Лучший момент того сентября — это хруст поттеровского носа под ботинком. Месть всегда зажигала в Драко азарт. Пока кровь Поттера разбегалась по узору на подошве, он пообещал себе, что это — не в последний раз. Говорил себе, что Поттеру пора привыкнуть, потому что Драко обрушит на его голову агонию боли.

Драко с колотящимся сердцем взлетел по лестнице, четырежды прокрутил связку ключей, отпирая каждый замок. Паранойя не отпустит, пока он не окажется за стенами, за запертыми дверями и под чарами с пресс-папье в кармане. Под маскировочным заклинанием он совершил вылазку в магическую Францию — это был опасный шаг.

В ушах гудела кровь. Драко захлопнул дверь и, стараясь отдышаться, заперся, подергал ручку. Чуть не прикусил язык, подпрыгнув, когда сзади раздался шорох. Развернулся с поднятой палочкой, чей кончик уперся Грейнджер в грудь. С подозрением и страхом в глазах она подняла руки, но он уже опускал оружие.

Смял края сумки, пряча тяжелые книги по Темной магии и ингредиенты для зелий. Отвлекся на секунду и не сразу понял несуразность ее появления на втором этаже. Они встречались здесь трижды — и только раз она не пыталась сбежать. Ей незачем было сюда подниматься, разве что…

Драко оторвал взгляд от пола и из-под челки глянул на ее лицо. Грейнджер хотела ступить на лестницу, но дернулась, когда Драко метнулся вперед. Если защита снова спала… его не было около часа, хватило бы времени осмотреться. Она могла увидеть… все.

— Я не заходила! — закричала Грейнджер, но Драко уже завернул за угол, ступил за магическую стену, что окатила его волной энергии.

Значит, сюда она не пробралась. Но пыталась, без сомнений. Даже после всего не сдавалась. Совала нос во все дела. Не оставляла в покое ни побег, ни его голову, ни дом, ни его комнату, ни книги, ни-че-го. И все портила. Все то, что и так шло из рук вон плохо, она усугубляла, не заботясь ни о ком, кроме себя.

Драко размотал ремешок сумки, чтобы тот соскользнул с руки, и сбросил ее на пол. Думал заложить палочку за ухо, но спохватился и, засунув в карман, прошел сквозь стену обратно.

Грейнджер стояла на месте, косясь на лестницу.

— Ты пыталась туда пробраться, — упрекнул он.

Грейнджер открыла рот и, не сумев подобрать оправданий, сверкнула глазами.

— Мне интересно, Малфой. Я хочу знать. Я заслуживаю знать, потому что это точно связано с…

— Не заслуживаешь.

— Не заслуживаю? Нет, заслуживаю!

— Нет. Если ты, Грейнджер…

— Да! Я буду задавать вопросы, каждый день проверять чары на прочность. Что бы там ни… эти воспоминания и что там еще — ты ведь из-за этого прячешься? Из-за этого я здесь застряла, и ты на моих глазах летишь с катушек. Так что прости, Малфой, но либо ты признаешься, либо я разберусь сама!

Чем больше она болтала, тем злее Драко становился, пока его не затрясло. Накатили безрассудство и безразличие, он с горечью рассмеялся и уставился ей в лицо. Смотрел долго и не мигая, так, что зрение затуманилось, а ему стало по фигу. Если ей так не терпелось знать… он расскажет. Расскажет, чтобы она содрогнулась.

— Я кого-то убил.

В легких кончился кислород, слова словно спали с языка, и между ними прогремела предполагаемая правда.

Грейнджер фыркнула:

— Я бы не удивилась.

И бешенство захлестнуло по новой. Затопило с головой. Захотелось раздавить ее этим знанием, уничтожить, как оно уничтожало его. Уничтожало его к чертовой матери.

— Да, убил. Я его убил. Швырнул заклинанием, а оно разорвало его на части. А кровь? — Слова лились сумбурно, бессвязно, но Драко не мог остановиться. Не мог убрать из голоса маниакальное возбуждение; живот крутило, а в горле клокотала кислота. — Кровь брызнула зигзагом. Залила мне рубашку и брюки. Руку.

Он взглянул на ту самую руку, снова видя кровь как в воспоминании тем утром, когда очнулся. Зловоние металла и Темной магии на коже. Сера и кровь как на войне и все то, что он желал бы забыть, будь у него выбор, какую часть разума разрушать.

