— Вот видишь! Ты же не любишь домашних эльфов. Вполне естественно, что я подумала, будто ты укра…

— Но не то чтобы я их ненавижу, — возражает он. — Не сказать даже, что они мне не нравятся. Мне просто все равно. Кайфую я оттого, что они себя избивают? Нет. Задевает ли меня, когда я это вижу? Конечно. Буду ли жить как раньше и забью на это дело? Да. Но ты, ты любишь этих существ. Ты практически одержима идеей, чтобы им хорошо платили за труд. Если б ты решила, что мой отчет может навредить эльфам, ты бы обязательно его стащила. Но мне-то на кой отчет, который им в помощь? Пошевели мозгами, Грейнджер.

Она смотрит на него хмуро, но Драко знает: это потому, что он донес мысль. Ее комплекс героини не выдержал двойного удара: спасти эльфов и разобраться, почему он пропал. Куда уж ей было сдержаться и не выследить его — но и вправду решить, что его колышет этот отчет? Грейнджер уже тогда слишком хорошо его знала.

— Три адреса из отчета относятся к трем этим людям, — она меняет тему, раскрывает три папки и толкает к нему. — Один пропал, один погиб, один переехал за месяц до пропажи отчета.

— Он добрался до всех.

— Именно. Еще кое-что: против Пожирателей, которых арестовали за убийство, были веские улики. Эти двое помнили само нападение, но до или после — ничего. На телах маглов нашли магический след Пожирателей…

— Но у меня в воспоминании было не просто тело, а маскировка, а под ней был Ганнс…

— Знаю. Ну, мы почти уверены. Но, Малфой… в твоем случае и не нашли тела. — Взгляд Драко устремляется на ее лицо, пальцы застывают, не развернув пергамент. — И, кроме того, все случилось в мире маглов, а у других — в волшебном, хотя среди жертв есть два магла. Не представляю, почему в твоем случае все по-другому.

— Возможность подвернулась, — сквозь зубы выговаривает Драко. — Но как Ганнс достал тела маглов? Если их не убивали Пожиратели… и Ганнс бы не стал. Если он расправляется с бывшими Пожирателями, которые, по его мнению, не расплатились за прошлое, то дело в том, как мы относились к маглам и маглорожденным. Он бы не убил их лишь затем…

— Причина может быть в другом. Возможно, Пожиратели убили его друга или родственника, или на его глазах случилось что-то такое жуткое…

— И он пошел убивать маглов и мстить так тем, кто делал то же самое? — Драко даже не скрывает недоверия в голосе, не представляя: то ли откинуть это предположение как абсурдное, то ли разозлиться еще сильнее, если оно верно.

— Не знаю, — Грейнджер качает головой, — но наказывает он по-разному. Про тех, кто умер от повреждения мозга… это мог быть несчастный случай. Но кого-то убили, одних подставили, другие исчезли. Он будто выбирает наказание в зависимости от тяжести преступлений. За исключением пропавших, только одного Пожирателя связали с убийством, но он тут же как сквозь землю провалился. Кто-нибудь мог и умереть, но… Может быть, он просто хочет от них избавиться. Изгнать.

Драко откидывает папки и трет виски: голова в кои-то веки разболелась не из-за действия проклятия.

— С чего ты взяла, что тело не нашли? Министерство сверяло мой след с каждым трупом?

— С каждым необъяснимым трупом. В Министерстве нет магических следов абсолютно всех людей. Только бывших и нынешних работников и бывших и нынешних заключенных. Следы со всех нераскрытых преступлений и необъяснимых смертей сравнивают с известными следами Пожирателей. Для этих целей даже создали подотдел.

— Так почему Министерство не возьмет след с убитых Пожирателей и не соотнесет с Ганнсом?

— Следа нет. Когда тела нашли, следа уже не осталось. С осужденных Пожирателей даже не догадались снять следы, все странности в воспоминаниях списали на попытку изменить себе память: им хватило подписей на трупах. Ну а тех, кто пропал, проверить невозможно.

Драко подтаскивает к себе последнее дело, раскрывает, ища дату, а найдя, раздраженно вздыхает и захлопывает папку, ладонью пришпилив ее к столу.

