Сверкнула глазами, хлопнула его ладонью по плечу и испарилась в ночной тьме. Риддл часто нравился людям и всякой нечисти. Даже не часто: всегда. И Кэтрин исключением не стала. Она растаяла дымкой, будто ее и не было, позволила ему почувствовать себя сильнейшим в их схватке и смешалась с той тьмой, в которой была выращена и развита могучим существом.
Том запрокинул голову и нервно сглотнул, растянув галстук. В ту ночь он наконец-то решился создать четвертый крестраж.
И на сегодняшнем балу у Кэтрин не было шансов уйти. Он собирался запихнуть ее в петлю и вздернуть, после чего, соврав насчет такого странного развлечения для них, вечно оживающих и возвращающихся к этой уставшей грешной земле, проткнуть ее тело подготовленным заранее колом.
Он отставил прочь пузатый бокал, не сделав даже глотка обжигающей горло жидкости, с улыбкой приблизился к ней, обвивая рукой талию, захватил не сопротивляющуюся вампиршу в бурный танец. Захлопнул капкан. Ее платье зашелестело и заструилось, прилипая плотным коконом к бедрам, темно-зеленая бархатная лента слетела с волос и затерялась под бесконечным множеством чужих ног.
Он подхватил ее и с легкостью закружил. Кэтрин рассмеялась и первая полезла целоваться.
На этом балу Том больше всего жаждал ее смерти. Настоящей смерти. Ведь в этом чертовом мире только он мог быть королем бессмертия.
========== Закупоренная жизнь. Том Риддл ==========
Том медленным мягким шагом приближается к тумбочке у окна тесной деревянной комнатки, заставленной простой и дешевой мебелью, касается кончиками пальцев твердого, отвратительного на ощупь материала, после чего скользит рукой ниже, к одному и маленьких ящичков. Обхватывает осторожно небольшую ручку, взмахивает волшебной палочкой, шепча отпирающее заклинание, после чего осторожно выдвигает его. Откладывает в сторону письма вальпургиевых рыцарей, на которые еще не успел написать ответы, поддевает пальцами медальон далекого предка, чувствуя в груди приятное триумфальное тепло.
Цепочка на ощупь прохладная, а сама реликвия, которой Том предназначает намного большую роль, чем блеск красивой побрякушки, опускается поверх не вскрытых конвертов. Сейчас юного волшебника, устроившегося на работу в магазин со всякими интересными артефактами, интересует покоящийся на дне и в самом углу флакончик с серебрящимися розоватыми искорками, наполняющими и слабо светящимися в стеклянных стенах своей обители. Почти белоснежная кожа его рук ощущает на себе теплое нежное мерцание, словно по ладоням ползут лепестки роз, устилая и мягко щекоча бархатной поверхностью. Вся его кожа, облепляющая плотно худой костлявый организм — один только мрамор, выделяющийся белоснежным пятном в ярких солнечных лучах, через окно спадающих и скользящих по оголенным участкам тела.
Баночка на ощупь прохладная и приятная: несколько капель мечты каждый месяц напоминают Тому о чувствах. После создания крестража он и забыл, что это такое, а сейчас подсел, как на наркотик, на закупоренную эмоцию, растекающуюся после употребления в его организме розовой оболочкой, опутывающую органы, застывающую на костях и мешающуюся с кровью, разносящей ее и доводящей до мозга. Понемногу каждую секунду, приятное блаженство покалывает изнутри.
Жадная слюна скапливается под языком, Том судорожно сглатывает, зачарованно оглядывая флакончик. Сегодня он выпьет двойную дозу, потому что пришел тот самый день икс, когда медальон Салазара Слизерина должен будет исполнить свое вечное предначертание. Для кусочка души не найти лучшего пристанища, чем олицетворение рода, силой и мощностью магии скопившегося внутри последнего наследника.
Волдеморт — тот, кто поменяет этот мир. Волдеморт — будущий король бессмертия.
Сейчас же он, задавливая в себе неуверенность и волнение от предстоящего эксперимента, кровавыми рунами готового высветиться на его ауре, подрагивающей рукой поднимает ложку. Пальцами поддевая пробку и заставляя ее отлететь в сторону, ударившись с тихим стуком о крепкое стекло и упав на тумбочку, подкатившись прямо к письмам бывших друзей, ныне не вызывающих никаких эмоций, Том отсчитывает ровно две дозы, после чего быстро заглатывает сладкое содержимое.
