Гермиона знала: данные были получены от одного занимающего не слишком высокое положение Пожирателя Смерти, который время от времени поставлял им информацию, но ей и в голову не приходило, что такое сотрудничество может касаться людей. Она уже почти добралась до Ханны, с кляпом во рту привязанной к свисающим между потолочных балок трубам, когда что-то с хрустом врезается ей руку. Звук хлёсткий и громкий, и Гермиона успевает зафиксировать сознанием вспышку боли, прежде чем полететь спиной назад.

Свист воздуха в ушах, затхлый и тяжёлый дух подвала, широко распахнувшиеся от страха глаза. Ослеплённая всполохом, наколдованным Дином, Гермиона успевает разглядеть лишь сжавшуюся фигурку Ханны, как её тут же накрывает новая волна боли — вроде бы от ушиба спины. От удара обо что-то головой в мозгу взрывается фейерверк, мир кренится и наполняется чернотой ещё до того, как её тело падает на землю.

День: 1213; Время: 23

Вокруг темно. Это она понимает, хотя не может определиться, как давно её окружает мрак. Гермиона открывает веки — перед глазами плывут размытые образы, и ей требуется время, чтобы оценить обстановку. Кровать, потолок, мерцающий свет свечей и незнакомое лицо прямо над ней.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер. Вы на площади Гриммо. Вы ударились и потеряли сознание. Можете назвать последнее, что помните?

Голова наливается пульсирующей болью — словно в череп засунули барабан, а какому-то ребенку вручили палочки. Гермиона ошарашенно прикрывает глаза, подносит руки к вискам и трёт их так, будто это поможет скинуть сковывающую тяжесть. Позвоночник горит огнём, и всё, чего сейчас хочется, это снова отрубиться.

— Я, э-э… — она откашливается, сосредоточиваясь. — Дин. Ханна. Меня что-то ударило.

— Да-да. Кажется, мисс Аббот не смогла разглядеть вошедших и, опасаясь худшего, атаковала. Вы отлетели к лестнице и сильно ушиблись. Однако через день-два вы совершенно поправитесь. Вот, держите, это облегчит боль.

Гермиона с благодарностью глотает омерзительную жидкость.

— Ханна в порядке?

— В полном. Небольшие царапины, а в остальном всё хорошо. Вам тоже повезло, мисс Грейнджер. Синяки и порезы, но никаких переломов. А могли бы получить куда более серьезные повреждения.

Что ж, чувствует она себя так, будто и в самом деле их получила.

— Надо постараться, чтобы сломить Гермиону, — она узнает голос Невилла и поворачивает голову в его сторону.

— Привет.

— Я дам вам десять минут, а потом мисс Грейнджер надо поспать, чтобы зелья выполнили свою работу.

— Спасибо, — Невилл дожидается, пока целитель отойдёт в другую часть комнаты, и улыбается подруге. — Дин шлёт свои извинения и наилучшие пожелания. Ему надо было отправиться сначала в Министерство на отчёт, а потом ещё куда-то.

— Ничего страшного.

— Как себя чувствуешь?

— Ужасно, — она делает вид, будто её ответ не напоминает всхлип.

— Принимаешь удары от своих же, — снова улыбается Невилл.

Гермиона смеётся, хотя от этого ей становится только хуже.

— Мне кажется, за время этой войны от своих я получила больше, чем от чужих.

Он подхватывает её смех, кивая.

— Я тоже.

— Мы не созданы для войны.

— Никто не создан, — шепчет он, обводя пальцем край одеяла. — Я читал Библию.

— Неужели?

— Да. Мне интересно: вера рождается по необходимости или из-за страха? Но потом я задумался, не противны ли Богу подобные мысли, и подумал, что причина, наверное, в страхе.

— Мы все знаем, что являемся грешниками. И неважно, чем мы руководствуемся по жизни, — временами мы забываем о морали. Когда лжём, убиваем, предаём. Мы не совершенны. И нам необходимо знать, что кто-то дарует нам прощение, когда мы сами не в состоянии себя простить.

— Так значит, дело в одобрении?

Она пожимает плечами.

