Та жалкая часть неё, внутри которой пузырится страх, знает, что это Чудовищная Идея, и Гермиона сомневается, что хоть кто-нибудь из них сможет вернуться. Ещё ни разу за всю войну, размышляя над сложившейся ситуацией, она не думала, что всё настолько плохо. Гермиона не предавала ни себя, ни своих друзей, но она чувствует в себе те изменения, которых так хотела избежать. Гермиона приняла свою смерть. Она изо всех сил будет стараться выжить, но правда заключается в том, что она не особо на это рассчитывает.

Это ужасно, но почему-то успокаивает. Если уж ей суждено умереть, значит, так тому и быть. Она этого не хочет, не готова, но если итог именно таков, Гермиона примет его. Будь это не ради друзей, не ради тех, кого она так любит, она бы ни за что не согласилась. Но это часть её натуры, наверное, часть человеческой натуры в принципе, — желать принять смерть вместо своих любимых. Отправившись сегодня на операцию, Гермиона может умереть, но, отказавшись, она бы не смогла жить.

Сейчас, когда время утекает сквозь пальцы, всё кажется чудом. Кислород в её лёгких, ладонь Драко на её спине, в её локонах, его язык у неё во рту. Его дыхание на её лице, касание волос, напряжение его мускулов, движение челюсти. Все её чувства: возможность осязать, слышать, видеть, обонять и ощущать на вкус. Гермиона снова знакомится с ним — вся жизнь сейчас для неё в новинку. И в мозгу проносятся тысячи воспоминаний о том, что она потеряет, и о том, что она приобрела.

В этот самый момент Гермиона по-настоящему ценит всю свою жизнь, без остатка. Ведь неважно, сколько раз на протяжении этой войны, да и всего своего существования, она пыталась напомнить себе о её красоте: лишь тогда, когда кто-то пытается забрать её у тебя, ты начинаешь испытывать благодарность. Ты можешь видеть, чувствовать и знать, как она пульсирует внутри и снаружи.

— Когда?

— Что? — шепчет она, и он притягивает её голову, чтобы заглянуть в глаза.

— Когда, Гермиона?

Она вспыхивает румянцем, хотя и не понимает почему. Наверное, это стыд или чувство вины. Если Драко будет задавать слишком много вопросов, она не сможет на них ответить. И лишь надеется, что Малфой простит её за это. За то, что она не в состоянии подобрать слов для прощания, потому что это бы слишком походило на поражение.

— Через час с того момента, как я зашла в комнату.

Он смотрит поверх её макушки, крепче сжимает и наклоняется вперёд, стаскивая часы с пустой коробки, служащей прикроватной тумбой.

— Тебе лучше одеться.

Гермиона смотрит на Драко, и на этот раз он переводит на неё взгляд очень медленно. Она не двигается, и дело не только в его ладони, которая не даёт ей подняться.

— Мы скоро увидимся.

— Верно.

Он ей не верит. Гермиона вдруг понимает, что, возможно, кроме матери, у Драко есть только она. Единственный человек, которого он может назвать другом. Гермиона надеется, что эта ситуация не напоминает ему о Пэнси. Что он не смотрит сейчас на неё и не вспоминает, как не смог ничем помочь своей подруге, как не смог уберечь ни одну из них. Она бы хотела сказать ему, что один он не останется, что другие люди увидят того Драко, что разглядела она. Но это слова, подходящие финалу, поэтому она молчит. Надежда в ней до сих пор не угасла.

— Я не…

— Что? — торопит она.

Малфой ждёт, стараясь отыскать что-то в её лице, может быть, те самые слова, что он сам произнести не в состоянии. Его рука расслабляется и исчезает, он закрывается, принимая бесстрастный вид. Наверное он понял, что она сделала свой выбор, и не в его пользу. А может, всё это лишь игра её воображения.

— У тебя три минуты.

Она целует его, отчаянно и неистово, он отвечает, и гнетущая пустота рассыпается под напором его губ. Малфой стискивает Гермиону до хруста в спине, целует до тех пор, пока её голова не начинает кружиться от нехватки кислорода. Она почти боится, что он её не отпустит, боится, что даст ей уйти, — её руки горят от того, как крепко она его держит. Кажется равно невозможным оставить его здесь и остаться самой.

Она чувствует взгляд Драко, пока одевается, и знает: он замечает дрожь её тела. Малфой стоит за её спиной, когда она снова к нему поворачивается и, протянув руки, завязывает на её плече опознавательный знак Ордена.

