— Я знаю. Это не… — он поднимает с прикроватной тумбочки две части палочки и вопросительно смотрит на Гермиону.

— Когда мы разделились. Прямо перед тем, как я выпустила Убивающее заклятие, в меня чем-то попали. Я влетела в стену беседки. И сломала палочку, — и запястье в придачу, если только Гермиона не повредила его где-то ещё. Воспоминания накладываются друг на друга, и требуются недюжинные усилия, чтобы понять, что когда случилось, да и что вообще произошло.

— И что ты сделала?

Гермиона открывает рот, но слова замирают на языке: она вспоминает Драко, заполняющего собой дверной проём. Я тебя люблю, словно ему было больно это выговаривать. Будто это признание ударило его под дых. Она почти не верит, что он это сказал, но нет ни одной похожей фразы, которую он мог тогда произнести. Ничто другое не могло вызвать той реакции в её теле, ведь даже мозг не сразу осмыслил услышанное. Она едва не решила, что всё придумала. Сошла с ума и нафантазировала то, что так жаждала услышать и что, по её мнению, ей никогда не светило. Облегчая принятие невозможности этого, она убеждала в ней саму себя.

Он её любит. Невероятно. Но каким-то образом… каким-то образом любит.

Он готов был убить её, в этом она не сомневается.

— Я раздобыла ещё одну. Гарри, мне нужен список.

— Его нет. Я знаю… Я знаю про Тонкс. Я её нашёл.

Холод в животе. Гермиона поднимает руку к глазам и утирает влагу с ресниц, повязки на сломанных пальцах царапают щеку. Какие-то звуки вырываются из горла, но смысла в них нет. Тонкс, господи, она так надеялась… На самом деле, надеялась. Так отчаянно надеялась, что эта самая надежда в состоянии что-то изменить.

Гарри вздыхает и, когда Гермиона, прикрывая глаза, откидывает голову на подушку, находит ладонью её руку. Слёзы всё равно проливаются, обжигают её лицо, в горле пульсирует комок.

— Я больше ни о ком не знаю. Знаю, что Джинни в порядке. Молли, Артур, Джордж, Билл, Чарли. Люпин. Малфой.

Впервые Гермионе сообщают список тех, кто выжил, а не тех, кто погиб. Она обмякает, солёные капли ползут из-под ресниц, но есть ещё одно имя, которое может её добить.

— Рон?

Пальцы Гарри крепче сжимают её руку, её сердце замирает, и она открывает глаза, готовая узнать новости.

— Рон… Тот человек, которого мы нашли в Италии, не был Роном. Вообще-то, он ясно дал понять, что единственная причина, по которой мы тогда выжили, заключалась в том, что нас решили не убивать. Им было нужно, чтобы мы привели… поддельного Рона в Орден.

— Всё было ложью.

— Знаю. Но у нас есть настоящий Рон. Перед тем, как Пожиратели Смерти атаковали штаб-квартиру, Малфой с Люпином были на операции и нашли его. Полагаю, Малфой вспомнил, как ты что-то говорила о его пребывании в Норе, а было… очевидно, что этого Рона какое-то время держали в заключении. Они доставили его в Министерство, забрались к нему в голову…

— Погоди, Гарри… Когда нас допрашивали после операц…

— Вероятно, он был окклюментом. Скорее всего, именно по этой причине его и выбрали. Он мог быть ещё и легилиментом. Проник в мозги Рона или мои, воссоздал воспоминания в своём сознании. Наверное, когда нас схватили, они его немного избили — у него остались синяки. Или же ему досталось от нас, пока он пребывал в своём настоящем обличии, — Гарри потирает ладонью лоб — там, за шрамом, хранятся воспоминания о людях, проникавших в его голову. — Мы были идиотами. Мы были чертовски счастливы, что нашли его, и сами всё испортили.

Он мёртв. Мёртв, или она бы отыскала его, она бы… Гермиона не знает, что именно сделала бы, но она бы точно потом сожалела о своих поступках, если бы только опустилась до подобного и на неё нахлынула ярость, мешающая отдавать отчёт в собственных действиях.

— Вот как они узнали о наших убежищах… — Гермиона трясёт головой. — Как Рон? Наш Рон?

Всё это время он был в плену. Пока она и Гарри тратили время впустую, пытаясь помочь Пожирателю Смерти, врагу, который не был Роном. Человеку, которого они защищали, с которым смеялись. Когда он отшатывался от её прикосновений, Гермиона лишь сильнее злилась на Пожирателей. «Грязнокровка», думал он и пытался принять должный вид, пока их Рона пытали, морили голодом, оставляли одного в темноте.

