Тогда он случайно задел ее грудь раз двадцать.

Помедлив пару секунд, Драко зашел на кухню и бросил перед холодильником пакеты с продуктами. Оглядел ящики и покупки, потом покосился на Грейнджер. Вид у нее был напряженный и стесненный, она как раз заправляла салат. Возможно, на кухне они столкнулись впервые.

Драко отвел глаза, но взгляд тут же притянуло обратно — к отличию, замеченному вот только что. Она что… На ней не было лифчика. Он обратил внимание на другой, покатый, контур под тканью. Под ней прорисовывались соски, то ли от холода, что он с собой принес, то ли от чего-то другого. Взгляд по своей воле отмечал, блуждал, обшаривал. Он пожирал глазами Гермиону Грейнджер, и напряжение в них соответствовало напряжению внизу живота. Мысли, вызванные видом ее груди, тревожили, а перед глазами мелькали картинки, которые невозможно было остановить, но Драко прекратил пялиться, лишь заметив, что она поворачивает голову.

Взгляд метнулся к ее лицу, проверяя, попался ли он, но Грейнджер отвернулась к салату. Драко никогда не одобрял мальчишеские отговорки, но они были заложены в парнях самой природой. Какой бы ни была женщина, если она без лифчика, у мужчины обязательно проснется фантазия. О форме, цвете, ощущении в ладонях и на губах.

К груди у Драко было особое отношение. У Тео — к ногам, Крэбб западал на задницы, а МакМиллан был из фут-фетишистов. Но для Драко на первом месте стояла грудь, и сдержаться было невозможно. У него не было претензий ни к одной паре, что он встречал. А у Грейнджер… у Грейнджер была неплохая…

— Я их стирала. Часто. — Рука, толкнувшая контейнер с какой-то едой обратно в холодильник, замерла, взгляд уперся в раздраженную Грейнджер. — У меня больше нет одежды. Поэтому все выцвело и…

Она махнула рукой, и он, откашлявшись, развернулся к холодильнику. Твою мать. Драко вдруг пришел в себя и смирил мысли, пока те окончательно не вышли из-под контроля. Пока она не заметила его возбуждения и не захлебнулась негодованием. Естественная реакция, подумаешь. Какая разница, Грейнджер это или кто другой — и чем там еще он убеждал себя в прошлый раз… и второй, и десятый.

Драко потянулся к пакету, и в поле зрения попали верхние пуговицы ее рубашки. Он отшатнулся и врезался в холодильник, чуть не свалившись на задницу. Поспешно отступил на три шага, хотя ее рука схватила его за рубашку еще на первом, и Драко пришлось зацепиться за верх холодильника, лишь бы удержаться на ногах.

— Дерьмо, — ругнулся он на выдохе, выпрямляясь из неестественной позы. Он только что вел себя как тупица-второгодка, впервые узнавший, что у девчонки есть чему подпрыгивать.

— Прости, я просто… — Грейнджер разжала пальцы и взмахнула бутылкой с соусом. Щеки у нее покраснели, а взгляд был немного дикий.

В горле что-то клокотнуло, и Драко забрал у нее заправку, а Грейнджер смущенно стянула ворот.

— Не страшно, — он отвернулся, злясь на себя; за спиной по столу проскрежетала плошка.

— Я рада, что ты вернул вилки.

Драко с недоумением обернулся. А он-то все гадал, откуда в комнате взялись вилки, но решил, что просто забыл донести их на кухню.

— Я не собираюсь на тебя бросаться.

Покосившись на ящик, Драко выгнул бровь и вновь посмотрел ей в глаза:

— А хотела бы?

— Нет. То есть… ладно, после того раза — нет.

Что? Дыхание участилось. Вчера он забыл, где оставил топор, какого цвета была его комната в поместье, сколько здесь уже торчит Грейнджер. Все эти мелочи, что выпадали из памяти, Драко списывал на головные боли, стресс. Она на него напала? С вилкой? Почему… Ни проблеска…

— Тот раз?

— Да, и не так уж…

Драко настиг ее в два шага, и Грейнджер отступила. Склонила голову набок, разглядывая его с удивлением, а он без сопротивления выдернул вилку. Со звоном собрал в кулак остальные из ящика, не прекращая буравить ее взглядом. Грейнджер выглядела совершенно озадаченной, Драко обошел ее, унося вилки.

Он не помнил. Она бы врать не стала — какой в том смысл? На него напали, угрожая вилкой, а он не помнил. Паника и гнев захлестнули так, что закружилась голова.