— Поттер — герой… будь благоразумной, — она не понимает: он так просит её остаться или хочет обидеть. — Грейнджер, не испорти всё.

Он коротко целует её, и в груди что-то ёкает — Гермионе снова не хватает воздуха.

День: 1466; Время: 5

Они бросаются бежать, едва их ноги касаются земли. В густом лесу всё ещё темно, и лишь огонёк фонарика Гарри скачет перед ними. Они спотыкаются об ямы, врезаются в деревья, ветки бьют их и царапают, но они несутся, с трудом замечая что-то сквозь пелену решимости. Несмотря на природные препятствия, пахнет летом, и Гермиона с трудом удерживается от мыслей о чём-то хорошем.

Кто-то наступает ей сзади на пятки, и она падает вперёд, инстинктивно хватаясь за футболку впереди бегущего, — и все трое летят на землю. Наверное, недавно прошёл дождь — листья и сучки, прилипшие к её ладони и щеке, влажные. Кажется, она свалила парня — слишком легко и быстро ей помогли подняться. А вот налетела на неё девушка — судя по лёгкому извиняющемуся прикосновению к плечу и тихому дыханию.

Выпрямившись, она понимает две вещи: свет фонарика Гарри погас, и они до сих пор находятся в мире волшебников. Она чувствует мощь воздвигнутых барьеров, излучающих магию. Гермиона не знает, на самом ли деле они такие внушительные, или она просто не ожидала, что сможет почувствовать их кожей. Гермиона в курсе, что они в Италии: одной из немногих стран, где магглорожденные и полукровки — большая редкость. Но ей и в голову не приходило, что волшебники станут смотреть на Пожирателей Смерти сквозь пальцы. А ведь так оно и есть: в этой стране находится окружённое защитными чарами поместье, которое используется в качестве тренировочной базы и где, без сомнения, применяются Непростительные заклинания — правительству должно быть об этом известно. Она не особо в курсе, что творится в местном Министерстве Магии, хотя слышала, что Италия не хотела принимать участие в войне. Но должны же они были знать, что подобное чревато проблемами.

Наверняка, они рассчитывали, что этим займётся кто-то другой. Возможно, их сейфы набиты, а Пожиратели дёргают их за ниточки, как марионеток. Они — сообщество чистокровных волшебников, и, случись им выбирать сторону, вряд ли они бы поддержали таких, как Гермиона. Говорит в ней цинизм или собственный опыт — ей плевать, значение имеет только то, что она разозлилась. Если бы правительство что-нибудь сделало, Рон мог бы быть дома. А ей бы не пришлось жертвовать собой и надеяться, что она сможет сражаться достаточно хорошо, ей повезёт и она вернётся.

— Мы сейчас взломаем защиту, — Гарри говорит так тихо, что его слов почти не слышно за шумом дыхания и треском веток на ветру. — Как только мы начнём, они поймут, что мы здесь.

Гермиону вдруг захлёстывает мерзкое желание развернуться и убежать. А ведь ей казалось, что она уже давным-давно перестала быть трусихой. Гарри задевает ладонью её шею, и она вспоминает о цели своего пребывания здесь.

— Мы разобьёмся на группы?

— Нет. Нас слишком мало, будем держаться вместе и атакуем, когда они появятся. Если смогу, я возведу антиаппарационный барьер, нам вовсе не нужно повторение истории с Далином, — горько говорит Гарри, и Гермиона понятия не имеет, что это за история. — Не забывайте: скорее всего, узники содержатся в подземельях. Так что если увидим лестницы, ведущие вниз, идём туда. Как только мы доберёмся до пленных, все хватаемся за мой портключ. Остальных мы найдём и прикончим в другой раз, когда нас будет больше.

— Хорошо. Все готовы? — голос Джинни звучит испуганно, но храбро. «Мы все идиоты, — думает Гермиона. — Драко был прав. Но Рон, Рон, Рон».

— Гермиона, Джастин, займитесь защитными чарами.

Но с щитом расправляются сами Пожиратели. Это слишком сложное волшебство для неопытных Гермионы и Джастина — им бы потребовалась несколько часов, чтобы уничтожить эти барьеры. Сквозь них ничто не может пробиться, даже заклинания… Это выясняется, когда из темноты появляются пятеро. Они выглядят сбитыми с толку, но к ним присоединяются ещё четверо бойцов: пока трое снимают охранные чары, остальные шестеро держат визитеров на прицеле. До Гермионы доносятся крики, обращённые в сторону большого серого здания, что возвышается в поле перед ними, и как минимум ещё десять силуэтов выступает из тени.