Она сказала «Волдеморт». И все. Грейнджер сказала «Волдеморт», и в ту же секунду, как ее язык вывел последний звук, мир Драко взорвался. За пару минут, что показались часом, он добрался до комнаты, ее комнаты, и заперся. Если Грейнджер что-то и сказала или сделала, он не услышал. Осталось лишь море образов, что накрывали с головой и, поймав в поток, утягивали вниз, вниз, вниз.

Словно сам Волдеморт восстал и проклял его. Боль оглушала, и за горящими веками проступали лишь воспоминания. Они наскакивали друг на друга, смешивались, ударяли по вискам. Лето, шестой курс, ночь на башне, другое лето, седьмой курс, Битва за Хогвартс. Каждая ошибка, каждый провал, каждый вынужденный шаг затмевали другие мысли и воспоминания.

Заполоняли его самого, и Драко переживал те годы заново, и

кровьсмехВолдемортаГрязно

кровкиГрязнокровкиплачутДамблдорраскручивающийсятрупПоттерраздутыйГрейнджеркричитСнейптрупыдергаютсяподегопалочкой. Драко втянул воздух — грудь раздирал стон. Крэббкрикипламякрасноегорячеекрасноеглазанасилиедракарукипросьбамольбапожалуйста. Он сложился, свернулся клубком, вцепился в голову. Теланаземле

кровьботинкикровькраснаястукпополуДамблдорнафонетемногонебаХогвартсгоритдрожатрукиломаютсякостивнезапнаятишина.

Пятнадцать

Той ночью, не прошло и месяца со дня пятнадцатого дня рождения, произошли два события, которые потрясли Драко. Первое приблизило к пониманию смерти, ведь он смутно знал неподвижно лежащего парня и видел, как убивается его отец. Второе приблизило Драко к собственной смерти и навсегда изменило направление его жизни и личность. Седрик Диггори умер, а Лорд Волдеморт вернулся.

Драко услышал громкий вздох и тут же все понял. Иногда просто выходит, что ты человек из той категории, у кого мысли о том, что хуже уже не будет, означают совершенно обратное – и ты это знаешь. Знаешь от и до, потому что пережил каждую секунду. Но этот день не заканчивался остывшим ужином, когда тебе уже все равно и ты сверлишь взглядом курицу, но все же ешь. Нет, этот день был из тех, что заканчиваются катастрофой. Из тех, что заканчиваются в мгновения перед сном, когда ты думаешь: «Еще минутка, и жизнь наладится», но свеча опрокидывается и поджигает тебе постель. Этот день был именно таким.

Драко замер, занеся ногу над ступенькой, а потом тихо опустил на деревянную поверхность. Он опирался на перила, чтобы не свалиться, и скорее тащился, чем поднимался из-за слабости и истощения. Но в крови вскипел адреналин, Драко выпрямился, вцепившись в поручень: головокружение прошло, и мысли прояснились. На второй план отошло все: от собственного дыхания до выматывающей боли в голове и намерения добраться до зелья. Значение имели лишь звуки, что донесутся от Грейнджер.

Послышался щелчок, и Драко медленно выдохнул. Один, два, тр-четыре удара сердца, и пол под ее ногой скрипнул. Второй раз — и адреналин в крови подскочил, а Драко бросился вверх по лестнице. Он не знал, когда она побежала, но Грейнджер уже была у дверей, когда он пересек маскировку, ощутив лишь покалывание магии вместо разряда.

Влетев плечом в стену, Драко побежал дальше; сердце подскочило до горла, перекрывая воздух. Оно бешено стучало о ребра, пульсом отдаваясь в висках. Она не могла с ним так поступить. Не сейчас. Не тогда, когда голова была забита всем этим дерьмом, и прошлым, и тем, что он наделал. Не тогда, когда он во всем сомневался и не отвечал за себя. Не сейчас, не сейчас, сразу после приступа, что устроила ему голова.

Чуть не проскользив мимо, Драко затормозил перед дверью и вытащил палочку. Грейнджер бежала, за спиной болтались кудряшки, и он послал заклинание.

— Остолбеней!

Луч красного цвета словно вспыхнул внутри него самого, ослепил и ударил точно в мозг. Колени подогнулись, но Драко устоял, схватившись за косяк. Пять, шесть, семь вздохов, и он распахнул глаза, пытаясь посмотреть на комнату глазами Грейнджер. На солнце искрились разноцветные флаконы с зельями, от них разбегались дрожащие лучи, радугой вспыхивая на склянках с воспоминаниями. Сотни и сотни склянок, где за стенками молочным туманом мерцала память.

В углу стоял заваленный бумагами и ручками стол, тут и там попадались раскрытые книги. Стену напротив подпирал книжный шкаф, с чьих полок половина фолиантов перекочевала на пол. На столе — котел, у стены — Омут памяти. Грейнджер слишком умная. Ей хватит мозгов сложить два и два. Она узнает.