Он прямо чувствует, как мечта и счастье, смешавшиеся в одном флаконе и хранящиеся в его тумбочке под сильным заклинанием, обезопасившим самое дорогое, стекает по стенкам горла, облепляя его и устремляясь дальше по организму. Несколько секунд без дыхания, всё внутри будто останавливается, в трепещущем ожидании готовясь впитать поступивший наркотик.
Зависимый от него, Том ладонью сжимает деревянный угол тумбочки, мертвыми злыми глазами уставляясь в окно. Две снятых им комнаты на верхнем этаже старого, дешевого, продуваемого всеми ветрами дома, располагаются так, что он может видеть грязные улочки, переходящие в Лютный переулок. Здесь нет той теплой магии, что царит в вывесках, пляшущих огоньках и витринах лавок на Косой аллее.
Здесь есть только серая безжизненная пустота. И закупоренные розовые искры мечты, спрятанные агрессивным драконом и оберегаемые его убивающим огнем, острыми ядовитыми когтями и мощными крыльями.
Как только сердце вновь начинает сокращаться, а легкие распрямляются, Том делает первый жадный вдох. На антрацитовых радужках глаз появляются живые искорки. Выдох — они слипаются и обтягивают глазное яблоко сеткой. Чтобы внешне он выглядел как человек, а не безэмоциональное создание, способное лишь на остатки негативных эмоций.
Никаких чувств. Только расчет. Действия по велению рассудка.
И блаженство от двойной дозы под кожей.
Убирая обратно в ящичек закрытую баночку и кладя небрежно сверху письма, начавшие вызывать в нем долю любопытства, Том по привычке накладывает защитное заклинание и подхватывает длинными пальцами медальон, пряча его в нагрудном кармане клетчатой жилетки. Натягивает на губы приветственную улыбку, подхватывает с вешалки легкий плащ и темную шляпу, после чего выходит прочь из комнаты.
Спускается по кривой скрипящей лестнице, как обычно здороваясь с выглянувшей из своих апартаментов дряхлой хозяйкой, прищурившей заплывающие плохо видящие глаза и потянувшейся ладонью к остаткам седых волос, подстриженных ежиком, после чего вырывается на ледяной октябрьский воздух, втягивая жадно вновь приобретающую краски жизнь.
Сегодня он должен был навестить одного задолжавшего клиента.
Сегодня он должен был создать новый крестраж.
========== Госпожа для раба. Том Риддл/Луна Лавгуд ==========
Она была его луноликой госпожой, сверкающим огромным бриллиантом в центре серебряного венца, упокоившегося мирно на его темных кудрях, мягкими волнами спадавших на высокий лоб, скрывавших за смольной тьмой уши и достигавших кончиками истоков плеч. Венец дорогой, тяжелый и подвластной ношей идущий лишь Тому Риддлу, настолько прекрасный, что без боли в слезящихся, вот-вот готовых ослепнуть глазах на него не посмотришь.
Камни блестят величием в мириадах бисеринок под солнечными лучами начинающих сверкать радугой и бросать на пол солнечные зайчики изветвлениях венца. Солнечные лучи, правда, стремятся совсем не к украшению его безграничной и непоколебимой власти, а к луноликой госпоже у ног: она играется золотой цепочкой со знаком даров смерти, оставшейся от спаленного в темнице драконьим пламенем отца, что пошел на корм окружившим его огромным и жестоким чешуйчатым существам, обезумевшим, потеряв свободу, и льстящимся к рукам Волдеморта подвластными собаками — ему только кивнуть, как целые маггловские поселения утонут в не останавливающемся горячем пламени.
Солнечные языки ползут по ее пшеничным кудрям, рассыпавшимся уснувшими затравленными змеями по плечам и достающим до бедер, чуть волнующимся на сквозняке, когда кто-то из Пожирателей смерти с раболепным выражением глаз с поклоном входит в каменную залу; скользят по болезненно-бледной коже, тонкой посиневшей полоске губ и мертвым рыбьим глазам. Если у Тома они кроваво-красные, злобные и потерявшие все проявления жизни из-за темной магии, то у его луноликой госпожи с рождения.
