— Значит, в нашем случае, она возрастет. Если бы все не было настолько плохо, ты бы не тратил столько сил, чтобы скрыть это.
— Я начинаю думать, что ты немного беспокоишься обо мне, Грейнджер. Иначе зачем бы ты так старалась?
— Мне небезразличны те, на ком скажутся твои действия, если решишь дождаться, пока они по глупости доверятся тебе, чтобы после направить палочку им в спину.
Внезапно он весь напрягся как натянутая до предела струна. Гермиона гадала, если эта струна лопнет, то кому причинит больше боли. Ей или себе самому. Очень поздно она поняла, что зашла слишком далеко.
— Ты ничего обо мне не знаешь, Грейнджер. Не притворяйся, что это не так. Ты крепко ухватилась за воспоминания о невежественном мальчишке. Но ничего не знаешь о том, кем я стал. Перестань считать, что всегда права. — Его голос был подобен ножу, холодной стали, чему-то бесчувственному, жалящему и злому.
Он встал, чтобы уйти, она тоже встала, заговорив, как только он отвернулся:
— Драко. Малфой, — поправила она. — Мне очень жаль. Это было неуместно. Ты… Я не знаю тебя достаточно хорошо, чтобы предполагать подобное. Это было ужасно с моей стороны. Прости.
— Знаешь, Грейнджер, если бы ты остановилась на минуту и выглянула из своего маленького идеального пузыря…
— Идеального?!
— …который для себя создала, то увидела, что люди меняются. Может быть, обнаружила, что прошлое осталось в прошлом. Что не все мы как открытые книги. Что, возможно, некоторые взрослеют, возможно, они учатся, возможно, они чертовски сожалеют.
Он вышел из кабинета, даже не оглянувшись, и закрыл дверь гораздо тише, чем она ожидала от кого-то настолько рассерженного. Широко раскрытыми глазами она смотрела на закрытую дверь, быстро перебирая в уме произнесенные им слова.
Было ли это…
Она нахмурилась, когда снова села в кресло, переместив взгляд на дубовый стол. Потянулась к ремню портфеля и рассеянно пробежалась по нему пальцами, мыслями блуждая далеко отсюда.
Это было одно из пресловутых «почти что извинений» Малфоя? Неужели он только что попросил прощения? За все? За прошлое?
Она снова посмотрела на дверь, все еще задумчиво хмурясь.
========== Глава 2 ==========
Драко Малфой заглянул в комнату скорее по привычке. Он не мог даже близко сосчитать, как часто выходил из КЗА посреди ночи и проходил мимо кабинета Грейнджер только для того, чтобы увидеть ее, склонившуюся над столом и погруженную в работу. Учитывая, сколько раз ему приходилось покидать Министерство даже еще позднее, чем сегодня, он был совершенно уверен, что она уйдет еще нескоро. Однако мешки под глазами, кожа, обтягивающая скулы, бледность лица и привычка жить на кофеине создавали впечатление, что она вообще никогда не спала. Она выходила из кабинета вслед за ним и возвращалась через несколько часов, снова погружаясь в работу часов на восемнадцать. Грейнджер явно переутомлялась, Драко слышал об этом от Поттера и Уизли каждый раз, когда ее имя всплывало в разговоре.
Увидев, что Грейнджер положила кудрявую голову поверх книги, он остановился, чтобы посмотреть, не уснула ли она. Через несколько мгновений он протянул вперед слегка обветренную бледную руку, прижал к деревянной двери и с силой ее толкнул. Драко двинулся дальше, а стук двери о стену эхом разнесся по пустым коридорам и кабинетам. Последнее, что было нужно загруженной под завязку работой Грейнджер, — заснуть на грудах исследований, чтобы проснуться как раз к началу следующего рабочего дня. Услышав ее шарканье, он ускорил шаг, понимая, что она в любой момент может выглянуть из кабинета и проверить, что же ее разбудило. Свернув из коридора влево, Драко был совершенно уверен, что она его не заметила.
С их ссоры в ее кабинете прошла неделя. С тех пор они не обменялись ни единым словом, и это было странно. Споры с ней были частью его повседневной жизни. Если день проходил без стычек (то есть когда она не пыталась доказать его неправоту, требуя, чтобы он вышел из ее кабинета, а он не кричал на нее за то, что выпила весь кофе), то Драко чувствовал себя странно и немного не в своей тарелке. Потерянным. Но это не означало, что он испытывал какую-то настоящую привязанность к лохматой девице. Нет. Он просто видел Гермиону Грейнджер неизменной составляющей своей жизни… в каком-то странном, извращенном смысле.
