Вместо того чтобы выдавать фирменные секреты, Джон согласился заменить Харви на нескольких благотворительных концертах, так как уже мог играть практически в любом стиле и жанре, который подвернется, воспринимая каждый из них как новый вызов. Билл вспоминал: «Мы как-то ходили с ним на концерт одной группы, и первое, что он сказал мне: „Этот барабанщик – полное дерьмо“. Когда музыканты уходили на перерыв, он подошел прямо к лидеру и сказал: „Твой барабанщик – отстой! Дай мне попробовать, и я покажу, на что способен“. Он сел за установку и поразил окружающих своей игрой. И в итоге бедный ударник получил от ворот поворот, а Джон – его место».

С растущей славой появилось и новое подходящее прозвище, которое останется с ним до конца жизни. Если бирмингемской группе в последний момент требовался первоклассный барабанщик или если объявлялся новый претендент на звание лучшего ударника Брума и спрашивал, кого стоит опасаться, – им советовали найти Бонзо.

После сотрудничества с Blue Star Trio и дуэта на барабанах с Биллом Харви Джон начал переходить из группы в группу в надежде получить стабильную, прибыльную и увлекательную работу, и постепенно это вошло в привычку. К середине 1963 года он сидел за ударными в группе Terry Webb & the Spiders, солист группы был одет в пиджак из золотистого ламе[4], а остальные музыканты выступали в пурпурных жакетах с бархатными лацканами и галстуках-«шнурках», а еще все артисты зачесывали волосы… популярный образ стиляг того времени. Пытаясь вписаться, Джон согласился надевать пиджак на выступления. Ну и потом, концерты, которые Терри Уэбб давал в Бруме, лишь увеличили популярность Джона в музыкальных кругах, в результате чего он приобрел ценный опыт и выступил на разогреве у безоговорочных хедлайнеров – Брайана Пула и его группы The Tremeloes.

Последние широко прославились, обойдя Beatles на прослушивании для эксклюзивного контракта с Decca Records, и многие делали ставки на их долговечность в мире рок-н-ролла. В течение 1963 года они записали хит-синглы для лейбла Decca, включая кавер на хит «Twist and Shout» братьев Исли и кавер на хит the Contours «Do you love me?». Такая возможность далась не легко. «Они много репетировали, – вспоминал Мик, чтобы никто не облажался во время сета, и ходило много разговоров о том, что это большой прорыв, а когда пришло время выступать, они вышли на сцену, одетые в пурпурные пиджаки, все очень нервничали… Все, кроме Джона».

По привычке Бонэм последним из участников Spiders прибыл на выступление, чтобы сыграть на разогреве у Tremeloes, и обнаружил, что барабанщик Дэйв Манден уже готов выйти ему на замену. За несколько секунд Джон нацепил отвратительный пурпурный пиджак, сел за установку и начал играть, не опоздав ни на удар.

Всего через несколько месяцев благодаря своему усердию Джон получил возможность принять участие в дебютной записи, сыграв и исполнив бэк-вокал на треке для другой местной группы, The Senators, известной среди подростков Мидлендса постоянным проживанием в Navigation Inn в соседнем Ковентри. Джон, тогда еще не присягнувший на верность ни одной группе, уже несколько раз играл с The Senators, и когда группе выпала возможность записать трек для грядущего сборника, спонсировавшегося влиятельным журналом Brum Beat, Терри Бил, бывший участник Blue Star Trio, настоял на том, чтобы их барабанщиком был именно Бонзо. Первый басист The Senators, Билл Форд, позже рассказывал: «Тогда, в 1963 году, у группы был ненадежный барабанщик, неоднократно нас подводивший… Как-то ударник в очередной раз нас кинул, прямо перед запланированным двойным концертом. В первом акте на ударных в Perry Hall в городке Бромсгроув играл солист – Терри Бил. Во время перерыва он умчал на своей машине за „товарищем“, который, по его словам, умел играть на барабанах. Через двадцать минут он вернулся с парнем по имени Джон Бонэм. Мы начали второй акт, и казалось, будто кто-то подлил нам в выпивку ракетное топливо! Все прошло на ура, так Джон стал нашим ударником».