Драко вскинул голову: Грейнджер белела с каждым словом. Она медленно пятилась, мышцы сковало, испуганный взгляд безотрывно следовал за ним. Шагни — и она сбежит без оглядки. Правильно, Грейнджер. Беги. Убегай, я тоже пытался. Но не выйдет. Потому что эта муть в голове, а когда она в твоей гребаной голове, от нее просто так не избавишься. Никогда не избавишься. Ты заперт с ней навечно. Потому что из тюрьмы собственного разума выбраться нельзя.

— Что такое, Грейнджер? — Его голос обволакивал. На четвертый его шаг Грейнджер отступила. — Ты же хотела знать? Я напился. До чертиков. И понятия не имел, что делаю. До самого утра не знал. Хренов будильник.

На душе легчало. С каждым словом груз спадал, и вот уже Драко лихорадочно выговаривался, так, что речь сливалась в сплошной поток. Слова запинались друг о друга, лишь бы выйтивыйтивыйти. Наконец-то смещаясь с него на нее. Чтобы придавить к земле тем весом, что он носил на плечах.

— Меня разбудил будильник, и вот: на мне кровь, повсюду кровь, и я увидел мужчину — я не знаю его, Грейнджер. Никогда не видел. Когда я видел его, я даже не знал, что вижу, но я его видел. Должен был видеть. Ведь я помню, так? Из всего, что я забыл, это я помню. Пара секунд. Шесть, если точнее. Взмах палочки, кровь, и он падает. С открытыми глазами. — Грейнджер прижималась к стене; Драко сократил между ними расстояние. Глаза у нее были распахнуты точно так же, как у того мужчины. Так же широко, как той ночью с одеялом. В них можно было провалиться. — Просто смотрит. Смотрит на меня, аллею заливает кровь, у меня вся одежда заляпана. А дальше — конец. Так о чем это говорит?

— Уйди… — прошептала Грейнджер, голос у нее дрожал как и руки.

— Я его убил, — Драко зажал ее на секунду, с двух сторон упершись ладонями в стену, задел дыханием ухо, упиваясь страхом — такой же переполнял его самого. А затем она его толкнула. Впечатала в грудь ладони и подалась вперед. Шагнула, толкнула, шагнула, толкнула. — Я. Его. Убил. Теперь ты рада? Это ты жаждала услышать? Наслушалась?..

— Не подходи ко мне, Малфой. Ты… ты вконец долбанулся! — завопила Грейнджер, голос стал сдавленным, будто вот-вот хлынут слезы, и она сорвалась с места. Оставила его один на один со словами, признанием и бедламом, что он устроил.

ОНДЯФМА

Шестой курс отметился вереницей неудач и бесполезных попыток. У Волдеморта и Пожирателей заканчивалось терпение, а на рождественских каникулах Лорд напомнил Драко, что стояло на кону. Его жизнь. Жизнь его родителей. Неудача. Я начинаю думать, что это отличительная черта Малфоев, Драко. Так ведь? Это черта всех Малфоев? Нет? Будущее покажет. Движение ножа, рука у матери трясется. Я не люблю неудачи, Драко. Неудачники бесполезны. Бесполезны, подобно грязнокровкам и предателям крови. Желаешь увидеть, что происходит с неудачниками? Что случится с Малфоями, если ты не исполнишь поручение?

Шкаф починить оказалось не так легко. Кэти Белл едва не умерла, как и Рон Уизли, но о втором он узнал только на суде. Едва не умерла. Смерть. Пожирать смерть. Слишком многое навалилось. То, чему он стал свидетелем на каникулах, что он видел, и Белл в медицинском крыле из-за него. До Драко, наконец, дошло. Смерть. Не такая значительная, как была бы его или друзей, погибни они на войне, но Драко осознал. Он понял, что значит убивать, и не захотел в этом участвовать. Но приходилось: непонятно, когда черта выбора оказалась за спиной, но он уже отдалился от нее на сотню километров. Убей или будешь убит — такова была установка. Большего у него не осталось. На плечи его, шестнадцатилетнего, еще неопытного и только взрослеющего, надавило все.

Выдержать было невозможно. Его ломало до неузнаваемости. Каждый день в итоге превратился в сражение за возможность выжить, и приходилось быть сильнее, чем есть. Плевать ему было на грязнокровок и Дамблдора. Хотелось просто вернуться в лето, когда исполнилось четырнадцать. Хотелось не знать забот, хотелось свободы, хотелось провалиться сквозь землю, чтобы никто не нашел. Хотелось сбежать. Но Драко ждала его и только его битва. Тот год показал ему, что вопреки боли, вопреки невозможному он умеет быть храбрым. Ради себя и людей, которых любит. Тогда, когда приходится.