Драко не назвал бы ее другом. Она — Грейнджер, что теперь значило гораздо больше, чем раньше, но в гости он никогда ее не звал. Сталкивался с ней иногда, приветствовал кивком в ответ на улыбку. На прошлой неделе она полчаса проболтала с ним в аптеке, а он непонятным образом очутился в кафе, где еще час они пили кофе. По случаю или почти целенаправленно ходил с ней в паб после работы и обедал в кабинете, потому что некуда было идти. Может даже, в голове у него пару раз мелькали шальные мысли, когда она слишком сильно перегибалась через стол, бежала на вызов или потягивалась, скрещивая в воздухе руки, отчего натягивалась рубашка. Но другом она не была. Драко все еще с трудом свыкался с Грейнджер, которой она была и которой стала. От грязнокровки к маглорожденной. Мысленно он видел ее именно так, вровень с дорогой его жизни и убеждений. Знакомство с Грейнджер за пределами прошлых отношений до сих пор не укладывалось в голове.

Опять жалость, и он отвел глаза.

— Не придешь в среду, пришли сову. — Драко кивнул, она на выходе поймала его за рукав. — Мне жаль. Что бы ни произошло. И если нужно…

Он смотрел на нее в упор, и Грейнджер медленно отпустила его руку. Спутанные кудри, пальцы в пятнах от чернил, широко раскрытые глаза. Сегодня он мог видеть ее в последний раз и не знал, как к этому относится. Не знал, был ли смысл вообще что-то чувствовать, но внутри скребло. Возникла какая-то странная паника, которой не было до этого, и она раздражала его до дикости. Хотелось ее задушить, подавить, оставив острые кромки лишь для вещей гораздо важнее.

— Ладно, — Драко еще раз кивнул, ловя на себе беглый взгляд — последнее, что о ней запомнит, — и развернулся.

— Хорошо.

Открыв дверь, он шагнул в коридор и, может быть, если признаться себе, перед тем как захлопнуть ее, исподволь глянул на прыгающие кудряшки. Через несколько часов после ухода Грейнджер Драко вернется, а потом уйдет навсегда.

Четыре

Дети быстро учатся получать желаемое. Не в силах дотянуться, удержать, съесть, завладеть, они умудряются убеждать других, кто выполнит за них работу. Мы плачем, кричим, топаем, устраиваем сцены, улыбаемся — и получаем, что хотим. Это лишь утвердило веру Драко в то, что все люди в глубине души без сомнения, а иногда и без меры эгоистичны. Хочу, хочу, хочу, мое, мое, мое. Детьми мы почти безотчетно учимся лгать и управлять — и всегда в раннем возрасте. Там, где другие бы остановились, он отточил навыки до блеска.

Драко замешкался с чемоданом, с непривычки держать тот до странности маленькими руками и слабой хваткой. И чтобы продвинуть чемодан по гладкому деревянному столу, наклоняться пришлось дальше. Мужчина напротив откинулся на спинку, тяжело выдохнул, не пряча ухмылки, а грузная женщина у стены шагнула откинуть крышку.

Драко сдержался, не проведя ладонью по темным волосам, — признак, выдающий нервозность, — и сохранил на новом лице расслабленное выражение. Не удавалось избавиться от ощущения, будто о кости, мясо и ткани шлепалась сырая кожа. Чудовищно неудобно, неуместно и совершенно чуждо. Дико хотелось ее стряхнуть, но ни лицо, ни поза не выдали лишнего.

— Очень хорошо, — пробормотал мужчина и кивнул, ухмыляясь. — Очень хорошо.

M.

В детстве не существует настоящего понятия «дом». Это место со знакомыми комнатами и лицами родителей за каждым углом. Там есть наши игрушки, наша кровать, дерево во дворе, похожее на гигантское чудовище. Там мы спим, едим, купаемся и с разбегу скользим по полу. Скажи кто про дом, мы поймем, что речь о месте, куда мы идем, когда утомились, вымокли и проголодались. Но это просто знакомое место со знакомыми вещами, что мы зовем нашими. Дом становится домом, когда мы взрослеем. Когда внутри него созданы тысячи воспоминаний тысячи разных мест. Когда понимаем, что нет места лучше.

