«Я тут как воображающее Я, теперь и здесь, проживая с этим живым телом в фактическом мире, я, эмпирическая личность: я (вот это Я) воображаю. […] Проживая в фикции, я могу вообразить внутри мира фантазии это же самое эмпирическое Я с его живым телом и т. д., но мне это не нужно. Я могу вообразить вещи без того, чтобы вообразить там себя (эмпирическое Я) в качестве наблюдателя, или вообще без того, чтобы вообразить себя как элемент воображаемого мира, в нем живущего, действующего и т. д. С другой стороны, у меня в фантазии есть соответствующие явления вещей, вещи квази-воспринимаются в определенных ориентациях и ни в каких других, при помощи определенных квази-ощущений (чувственных фантазмов) и квази-пониманий. И квази осуществляются экспликации, на основе которых я выношу квази-суждение в фантазии. В дальнейшем, чтобы быть в этом мире в качестве практического волящего Я, я должен быть уже чем-то большим, чем-нибудь вроде наделенного живым телом Я, причем живое тело принадлежало бы миру фантазии. Я должен был бы управлять чувственными полями, быть в состоянии группировать явления» (Hua XIII, 290).
Феноменология Гуссерля позволяет сделать более явственным измерение, которое до сих пор оставалось абсолютно неизвестным: живая телесность фантазируемого субъекта. Открытие этого до сих пор неизвестного измерения становится возможным благодаря методу двойной редукции. Фантазируемое Я наделено квази-восприятиями, которые определяются кинестезой. Кинестеза касается не только движений глаз[24], но и всего поля ощущений: «Разве не присутствую я также тактильно и со всеми чувствами? Ландшафт фантазии включает сильно пахнущие цветы, а между скалами бьют холодные источники, пышный мох зовет отдохнуть и т. д.» (Hua XIII, 293).
Если я живу в фантазии, я направлен «на фантазируемый объект, и этот объект конституируется в фантазируемом явлении, с фантазируемыми кинестетическими протеканиями ощущений, чувственными полями и т. д. […] Значит, к этому относится также и субъект чувственных полей, субъект ориентации, для которого предмет квази перцептивно явлен с теми и этими проявлениями, этот субъект производит (квази) движение глазами, рассматривает предмет и т. д.» (Hua XIII, 302–303). Если задается вопрос о фантазируемом субъекте: «Значит, я совсем не присутствую как животелесно-духовное Я?», Гуссерль отвечает без сомнений: «Пожалуй, да» (Hua XIII, 293). Поэтому становится очевидным, что проблема здесь не в том, должен ли фантазируемый субъект – который с необходимостью принадлежит фантазируемому миру (Hua XIII, 304) – рассматриваться как животелесный, но как следует описать эту живую телесность коррелята Я феноменологически[25].
Гуссерль не может разрешить эту проблему. По поводу реактуализуемого Я, которое дано в сознании образа, он ограничивается тем, что повторяет, что коррелят Я не тождественен эмпирическому Я, а также утверждает, что живая телесность должна определяться при помощи актов внимания и при помощи расположенностей и т. д. Дальнейшее углубленное рассмотрение «Как» живой телесности реактуализуемого Я оказывается невозможным[26]. Не исключено, что более глубокое исследование реактуализуемой живой телесности в результате потому невозможно, что этот феномен как таковой отличается недоступностью: всякая фантазия образуется в многообразном, хрупком измерении неясной фантазии, которая, как мы увидим, во временно́м разрезе отмечена мерцанием [Intermittieren]. По сущностным основаниям нельзя ясно определить «нетронутое» измерение фантазии и в особенности живую телесность субъекта Я (см. С. 274).
Открытие живой телесности фантазируемого, а также припоминаемого субъекта показывает, насколько продуктивно введение методики двойной трансцендентально-феноменологической редукции. Отключение «веры в мир» позволяет удостоверить сущностно различные конститутивные функции, которые открывают доступ к своеобразным, уникальным мирам (миру фантазии, миру воспоминания и т. д.).