— Знаешь, некоторые утверждают, что раз в мире случается столько плохого, то значит, и Бога нет. Я думаю, он существует, ведь происходит столько всего, что объяснить невозможно. Я смотрела на восходящее солнце, радовалась тому, что двоюродная сестра стала мамой, или думала о том, как некоторые выживают вопреки всему, — и вот пришла к выводу, что там, наверху, что-то есть. Понимаешь?

— Тогда почему происходят плохие вещи?

— Потому что мы плохие люди, которые творят зло. Потому что Бог не хочет, чтобы мы были идеальными… Он создал людей, а не роботов. Роботов создал человек. Металлическое совершенство.

— Так ты веришь, что мы должны следовать Библии? Думаешь, мы все отправимся в ад за всё то, что натворили?

— Я верю в то, что надо проживать свою жизнь и следовать сердцу. Вряд ли Бог призван нас ограничивать — он помогает найти в нас человечность, когда мы сами не желаем этого делать. Заставляет признать, что мы поступаем плохо, принять эти поступки, попытаться простить самих себя — мы же надеемся на Божье прощение, — но извлечь из произошедшего урок. Я верю в Бога не по необходимости или из боязни. Я верю в него, потому что он здесь.

— А как же ад?

Гермиона закрывает глаза и качает головой.

— Я не знаю.

День: 1214; Время: 13

Как понять: есть ли у тебя ещё возможность заслужить прощение за совершённые поступки, или ты уже зашёл слишком далеко? Где грань между обороной и убийством, «можно» и «нельзя»?

Накачанная лекарствами, Гермиона дрейфует в полусне, когда в лазарете появляется Малфой. В голове плавают обрывки разговора с Невиллом. И когда Драко подходит к койке, натягивает на её озябшие ноги одеяло, попутно отпуская комментарии о её некрасивых ступнях, она приходит к выводу, что простила Драко Малфоя.

Она не лицемерка — по крайней мере, быть ею не хочет. Гермиона не может одновременно убивать и сохранять в себе постепенно слабеющие предубеждения. Испытывать неприязнь лишь потому, что когда-то Малфой едва не лишил жизни человека, но потом отказался от своих старых принципов и постарался искупить ошибки.

Драко Малфой не верит в Бога, и Гермионе приходит в голову мысль: может быть, именно она должна простить его, чтобы он смог простить себя сам.

========== Одиннадцать ==========

День: 1216; Время: 4

— Спасибо за провизию.

Он вздрагивает от звука её голоса и отрывается от своих записей.

— Какую провизию?

— Которую ты оставил на крыльце.

Выражение его лица бесстрастно.

— Грейнджер, у меня нет ни малейшего представления, о чём идёт речь. Кажется, приложившись тогда об стену, ты всё-таки что-то повредила в своём мозгу.

Позволяя Малфою и дальше разыгрывать удивление, Гермиона отвечает ему улыбкой, которая, кажется, его нервирует. Ни одна живая душа не знала, что у неё заканчиваются продукты, а будь это незапланированная доставка из Министерства, мешок бы занесли внутрь. Гермиона прекрасно понимает, что никто, кроме Малфоя, не мог этого сделать, но он слишком близок к тому, чтобы прослыть добрым малым, и не горит желанием лишний раз это подчёркивать. Не в его характере быть милым парнем — или хотеть им быть, — так что пусть продолжает мнить себя негодяем… по крайней мере, в этом. Но Гермиона не может стереть с лица улыбку, и кажется, её намерение летит к чёрту.

— И нечего так лыбиться.

— Что?

— Это… — Малфой взмахивает карандашом, — этот безумный оскал, которым ты одариваешь людей, желая донести до них свою признательность, выглядит так, будто ты обдумываешь убийство.

— Вовсе нет!

— А вот и да. Я содрогался каждый раз, когда ты так улыбалась Поттеру или другим своим дружкам в Большом Зале.

— Кто бы мог подумать, что простая улыбка может испугать большого, страшного Драко Малфоя.

Он сердито вскидывается.

— Я не говорил про страх, я лишь сказал, что ты кажешься ненормальной.

— Именно это тебя и пугает.

— Грейнджер, поверь, чтобы напугать меня, от тебя потребуется нечто большее.

Кто-то за спиной Гермионы фыркает — Невилл обходит её и плюхается на диван.

— Ты ещё не видел, как она приплясывает, когда её переполняют эмоции.