Дом становится домом, когда мы возвращаемся утомившимися, вымокшими и голодными после путешествия в мир, который изрядно нас потрепал. Именно тогда либо слово осмысляется, либо приходит понимание, что домом это место не будет. Именно тогда, в час сильной нужды, дом по-настоящему становится домом. Иногда на протяжении жизни мы строим множество домов, а кто-то может так и не найти своего. Но мы никогда не прекращаем поиск: ищем начало своему дому, или путь к тому, что имеем, или даже к тому, что когда-то потеряли.

Разглядывая блестящую латунь, Драко крутанул ключ на пальце и насмешливо хмыкнул. Осмотрел комнату, где не было ничего, кроме потрепанных половиц да пожелтевших обоев. Не дом, а жалкое подобие. Зал, четыре спальни, две ванных и кухня. Ребенком он, бывало, терялся в Малфой-мэноре. Чтобы заблудиться здесь, потребуется не меньше трех бутылок огневиски.

А, неважно. Спальня, кухня и ванная есть, этого хватит. Можно было купить хоть хижину, но Драко привык иметь больше, чем нужно. Оставшиеся комнаты все равно будут пустовать. Не желая оставлять следы, он не взял денег из банковской ячейки, забрав все, что хранилось в поместье. Предполагал, что на пару лет денег ему хватит, но, по правде, не имел ни малейшего представления о ценах. Ни в магическом, ни тем более в магловском мире. Придется держаться как можно дольше на том, что есть.

Засунув ключ и портключ в карман, ногой отодвинул чемодан от двери. Вытянув палочку, покинул дом, двинувшись к деревьям, мысленно снова перебирая заклинания.

Пять

Кто-то считает, что наша личность берет начало от матери, кто-то — что мы куем себя сами. Мы смотрим в зеркало, видя, что не похожи на других. Размер, форма, цвет наших тел и лиц — вот что нас отличает. Там отражается не твоя мать, не сосед напротив, не знакомые родителей. Я поднимаю свою руку, я улыбаюсь, я смотрю и вижу, это я, меня, мне. Мы не понимаем почему, или как, или кто мы есть, но определяем основы. Я Драко. Я Драко. Я мальчик, мои волосы белые, и я Драко. Мы узнаем имя, по которому к нам будет обращаться мир. Это ярлык, определяющий все, что мы есть. Но пока мы знаем лишь звучание и образ, которым еще предстоит обрести смысл.

Платиновый блондин, очаровательные щечки, серые глаза, помнит он слова матери, чью улыбку ловит в зеркале, когда она поправляет ему рубашку. Правильно, Уилтшир. А тебя зовут Драко. Ты Малфой, не забывай об этом. Имя, положение, кровь. Пауза, ладонь приглаживает волосы, пальцем мазнув по щеке. Драко Малфой, чистокровный, сын Люциуса и Нарциссы, наш единственный наследник.

Драко глазами обвел все двери, ища ручку или набалдашник. Замедлил шаг, сомневаясь, не работают ли двери в магловском мире по-другому, и глянул сквозь стекло, проверяя, что никто не смотрит: еще не хватало показаться перед маглами полным чайником. Решил толкнуть створки, как те тут же вздрогнули, а Драко отдернул руку. С жужжанием двери раздвинулись, обдавая замерзшие щеки потоком горячего воздуха.

Удостоив их испытующим взглядом, он быстро шагнул вперед — створки, уже начавшие закрываться, снова разъехались. Видимо, причина в электричестве, о котором Драко читал, изучая магловский мир еще до побега. В купленном доме, ввиду наибольшей удаленности от цивилизации, электричества не было. Ему было на это плевать до тех пор, пока любое использование палочки не стало приводить к головной боли. Вдруг в магловском мире что-то не позволяло колдовать? И это дохрена его раздражало: боль, место, возможная заслонка, предостерегающая от его магии — его права по рождению. Боль каждый раз лишь распаляла злость до чего-то неконтролируемого, но хрена с два он мог что-то сделать. Драко не дружил с болью — никогда не дружил.

Он сделал четыре шага внутрь супермаркета и на пятом растерял всю уверенность. Сгорбив плечи, с полным недоумением и опаской оглядел людей. Единственная попавшаяся на глаза мантия больше напоминала пушистый розовый халат. Перед ним расстилались ряды продуктов, бегали дети, слышались пустые разговоры и скрип тележек. Слева доносилось «бип, бип, бип», там толпа народа покупала продукты, а красные жилеты подсчитывали их стоимость. Справа на стеллаже стояли увядшие цветы, карты и шарики. Над головой вращалась табличка «субботняя распродажа», сквозь динамики приглушенно звучала французская речь.