепчет ему предсказания, длинными пальцами зарываясь в темные кудри, а спадающими к локтю браслетами касаясь змеиной кожи изменившегося, но не к былому очаровательному совершенству, лица. Появившийся нос втягивает жадно цветочный привкус ее духов, кончиком прочерчивая слабую линию по коже против линии роста бесцветных пушистых волос. У его луноликой госпожи день за два складывается, она месяца проводит у его ног, положив острый подбородок на колено и мешая карты.
Его луноликая госпожа по картам читает то ли прошлое, то ли будущее, померкшим, ничего не значащим более тоном рассказывая ему. Она то ли сумасшедшая, то ли медленно сходящая с ума, тягуче, плавно. Красивое вальсовое па, неуклюжий поворот и вспорхнувшая желтая юбка цветастого платья, она кружится по шестеренкам своей головы, ломая механизмы в темп звучащему в душе балу.
На ее празднестве есть все, кроме Волдеморта. На ее празднестве шампанское струится по пирамидам из бокалов, давно умершие и упокоенные вновь улыбаются и теплыми прикосновениями касаются ее кожи, пока Том Риддл дотрагивается бережно целомудренным ледяным поцелуем лба. На ее балу он проиграл и единственный был заперт в гробу — все еще живой, лишенный магии и колотящийся бешено в запечатанную крышку, жадно глотая превращающийся стремительно в углекислый газ воздух.
На ее балу лишь его слабость заставляет луноликую госпожу улыбаться и наливаться ее вечно бесцветные щеки кровью, пока тонкие руки выхватывают у отца очередное бездарное произведение волшебства в виде порванной в нескольких местах безвкусной шляпы, опуская ее на копну пушистых волос и кружась под одобрительную родительскую улыбку.
На ее празднестве есть все, кроме Волдеморта. В жизни же лишь он ее Повелитель, лишь он ее хозяин, натянувший на лебединую шею ошейник, вручивший карты вместе с цацками и требующуй предсказаний. Он обладает ей с ног до головы, она принадлежит ему, пылает ярко в серебряном венце власти, ненавидя настолько сильно, что любя.
Но он ее почти никогда не трогает, боясь осквернить свою святыню. Луна Лавгуд никакая не луноликая госпожа, да и не живая вовсе — так, дрянная кукольная пародия на то, что было, хотя Том Риддл с завидным упорством и пытается воскресить ее, подтягивая ближе к себе с просьбой спеть. Она ему улыбается и прикрывает глаза, с головой ныряя в свой собственный бал. Там грохают фанфары и пылает яркий свет, там она почти счастлива. Здесь же, кланяясь и под неслышную никому другому музыку начиная вырисовывать танцевальные движения, она лишь та, кто нашла в остатках души мертвого слабый отклик.
Дочь для отца. Служанка для падишаха.
У них ничего общего, кроме одной жизни на двоих.
========== Монстр для Тома. Том Риддл/Гермиона Грейнджер ==========
Маленький Том дотронулся до обнаженной руки Гермионы и задумчиво провёл пальцами по нескольким родинкам чуть выше локтя. Она вздрогнула, но не шевельнулась, хотя в тот момент, она Мерлином готова поклясться, хотела убежать как можно дальше. Чёрные глаза, словно наполненные нефтью, мерными волнами плещущейся на радужках, задумчиво разглядывали ее. Пронзали насквозь. Так, словно Том ее помнил.
Так, словно уже знал.
Гермиона чувствовала, как внутренне дрожит, чудом удерживаясь, чтобы не притянуться ближе к каждому его движению, хотя юные пальцы не были холодными, не оставляли шрамов и не отпечатывали поцелуями проклятий своеобразную, дрянную, перевёрнутую и вывернутую любовь Тёмного Лорда. Нет, маленький Том гладил ее окровавленную после неудачного падения руку с нежностью, не пытаясь сделать больно. Он ещё не дорос до этого желания.
А Гермиона хотела вздернуться. Даже сейчас, в прошлом, похоронив Волдеморта и самолично заколотив крышку его гроба, раздробив его белоснежное уродливое лицо в кровь в порыве мести за годы прислуживания, годы рабства, годы, когда он любил ее, она с трепетом ожидала каждого движения и брошенного ненароком взгляда Тома Риддла.