Помимо Билла, знавшего Джона еще по работе в Blue Star Trio, в основной состав Senators также входили Тревор Макгоуэн, игравший на соло-гитаре, и Грэм Деннис (ритм-гитара). Для первой записи «She’s a Mod» группа собралась в исторической студии Hollick & Taylor Studios. Построенное почти за столетие до этого, богато украшенное викторианское здание по адресу Гросвенор-роуд, 16, в 1945 году перестроили в ультрасовременную Мекку звукозаписи, куда стекались группы и сольные исполнители со всего региона. По популярности она уступала лишь Abbey Road и вскоре была признана старейшей действующей студией в Соединенном Королевстве, а площадь в двести восемьдесят девять квадратных метров принесла ей звание самой крупной по площади студии звукозаписи центрального региона. «В этом составе мы регулярно играли во многих заведениях и пабах Бирмингема Мамаши Рейган – Ritz, Plaza и Cavern, бальном зале West End и клубе Moat House Club, и это еще не все, – рассказывал Форд. – У нас и там было много поклонников – мы регулярно играли в Redditch Youth Club, Alcester Trades и Labour Club и других пабах, и клубах Вустершира».

«Сеть Мамаши Рейган», как ее ласково называли, была легендарной как среди местных музыкантов, так и подростков. Сеть клубов получила название в честь женщины, владевшей множеством музыкальных заведений по всему региону, которыми она управляла вместе с мужем, а также работала организатором выступлений в различных клубах. В начале 1960-х все местные группы стремились играть на ее площадках, и если удавалось сыграть хотя бы на одной из них, то вам почти наверняка были гарантированы выступления и в других местах, что приносило приличную прибыль.

По-прежнему меняя коллективы, Джон стал сотрудничать с Nicky James Movement, еще одной известной поп-группой Брума. Джеймс (урожденный Майкл Клиффорд Николлс) собрал коллектив музыкантов из Бирмингема после ухода из Denny and The Diplomats. За время, проведенное с Ники Джеймсом, они с Джоном сблизились, став не разлей вода, и старались вместе выступать. Однажды вечером Джеймс был дома, готовясь к выступлению в концертном зале Adelphi Ballroom в Вест-Бромвиче, как вдруг в последний момент у него зазвонил телефон.

– Ники, ты обязан мне помочь, – голос Джона умолял из трубки.

– С чего вдруг? – спросил Джеймс.

– Отец не разрешает мне взять барабаны.

– С чего вдруг?

– Потому что я снова поцарапал фургон.

Джеймс уже знал, что Джон частенько наносит урон машине Джеко – но это уже перебор.

– Идиот, – сказал Джеймс.

Джон фыркнул на другом конце провода.

– Не называй меня идиотом, иначе вломлю.

«И ведь мне регулярно от него доставалось, – вспоминал Джеймс, – перерастало все в потасовку на полу, правда, потом мы смеялись и шли выступать. И знаешь что? Выходило даже лучше. Клянусь, было весело. Ну, в общем, Джон сказал тогда: „Отец запер барабаны в сарае“. „Ты что, не можешь достать ключи?“ – спросил я. „Нет, потому что, если я войду в дом, он узнает, что я задумал, и спрячет их или уберет в карман“. И тогда мы разработали план. У нас был черно-бордовый фургон Bedford с боковой дверью, так вот я остановился в переулке, ведущем к саду, и встретился там с Джоном».

Бонэм выскочил из-за дерева, и они с приятелем побежали к сараю. Взобравшись по стене, Джеймс приподнял крышу, чтобы Джон мог попасть внутрь и по очереди передать товарищу через окно все элементы барабанной установки. Джеймс позже вспоминал: «Джон все меня поторапливал, передавая оборудование… Пробегая по переулку, мы задевали забор и стену, и пока складывали все в фургон, раздался крик: „Вызовите полицию!“ Уматывая оттуда, мы умирали со смеху над тем, что произошло. Приехав на концерт, Джон начал распаковывать установку и обнаружил, что бо́льшая часть оборудования осталась в сарае».

Все, что удалось тайком вывезти из сарая Джеко, – лишь малый барабан со стойкой, бочка и педаль, не хватало тарелок и хай-хэта, но что хуже всего – барабанных палочек. Поскольку других ударников по близости не было, Джеймс в шутку предложил Джону сыграть руками. «Я уже пару раз видел, как он такое проделывал, и спрашивал, больно ли это, – вспоминал Джеймс. – „Нет, – отвечал Джон. – Вообще-то, когда я так делаю, создается ощущение настоящей грозы“. Той ночью ему удалось это продемонстрировать, орудуя по ударной установке руками. Он отыграл весь концерт, используя лишь кисти и пальцы, и это оказалось невероятно захватывающее выступление. Толпа его обожала… Выдающихся барабанщиков много, но Джон был первопроходцем, именно он проложил им путь. Бонзо задал планку, как в свое время Джин Крупа».