Гарри сглатывает и упирается взглядом в противоположную стену.

— Он… Он не совсем здесь, Гермиона. Его тело поправится, но разум… со временем. Он не говорит, а когда что-то произносит, в этом нет смысла. Он обитает в своём собственном мире. Он даже не узнал меня. Просто смотрел, а потом начал бормотать что-то насчёт камней. Ему неприятен свет, он его пугает. Иногда Рон впадает в ярость.

— Так, он… Ты говоришь… — потому что она не может. Не может даже спросить.

— Целители говорят, что такое состояние может оказаться временным. Пытки и тот факт, что его держали в клетке так долго… — кажется, Гарри готов заплакать, закричать или что-то сломать. — Ментально он в другом месте. В том, которое он создал, чтобы выжить. Мы должны постепенно вытаскивать его оттуда, показать, что он в безопасности, доказать свою реальность. У целителей есть методики, которые мы можем использовать, и… это сработает. Нам просто нужно как следует постараться, и с ним всё будет в порядке.

Гермиона кивает в ответ на убеждённость, звучащую в голосе Гарри, но ей тоже хочется плакать. Поддаться этим уже текущим слезам и потеряться в них.

— Я поищу… — она осекается, заметив слабую улыбку на губах друга. — Уверена, вооружившись правильными методами, мы сумеем провести испытания. Выявим наиболее эффективные способы и вернём его в нормальное состояние. Просто… Это займёт время. Нам надо помнить о необходимости быть терпеливыми и…

— Всем потребуется время. У нас есть Рон — я заставил их трижды проверить — и мы все живы. Этого…

— Достаточно.

— Пока, да, — кивает Гарри.

Они сидят в тишине, слишком занятые своими мыслями и эмоциями, чтобы разговаривать.

========== Сорок восемь ==========

День: 1570; Время: 7

Она дважды пыталась пробраться в его палату, но её сразу замечали либо охранники, либо заботливые целители. Они заставили её дожидаться утра, но она едва ли сумела сомкнуть глаза. Гермиона никак не могла перестать думать о том эпизоде в беседке. Голос Драко снова и снова звучал в голове. Её собственное признание, та боль. Гермиона не сомневается, что он в ярости, но вдруг он сможет её простить.

Она бросает взгляд на малфоевский список разрешённых посетителей: там значатся её собственное имя и фамилия Люпина. Либо Драко не настолько зол, чтобы держать её на расстоянии, либо так сильно взбешён, что жаждет скорейшей мести. Гермиона проходит по коридору к девятой двери, делает глубокий вдох и толкает створку. И тут же, поверх подноса с больничным завтраком, встречается глазами с Драко. Ба-дам, ба-дам, её сердце ускоряет свой бег, мигание лампочки, отсчитывающее пульс Драко, становится интенсивнее.

У неё не получается осмотреть его целиком. Пижама скрывает его тело почти полностью, оставляя на виду только кисти и шею. Голова Малфоя забинтована — Гермиона помнит, что он обматывался фениксовской повязкой, когда она его нашла. В комнате висит запах зелий; на его шее, под ухом — прямо под отметиной, оставленной её губами, — виднеется кровоподтёк. Челюсть расцарапана, словно в результате падения, из ворота рубахи торчит бинт. Руки покрыты синяками и ссадинами, но пальцы сжимаются в кулаки хорошо. Его глаза открыты. Открытые, впившиеся в неё, настороженные, живые глаза.

Гермиона чувствует, как внутри начинает нарастать волна различных эмоций, среди которых есть место и гордости. Совсем чуть-чуть. Ведь в этот раз она его спасла, и не важно, что сам Драко думает по этому поводу, это стоило того — ведь сейчас он дышит в этой комнате.

Гермиона стискивает руки за спиной, шаркает каблуками по полу. Она хочет подойти ближе, но с каждым шагом её сердце бьётся всё сильнее и того гляди врежется в рёбра. Пользуясь моментом, она рассматривает Малфоя, и, судя по тому, что он не спускает с неё глаз, похоже, он занят тем же самым. Он не думал, что ему ещё предоставится такая возможность. Гермиона это поняла в ту же секунду, как приземлилась на траву, оставив там, позади, своё сердце. Он и мысли не допускал, что эта минута настанет, и Гермиона осознаёт: перво-наперво Драко уцепится за свой гнев, ведь так проще, и он прекрасно знает, что с ним делать. Они оба знают.