— Все в порядке, — сказал он, — я переговорил с отцом. Тут требовалось полезное знакомство. По счастью, кое-кто из городских властей задолжал ему услугу, так что вот тебе удостоверение личности и продуктовые карточки.
Он положил все это на стол. Я тут же взяла удостоверение и стала его разглядывать.
— Джульяна Альетти? — спросила я.
— Она работала на нас, но, к сожалению, недавно умерла. Ее сын только что сдал продовольственные карточки, жаль будет, если они пропадут даром. Фотография в общих чертах похожа на тебя, но все равно будь осторожна. Я уверен, тут в окрестностях ходят сплетни, что ты иностранка. И есть один тип, который надеется получить награду за донос. Но пока я тут, тебе достаточно просто сказать: «Я служу у графа Да Росси». Этого должно хватить.
— Очень надеюсь, — сказала я.
Лео подошел к кроватке Анджело. Малыш не спал и смотрел на него, не мигая.
— Думаю, у него будут твои рыжеватые волосы, — сказал Лео, поднимая на меня взгляд. — И, может быть, твои голубые глаза. Непохоже, чтобы они стали карими.
— У всех младенцев голубые глаза, это сказала мне Франческа, а она все знает, — ответила я. — Их цвет изменится через несколько месяцев.
— Хорошо. Надеюсь, он будет похож на тебя, — проговорил Лео. — Тогда я всю жизнь буду тебя помнить.
Я не знала, что на это ответить, но сердце зашлось от боли.
21 июля 1940 года
Прошел почти месяц. Я все еще немного опасаюсь выходить. Вдруг кто-то подсмотрит, где я живу? От посещения биеннале мне, с большой неохотой, пришлось отказаться, чтобы не рисковать, хоть графиня и сказала, что в этом году там есть несколько интересных экспонатов. Я намерена видеться с графиней и дальше. Неподалеку от моего дома есть остановка вапоретто, хотя военные и реквизировали большинство судов, так что рейсы на Лидо стали ходить куда реже.
Однажды поздно вечером ко мне явился незнакомый англичанин, и теперь под тумбочкой у меня в спальне вынимаются половицы и хранится рация. Чтобы ее извлечь, надо сдвинуть тумбочку и поднять деревянную квадратную секцию. Все сделано очень аккуратно. Мой гость научил меня пользоваться рацией и разбираться в шифре. Я пыталась учить азбуку Морзе, но вроде бы не слишком преуспела в этом. Еще мне был оставлен мощный бинокль для наблюдения за кораблями, которые идут с материка, на тот случай, если немцы решат построить собственный порт. Пока что мне нечего сообщить. Все спокойно, и жизнь течет, как в любое другое лето.
А сегодня был праздник Спасителя. На этот раз день выдался ясный, солнечный, и я смотрела, как паломники идут в церковь по мосту из барж, а потом возвращаются, неся зажженные свечи. Трудно поверить, что всего год назад моя жизнь была совершенно иной. Но я ничуть не жалею о перемене — ведь у меня теперь есть Анджело. Я люблю его всем сердцем. Даже не знала, что люди способны на такую любовь.
Глава 39
Джулиет. 23 октября 1940 года
До чего же странный это был год! В Венеции ничего не изменилось, разве что еды стало мало. Теперь продукты не подвозят из Венето так четко, как раньше. Думаю, продовольствие уходит, чтобы кормить большие города вроде Милана и Турина, где на заводах производится военная техника. К счастью, моя подруга графиня Фьорито, которую я регулярно навещаю, устроила у себя огород и снабжает меня свежими овощами. Но это скоро закончится, потому что внезапно похолодало и начались дожди.
Графиня утроила свои усилия по освобождению евреев из нацистской Германии. Странно и жутко, на самом деле: нацисты так явно дают понять евреям, что не желают иметь с ними ничего общего, и в то же время не выпускают их из страны.
— Не знаю, сколько я еще смогу этим заниматься, — сказала мне на прошлой неделе графиня. — Теперь мы союзники этих немецких агрессоров, и наше правительство придерживается гитлеровской политики. Там уже додумались до плана заставить всех евреев носить звезду Давида и переселить их в гетто.