Драко все еще не понимал, что заставило его вторгнуться на ее территорию. Они с Грейнджер никогда не ладили. В последние три года было несколько моментов, когда они обменивались улыбками, но потом неловко отворачивались. В большинстве раз, когда они пытались друг с другом спорить, в итоге обнаруживалось, что их мнения по вопросу сходятся. Еще были случаи в пабе, когда он злился (а она была немного пьяна), но все заканчивалось разговорами, во время которых… они действительно наслаждались компанией друг друга. Они никогда этого не обсуждали, но именно поэтому Гермиона всегда спешила укрыться в кабинете, когда Драко проходил мимо нее по коридору.
Однажды ночью, пять месяцев назад, она заснула на рабочем месте, как и сейчас. Драко шел по коридору в КЗА, когда услышал крик. Прибежав к ней в кабинет, он застал ее спящей с искаженным от ужаса и боли лицом. Он простоял молча добрых тридцать секунд, прежде чем она снова закричала. Обойдя вокруг стола, он разбудил Грейнджер. Как только она открыла глаза, из них хлынули слезы, и она повернулась к Драко, лицом уткнувшись ему в живот. Он похлопал ее по плечу, когда она обвила руками его бедра, и обнаружил, что бормочет то же, что и другие мужчины, когда утешают рыдающую женщину: «Все кончено, все хорошо, ты в порядке, все хорошо, тише, все хорошо». Когда она наконец перестала, то глубоко вдохнула и замерла, ощутив его запах. Медленно отстранившись, как будто торопливость могла ее убить, она подняла на него блестящие глаза. Ее лицо раскраснелось от напряжения, на щеках проявились следы слез, глаза сияли, были прекрасны и печальны. Ей потребовалось всего три секунды, чтобы отпрянуть от него, словно он был огнем, с выражением ошеломления и смущения. Драко почувствовал, как что-то шевельнулось в воздухе, что-то странное пробрало его до самых костей. Чуть выше пупка на рубашке виднелось мокрое пятно от ее слез, и ткань прилипла к коже. Она отвернулась, покраснев от смущения, а он развернулся и вышел из кабинета, не сказав ни слова.
На прошлой неделе они впервые с той странной ночи по-настоящему поссорились. Драко не был уверен, была ли ссора как-то связана с той ночью, или Грейнджер просто устала с ним возиться. Втайне он не мог не наслаждаться пламенем, которое вспыхивало в ее глазах, когда она сердилась.
О войне много не говорилось, но когда речь заходила о прошлом, у всех в глазах появлялось затравленное выражение. Больше всего Драко общался с Поттером, Уизли и Грейнджер. Поттер справлялся со своими личными демонами в одиночку и с помощью лучшего друга, и в прошлом году выглядел лучше, чем в шесть послевоенных месяцев. В его глазах все еще виднелись отголоски ужаса, когда они проходили мимо определенных мест, когда упоминались определенные имена, когда люди использовали или говорили об определенных заклинаниях, но в остальном он вполне справлялся. Уизли первые три месяца после Финальной битвы обретался в аду. Он потерял двух братьев, и вся семья его превратилась в зомби. Они никогда не говорили о том, какой сволочью был Перси, а Джордж по-прежнему переживал из-за потери близнеца. Рон же находил немного радости на дне бутылки и в компании безликих женщин в постели. Когда однажды он явился пьяным на задание, Поттер кричал на него, пока не сорвал голос. Затем они оба исчезли, а через неделю Уизли вернулся и следующие два месяца вообще не притрагивался к выпивке.
Грейнджер — совсем другое дело. После Финальной битвы она отправилась в Святого Мунго вслед за Поттером и провела у его постели четыре дня, пока он не пришел в себя. Она присутствовала лишь пятнадцать минут на праздничном вечере, где отмечали те судьбоносные моменты, через которые Поттер провел Волдеморта к гибели, а после зачитали список жертв, что заняло почти полтора часа. После ухода Грейнджер никто не видел ее в течение трех недель. Когда она вернулась и как ни в чем не бывало пришла на работу, казалась похудевшей и утерявшей нечто особенное, свойственное лишь ей одной. Ее искру, ее свет. Порой он снова наполнял ее, распространялся по комнате от ее присутствия, как тепло, но не был в ней все время. Он очень редко горел в ней. Ее глаза выглядели потухшими, и тот огонек, который делал Гермиону Грейнджер яростной и удивительной, почти исчез. Ее смех стал глуше, движения — медленнее, споры — скучнее. Она никогда не говорила о войне и продолжала вести себя так, словно той никогда и не было.