Где-то между уничтожением крестражей, бесконечными поцелуями с горьким вкусом крови и срывающим горло криком в лесу возле свежей могилы, она влюбилась. Все же попала в его капкан. Хотя, не все было так плохо. Он в ее ловушке остался не только проигравшим, но и мёртвым. Она была жива.
И любила той жгучей, взрослой, другой любовью ребёнка. Она пришла в это время изменить его, вырастить и скроить заново. Она не пришла сюда стать Волдемортом для него.
Но что-то снова шло не так. Он красными глазами жадно смотрел сквозь неё на свою маленькую копию.
Парадоксально быстро жертва и мучитель сменились местами.
========== Воспитанник смертницы. Том Риддл; ОЖП ==========
Кровь неприятно липнет к рукам, и Том Риддл, Волдеморт медленно, протяжно и издевательски растирает ее по белоснежной коже впалого лица, чувствуя, как кончики пальцев надавливают на кости и челюсть. Перед ним лежит труп, истерзанный, израненный, буквально выпотрошенный жестоким убийством и темной магией — в залитых кровью волосах больше не видны седые полосы, глазные яблоки выдраны и безжизненно свисают, а зубы — о, зубы выбиты и раскрошены. Рядом с его упавшей на бок головой валяется вырванный язык.
Том запрокидывает голову и смеется. Его давний кошмар и одновременно сладостная мечта осуществлена. Он отомстил за смерть миссис Нэрроу. И эта месть превратила его в монстра. В монстра, что сожжет гнилой и черный мир к чертям собачьим, а на его пепле воздвигнет из останков новую жизнь, создаст новую цивилизацию.
И жаль только, что на небесах бедная миссис Нэрроу будет проливать слезы за каждую будущую смерть, что хрустальная вода, текущая из ее глаз, бессильно будет стараться отмыть грехи оскверненной души, а отражение ее желтых глаз останется лишь искрой смеха в заполнившихся кровью радужках. Том жмурится и старается выловить ее лицо из туманной дымки прошлого. Кровь господина Нэрроу раздражает ноздри, но он не уходит, наслаждаясь триумфом и теплом, растекающимся под кожей.
Миссис Алана Нэрроу была низенькой молоденькой женщиной с вечно влажными грустными глазами, носила лишь траурно-черное и говорила тихим-тихим высоким голоском. Она заплетала каштановые волосы в строгие пучки и лишь качала головой, когда Том пакостил или не слушался — одного появления на пороге приюта и взгляда на маленького черноглазого мальчика ей хватило, чтобы забрать его.
Это были чудесные, полные взаимопонимания и любви года. Том буквально узнал, что его могут ценить и о нем могут заботиться — Алана сидела с ним, когда он болел, покупала игрушки и понемногу рассказывала о магии, чередуя эти знания с обычными маггловскими. Она была богатой полукровной волшебницей, удачно вышедшей за эмигрировавшего чистокровку, и его родственники, как и положено, не давали ей покоя. Сначала в мнимой заботе (о деньгах) их волновало ее происхождение и корыстные цели, затем, уже после свадьбы, чуть ли не лобызая и лицемеря, они шептались и старались из злости, зависти и еще непонятно чего осквернить ее честь — главный наследник мистер Нэрроу женился и почти что отрекся от ядовитой семьи, проводя большую часть времени с улыбчивой и доброй женой.
Невиданное нахальство! Алана не оправдала ни одного из приписываемых ей грехов даже после его смерти. Навеки оставшаяся одна, искренне страдавшая и медленно зачахавшая в душе, она была лишена даже ребенка и, не в силах больше терпеть его семью заграницей, вернулась обратно в Британию, пошла в приют и взяла там маленького тихого мальчика, глубокими разумными глазами напомнившего ей умершего мужа.
Строгость в ней сменялась пленительной искренностью, манеры были настолько впечатлительны, что любой аристократ с легкостью возвысил бы ее на фоне других чистокровных девушек. Красивая, заливающаяся румянцем на свежем воздухе и так очаровательно блестящая желтыми глазенками, слушая других и склоняя голову к плечу, она вызывала восхищение и никогда не была лишена мужского внимания. Идя рядом с ней, Том гордо выпрямлял спину и всем своим видом показывал, что за невысокую тихую Алану он будет драться насмерть — а она, видя его повадки, гладила по слегка вьющимся волосам и смеялась.