— На арестованных след рассеется. Его можно поймать, пока магия действует — как вот с проклятием, — но рано или поздно он истончается. Мы едва ли что получили из моей головы. Либо найдем того, кто пропал последним, либо самого Ганнса — иначе никак.

— Иначе можно. Если из твоего флакона получится что-нибудь достать… есть у меня один должник, обещал помочь. Он ничего о тебе не знает, ему нужно только найти следы и сравнить с Ганнсом. И да — я сначала тебя спросила.

Драко не особо понимает, к чему эти обсуждения, если завтра он все равно о них забудет. Злость и досада доводят до изнеможения, от желания запустить книгой в стену подергивается плечо. Хочется кричать, пока не сорвет голосовые связки. Но он стоит невозмутимо, не шевеля и пальцем, только в груди что-то дрожит.

— У меня есть план, — сообщает Грейнджер с долей оптимизма, и появляется желание наслать на нее немоту, пока она не успела даже вздохнуть. — Надо опросить домовиков. В их домах разное творилось… наверное. Среди людей свидетелей не нашлось, но… эльфы могли что-то видеть.

— Он из нашего отдела, Грейнджер. И уж точно не забыл про эльфов, — голос у него усталый, Драко прочищает горло, не сводя взгляда с папок.

— А может, забыл. У эльфов другая магия, есть шанс, что у них в воспоминаниях хоть что-то осталось. Проверить стоит.

Драко кивает, теребя край пергамента.

— Я с тобой. Под чарами.

Грейнджер издает странный звук — Драко переводит на нее глаза. Она прикусывает щеку: это выражение лица слишком ему знакомо. Такой вид Грейнджер принимает, когда пытается смягчить возражения.

— Близкий контакт с магией только повредит. Если наложить чары или даже переместиться портключом…

— Я сказал, что иду.

Все равно воспоминания забываются. Из-за магии процесс всего лишь ускорится да разболится голова. И может быть, если он пойдет с ней, они справятся быстрее. Найдут Ганнса и вылечат Драко мозги, и ему не придется париться по поводу контакта с магией.

— Я понимаю: найдем Ганнса и получим контрзаклятие, но вдруг мы можем вычитать его в следующей книге.

— Это не обсуждается.

Его тон жесткий, резкий, на лице Грейнджер мелькает гнев, и она отвечает не менее тяжелым взглядом.

Н.

— Все еще не понимаю, почему у тебя замерзла голова.

Драко озадаченно поднимает глаза и отбрасывает книгу влево, в стопку помеченных крестом на форзаце, что значит: один из них ее уже читал.

— Голова?

— Да, из-за тех чар, которыми вытаскивали остаточный след и воспоминания, — бормочет Грейнджер, замолкает, уставившись в книгу, но потом все-таки смотрит на него. — Не помнишь?

— Ты осмелилась подписать тот день в моем календаре.

А еще притащила в кабинет доску, где они подробно излагали все имена, даты и выводы, к которым приходили. Можно было сколько угодно возмущаться, что она излишне сует нос в его жизнь, но доска, Драко признавался честно, весьма пригодилась.

— Но ты не помнишь?

Что-то такое в вопросе привлекает внимание Драко, он ерзает на месте, и выражение ее лица ему не по душе.

— Ох.

— А что?

Грейнджер качает головой.

— Я что-то сказал? Что слу…

— Ничего.

— Грейнджер, — предостерегает он; расстояния между ними — два шага. Она утыкается в книгу, но со своего места на полу Драко видит, как ее черты искажает нерешительность. — Меня не радует, что ты скрываешь от меня какую-то х…

— Ты меня поцеловал, — выпаливает она и с показным безразличием пожимает плечами.

— О.

Дерьмо.

Он не может вспомнить. В висках даже не стучит, как обычно бывает, когда в голове еще остается тень воспоминания. Грейнджер должна была отметить поцелуй. Не думала же, правда, что он запомнит его, каким бы значимым тот ни был. Он забывал всю свою жизнь — включая ее. Грейнджер не хуже него должна была знать: любое воспоминание, созданное с ней, живое в этот самый момент, может в следующую же секунду безвозвратно исчезнуть. Как бы ему ни хотелось помнить, как бы он ни злился, забывая, как бы ни воображал, что именно случилось, это не имело значения.