Драко теперь видел ее лицо и обвиняющий взгляд. Такой же, каким она одарила его в том зале в поместье. Такой же, каким смотрела в Выручай-комнате. Он не мог его вынести. Не мог справиться с этим в голове, снова, сразу после прошлой ночи. После всего, что она заставила прочувствовать, после всех лет.

Эта дрянная память… зациклилась. Кровь, глаза, падение. Смерть — из-за него. От его палочки, каким-то образом. Он был преступником. Убийцей. А она ворвалась в комнату, его комнату — и все равно что бесцеремонно влезла в голову. Ворвалась, словно имела на это право, словно он не был убийцей. Словно он не убил бы ее.

Значит, Драко ей покажет. Покажет, на что способен, покажет, почему не следовало так смотреть на него ни в том зале, ни в Хогвартсе, ни когда она превосходила его на уроках, а Поттер — ловил снитч. Он ей покажет. И себе — тоже. Вот кто ты, вот на что способен, что натворил. Он докажет правду и просто поддастся. Поддастся засевшему в голове, в сердце сумасшествию, сотрясающему его до основания. Потому что устал. Драко никогда не был сильным — и не станет. Он ошибался, постоянно ошибался, стоило с самого начала смириться и не париться. Радоваться, пока оставался в здравом рассудке.

Драко решительно двинулся к Грейнджер и остановился, задев носками ботинок край ее рубашки. Она уже казалась мертвой: лицо застыло маской удивления, волосы разметались по немигающим глазам. Как у мужчины в переулке. Раз и навсегда остекленевшие, открытые, глядящие точно на него. Ничего сложного. Он вынесет ее из оскверненной комнаты и сделает это.

Грейнджер ведь уже мертва, какая разница. Ему уже приходилось так поступать: легко и просто.

— Охерительно просто, — пробормотал Драко надломившимся голосом. Грейнджер стоило лишь зашипеть, и он бы разлетелся вдребезги. Казалось, кто-то в Англии дернул его за руку, и Драко унесло сквозь расстояние, подальше от собственного разума.

С колотящимся сердцем он склонился и подхватил ее под спину. Другой рукой — под застывшие согнутые колени, и, пошатнувшись, поднялся, приноравливаясь к ноше. Пробормотал под нос какую-то бессмыслицу. Он и сам не был уверен, выдох ли это или еще какой-то звук. Драко вынес Грейнджер из комнаты. Спускаясь по лестнице, сжал ее крепче. Вверх, вниз, вверх, вниз.

Донес до ее же комнаты, до места, где из-за нее его настигла агония мыслей и воспоминаний. Приседая, Драко намеревался аккуратно уложить ее на пол — от усилий сотрясались плечи, было трудно устоять, – но вспомнил, ради чего все это. Ради убийства. Он собирался ее убить. Драко отдернул руки и повалился назад, а голова Грейнджер ударилась об пол.

Считанные секунды в комнате слышалось лишь дыхание; к горлу поднялась желчь, желудок скрутило — Драко боролся с тошнотой. Глядя на ее рот, он прислушался к дыханию и боковым зрением уловил белое пятно у ее головы. Потянулся за ним, смотря ей в глаза, гадая, видит ли Грейнджер его руку. Притягивают ли внимание поблекшие линии Темной метки так же, как та, что освещала небо. Так же, как в ночь на башне, при Битве за Хогвартс, на виду у кричащих маглов. Жжет ли так же, как жгла, когда их призывали, когда Драко заставляли выполнять обязанности. Корчащиеся тела и крики, от которых в груди что-то трещит.

Она должна видеть то же самое. Предупреждение, сигнал, изображение смерти. Вот кто я, вот что натворил, вот что совершаю. Он обмотал вокруг руки одеяло и опустил голову, широко раскрытыми глазами встречаясь с карими, мокрыми от слез, задевая челкой ее лоб. Рука дрожала, все внутри кричало отойти, но Драко не мог. Он увидит, как гаснет этот свет. Точно так же, как наблюдал за тем мужчиной и, как сейчас, ничего не чувствовал. Ничего, потому что он убийца, Пожиратель смерти, Малфой. Он покажет ей, покажет емуемуемуиему. Драко зажал ей рот, сдавив губы. Горло Грейнджер конвульсивно дернулось, и она втянула воздух через нос прямо перед тем, как одеяло, сплющив, накрыло и его. Он перекрыл ей кислород. Перекрыл ей кислород, перекрылкислородонаумретонееубьет. Убьет, как убил мужчину, ведь он был на это способен. И убить будет просто. Легко, все равно что дышать или ругаться. Легко, как начало головной боли, как взмах палочки, как волнение моря. Моря, что стянуло их вместе, топило и бросало на скалы.