— Ты же их вернул!

— Передумал, — отрезал он.

А.

Мальчишками они таскали у отцов сигары и прятались в комнатах или в дальних углах владений. Курили, кашляли, выпускали кольца и травили байки о приключениях и женщинах. Чувствовали себя, как отцы, такими взрослыми. В последние дни августа, отмечая конец лета, они набрались бренди и виски. Драко вовсю облапал Милисенту, выставил себя дураком и обблевался как никогда в жизни. Утром его, в одних лишь трусах, на клумбе лилий, разбудил домовик. Драко едва ли помнил половину ночи, но ухмылялся вплоть до того, пока не увидел рядом Блейза: такого же раздетого. Когда бы та ночь ни всплывала в разговорах, они притворялись, что проснулись по разные стороны клумбы.

У Драко начались провалы в памяти. Поначалу это было незаметно. Смутные воспоминания, бывшие яркими еще год назад, — обычное дело. Он забыл, где оставил ключи от дома, но в тот момент и так было о чем подумать. Потом забыл, где лежат дрова, перепутал поворот в ванную, не смог вспомнить цвет постельного белья и вкус бананов. Именно последнее его встряхнуло. Вкус бананов. То, что он всю жизнь ел в той или иной форме, а теперь просто забыл.

По супермаркету Драко пролетел едва не сшибая маглов, которые провожали его подозрительными, недоверчивыми взглядами, но он не обращал внимания. Чудом сумел сбавить темп и не перейти на бег.

А теперь вот Грейнджер. Напала, а он не помнил ни малейшей детали. Понятия не имел, ни что случилось, ни почему. Не знал, чем еще ответил, кроме как забрал вилки, а потом обнаружил их в комнате. Не знал, почему начал забывать, но это точно имело отношение к головным болям. Или… или к проклятию от человека, которого он убил. Может быть, в том и дело. Может быть, мужчина его проклял — и Драко его убил. Нет, понадобилась бы причина серьезнее… Может быть, он вовсе не собирался. Случайность.

Помедлив, Драко все-таки вытянул из раскалывающейся головы воспоминание о пробуждении с Блейзом, до онемевших пальцев цепляясь за угол стола. Следующее воспоминание, еще и еще, наполняли всевозможные пузырьки и склянки. Он не знал, в чем дело: в воспоминаниях или в работе мозга — но нужно вытащить их из головы. Спасти, пока окончательно не потерялись. Запомнить все, всю жизнь, заключенную в стекло.

С.

Его превратили в хорька. До сих пор при воспоминании об этом жгло уши и вперемешку со стыдом разгоралась злость. Только позже, в окружении потешающихся масок, он пережил схожее унижение. Тогда он думал, что умрет. В теле, сжатом и искривленном, при каждом ударе об землю вспыхивала боль, и он выгибался, лишь бы не сломать шею. Абсолютное отсутствие контроля. А потом все кончилось, и он остался валяться на земле голым и в синяках, а вокруг звенел смех.

Драко угрожал отцом. Отец, отец. Потому что только тот, один во всем мире, мог его защитить, сберечь…

Твою мать. Им завладела беспомощность. Все ускользало от понимания. Понятия были слишком сложными, глубокими, а его сознание плавало на поверхности. Пришлось целенаправленно думать, как сделать шаг, пошевелить пальцами, а кости в любой момент словно готовы были растечься желе.

Видимо, он переборщил. Слишком много заклинаний использовал, слишком много воспоминаний разместил по склянкам. Драко перестарался — и теперь чувствовал себя дерьмовее некуда. Будто вселился в новое тело с недоразвитым мозгом. Из-за паники его всего трясло и он не мог надышаться.

Откуда-то донесся стук, Драко вскинул голову и, прислушиваясь, развернулся к дому: в окне своей спальни маячила Грейнджер. Махала рукой «быстрее», а потом совершала движение, будто что-то дергает. Вниз, вниз, вода. Точно, вода. Нужно принести воду, чтобы Грейнджер уже заткнулась. Воду.

О.

В тот семестр имя Гарри Поттера непонятным образом вылетело из Кубка Огня. Драко был уверен: гаденыш обошел защиту, чтобы в очередной раз показать, что он круче всех. А еще Драко надеялся, что Поттер убьется. Что на этот раз не станет героем и все разглядят в нем придурка. Прошло больше года перед тем, как Драко добрался до истины. Перед тем, как пришел к понимаю, какие высоты приходится покорять героям, какую бы сторону те ни выбрали, и как это геройство сжигает изнутри. Поглощая все.