— И вас это тоже коснется? — спросила я, и мое сердце подпрыгнуло от страха.
Графиня улыбнулась.
— Деточка моя, никто же не знает, что я еврейка. А те, кто знает, легко забудут, ведь они ценят все, что я делаю для города. Так что не волнуйтесь обо мне, я в полной безопасности. А вот за вас мне тревожно.
— Думаю, со мной все будет в порядке, — сказала я. — Лео научил меня, как сказать по-венециански «ясное дело, у меня есть удостоверение личности» и всяким другим полезным, но не очень вежливым фразам. Большинство карабинеров привезли с юга, они не понимают здешнего языка.
Графиня-потянулась и положила мне на колено свою худую костлявую руку.
— Я бы хотела попросить вас о небольшом одолжении.
— Конечно, — сказала я, — вы же так много для меня сделали.
— Мне бы хотелось, чтобы вы кое-кого встретили на вокзале. Иозеф больше не со мной, я отослала его к другу. Умберто слишком стар для таких подвигов и к тому же не одобряет то, что я делаю. Из слуг при мне сейчас только совсем юная девчушка, и она для этого совершенно не подходит.
— А как же Витторио? — спросила я. — Что-то не видела его в последнее время. Может быть, он уехал?
— Витторио знает, кто мажет масло на его хлеб, ответила она, чуть улыбнувшись. — Он сумел затесаться в ближний круг Муссолини. Похоже, там так или иначе заинтересованы в приобретении произведений искусства.
— Ничего себе, — сказала я, на самом деле чувствуя облегчение оттого, что Скарпа больше не ошивается вокруг графини. — Хорошо, буду рада помочь. Кого там нужно встретить на вокзале?
— Дочь Антона Готтфрида, бывшей первой скрипки оркестра венской государственной оперы. Отец девочки сидит под домашним арестом в Вене, опасается за свою безопасность и хочет вывезти дочку из страны. Сейчас как раз представился такой шанс. Ханни училась в школе при францисканском женском монастыре, пока ей не запретили. Похоже, тамошние монахини тепло к ней относятся. Две из них отправляются на этой неделе в паломничество в Рим, Они согласились взять Ханни с собой. Когда их поезд остановится в Милане, девочку пересадят на другой, до Венеции. Она приедет в пятницу, в районе полудня. Вы сможете ее забрать?
— Конечно, — сказала я. — Как она выглядит?
— Понятия не имею, — рассмеялась графиня. — Двенадцатилетняя еврейская девочка из Вены. Я даже не знаю, говорит ли она на каком-нибудь языке, кроме немецкого. Как у вас с немецким?
— Боюсь, что никак. Но, может быть, она учила в школе английский или французский.
— Будем надеяться, иначе нам предстоят трудные деньки. — Она улыбнулась. — Я попытаюсь вспомнить идиш, но мне не приходилось на нем говорить с раннего детства. — Тут ее улыбка увяла. — А еще будем надеяться, что в поезде не устроят проверку документов.
Конечно же, я нервничала, когда стояла на вокзале, ожидая поезда, который должен был привезти австрийскую девочку. Что, если она не пойдет со мной? Вдруг у меня не получится наладить с ней контакт? Вдруг эти бандиты-карабинеры выследили ее и догадались, что она еврейка? Когда поезд, пыхтя, подкатил к платформе, мое сердце отчаянно колотилось. В клубах пара стали появляться пассажиры. Уверенные, спешащие дельцы, провинциальные бабульки с мешками продуктов, явно предназначенных для городской родни, и, наконец, — бледная тощенькая девочка с тугими косами и с чемоданчиком, которая смотрела по сторонам большими испуганными глазами.
Я подошла к ней.
— Ханни? Ханни Готтфрид?
— Йа. — Ее глаза нервно забегали.
— Ты знаешь итальянский? — спросила я.
Она покачала головой.
— А по-английски говоришь?
Она покачала головой еще раз и сказала:
— Je parle un peu français.
— Eh bien, moi aussi[22], — ответила я и объяснила, что меня прислала графиня Фьорито. Что я отвезу Ханни к графине на виллу.