При этом следует подчеркнуть, что трансцендентально-феноменологическое эпохе́, по Гуссерлю, включает в себя два момента, которые собственно следует различать. Во-первых, эпохе́ означает редукцию к имманенции: всякое сущее конституируется в пределах изначального имманентно-субъективного поля. На протяжении всей работы я неоднократно буду подчеркивать проблематичность такого подхода к различным областям феноменов (как то пассивность, интерсубъективность и временность). Во-вторых, «вера в мир» исключается, и в соответствии с этим естественная установка в результате применения эпохе́ радикальным образом ставится под вопрос[27]. Вследствие этого открывается возможность преодолеть те самые апории, которые связаны с метафизически инспирированным понятием действительности. Если исходить из действительного объективного внешнего мира, неизбежным становится рассмотрение фантазии как функции представления, которое разыгрывается внутри души или психического поля. Если исходить из действительного мира, то невозможно освободиться от метафизических, онтологически нагруженных понятийных пар внутреннее/ внешнее. При помощи эпохе́ в контексте отключения «веры в мир» намечается путь, когда можно проанализировать многообразие интенциональных разомкнутостей (Erschlossenheiten) в совершенно различных измерениях.
При этом следует упомянуть еще один проблемный аспект феноменологии Гуссерля: соотношения различных форм интенциональностей описываются в свете обосновывающих условий: восприятие функционирует как основа для всех других конститутивных функций. Хотя этот подход без сомнения господствует в тексте Гуссерля, намечаются также тенденции, которые выходят за рамки такой парадигмы. В § 32 из XXIII тома Гуссерлианы выдвигается радикальный тезис, согласно которому реактуализация является последним модусом интуитивного представления, ровно как представление восприятия, и как пребывание в настоящем (Hua XXIII, 85). В этом аспекте заметна равноисходность чистой фантазии и внешнего восприятия (см. С. 274)[28].
Если живая телесность чистого Я констатируется как со стороны коррелята Я, так и со стороны реактуализующего субъекта, то мы больше не вправе выдвигать тезис о двойственности понятия Я в феноменологии Гуссерля, как это описывали Марбах и Керн.
По моему мнению, без сомнения с полным правом следует подчеркнуть оба разных аспекта Я (с одной стороны, как точки отнесенности всех ориентаций и восприятий, с другой стороны, как тождество актуально реактуализующего и реактуализуемого субъекта). Но я считаю ключевой задачей более точно рассмотреть их взаимные отношения: между двумя пониманиями Я не существует ни тождества вплоть до неразличимости, ни противопоставления.
Поэтому тезис о тождестве – который мы встретили у Захави в начале главы – должен быть исключен, так как aprioiri нет необходимости, чтобы телесный субъект имел бы способность к реактуализациям и определялся бы в этих актах как тождественный. Представим некоторых животных (например, пауков), которым такой реактуализующий акт трудно было бы приписать.
Однако нужно тут же добавить, что это понимание Я не противопоставляет животелесному субъекту никакой другой альтернативы – как утверждают Марбах и Керн, – но напротив оно предполагает его. В воспоминании животелесный субъект представлен как центр исхождения актов, который вновь проживает прошедший опыт; в модификации фантазии подразумевается Я, которое передвигается в мире фантазии посредством кинестез и внимания.
Несмотря на то, что между фантазией и воспоминанием существует сущностное различие, и первое здесь определяется как модификация нейтральности, тогда как второе полагает интенциональный cogitatum как действительно прошедшее, коррелят Я в этих реактуализациях функционирует, соответственно, «присутствует» одним и тем же способом (Hua XIII, 319). Я при этом служит животелесной точкой ориентации и исходной точкой внимания (Hua XIII, 301). Отсюда функция живого тела оказывается необходимой: оно находится в единстве целостного первичного опыта и неотделимо от этого опыта (Hua XIII, 334).
