Мужчина уже двинулся в обратный путь, но тут повернул обратно.

— По-моему, вон там в задней стене дверь. — Она отодвинула трехногий стул и теперь боролась со столешницей. — Помогите мне ее переставить.

— Пожалуйста, осторожнее! — воскликнул мужчина. — Она может быть тяжелой, мы же не хотим…

Но Каролина уже оттащила столешницу чуть в сторону так, что показалась дверная ручка.

— Вот, глядите! — победоносно указала она на свою находку.

Мужчина бросился ей на помощь, и они вместе переставили столешницу.

— Ну, видите! Дверь, — торжествующе улыбнулась Каролина.

— Да, наверно, в еще одну кладовую. — Он помолчал. — Ой, нет, ун моменто. Скорее, это выход на крышу. К той самой альтане, которая обозначена на плане здания. — Мужчина подергал дверь. Та не шевельнулась. — Сами видите, — он поднял взгляд, и на его лице виднелась тень усмешки. — Боюсь, эту дверь больше не открыть.

Каролина полезла в карман и достала большой ключ.

— Попробуйте, вдруг поможет, — предложила она.

— Что это за ключ? — требовательно спросил ее спутник. — Откуда он у вас?

— Его оставила мне двоюродная бабушка.

Ее сердце отчаянно частило, когда она вставила ключ в замочную скважину и повернула. Мгновение ничего не происходило, но потом раздался ласкающий слух щелчок. Дверь открывалась медленно, зловеще скрипя, и перед Каролиной предстала узкая крутая лестница, уходящая в непроглядную тьму.

— Явно на крышу, — предположил мужчина. — Думаю, вам лучше туда не подниматься. Эти старые террасы опасны.

Но Каролина уже шла вверх по ступенькам.

— Синьора, это неразумно. Я не могу отвечать… — воскликнул он, прежде чем поспешить следом и положить руку ей на плечо, мол, не лезьте туда.

Каролина стряхнула ее и освободилась. В конце первой лестницы обнаружилась еще одна дверь. Каролина повозилась некоторое время в темноте и в конце концов нашарила замочную скважину. Ключ повернулся, дверь открылась, и не на крышу, а в симпатичную комнату. Ее окна выходили на остров и лагуну. Мебель была закутана покрывалами, а на подоконниках лежал тонкий слой пыли.

Мужчина зашел в комнату следом за ней.

— Мадонна! — только и пробормотал он.

Глава 13

Джулиет. Венеция, 2 июля 1939 года

Я снова в Венеции! Меня переполняют такие противоречивые чувства, что трудно даже писать эти слова. Отчасти я радуюсь тому, что сбылась еще одна мечта, а отчасти терзаюсь сомнениями, правильно ли поступила. Но ведь мне действительно хотелось сюда приехать, чтобы целый год рисовать, учиться, получать впечатления, так? Ничего лучше и вообразить нельзя. Однако знать, что Лео тут и женат на другой… мне придется научиться жить с этим.

Я говорю себе, что Венеция — большой город и мои шансы столкнуться с Лео невелики. Нет сомнений, что мне не придется вращаться в кругах, к которым принадлежит его семья, и посещать бутики, где делает покупки его жена. А если мы все-таки встретимся, я буду держаться вежливо, приветливо и отстраненно. Я же теперь взрослая женщина, а не наивная и пылкая девчонка, я научилась держать свои чувства в узде. Я справлюсь! Рассуждая здраво, я понимаю, что всего дважды встретилась с этим мужчиной и на самом деле совершенно его не знаю. Может, он поколачивает женщин, страдает алкоголизмом, употребляет наркотики и бегает за каждой юбкой. Страдать по нему, как будто у нас большая любовь, с моей стороны до ужаса наивно. Между нами всего-то и было, что две приятные, но короткие встречи, и на этом все.

До сих пор не могу по-настоящему поверить, что я тут. Пишу и слышу, как над водой разносится колокольный звон. На крыше дома напротив воркуют голуби. По узкой улочке внизу гуляет эхо чьих-то голосов. Как будто я никуда и не уезжала. Когда мисс Хакстебл вызвала меня к себе в кабинет, я не сомневалась, что провинилась в чем-нибудь. Может, показывать девочкам картину кисти одного старого мастера, изображающую среди прочего и обнаженную натуру, было слишком рискованно? Как бы там ни было, директриса предложила мне сесть, глядя спокойно и дружелюбно. Потом она рассказала, что анонимный благотворитель сделал школе щедрое предложение — не иначе как у нас училась одна из его внучек. Этот благотворитель был большим почитателем Невилла Чемберлена^[17], сторонником мира любой ценой. Я слушала, недоумевая, к чему она клонит и какое отношение все это имеет ко мне, но тут мисс Хакстебл сказала:

— Он предложил одной из наших учительниц стипендию на годовое обучение за границей. Есть надежда, что после этого учительница будет лучше понимать и ценить иные культуры, а следовательно, сможет позитивно влиять на дело мира во всем мире.

Я осторожно кивнула:

— И вы хотите дать этот шанс мне?

Странно, что директриса выбрала именно меня, хоть я и была самой младшей среди преподавательниц.

Мисс Хакстебл продолжила. Естественно, вначале она предложила поехать старейшим членам коллектива. Учительнице французского мисс Хейли, учительнице латыни мисс Дин и мисс Фробишер. И даже мисс Хартман, которая преподавала математику и естествознание. Но все они отказались. Кто-то не хотел оставлять старую маму, кто-то считал, что слишком опасно ехать за границу в наше неспокойное время. Мисс Фробишер высказалась предельно ясно: «заграницы» с нее хватило во время прошлогодней летней поездки, и ехать туда опять она не желает. А мисс Хейли ответила поговоркой, что старую собаку новым трюкам не научишь.

Таким образом, очередь дошла до учительницы, стоявшей на самой нижней ступеньке иерархической лестницы. Никто меня не выбирал, просто все остальные отказались ехать.

— Я знаю, что вам понравилось в Венеции, — сказала директриса. — Мисс Фробишер говорила мне, что этот город вас прямо-таки очаровал. И у них есть, насколько мне известно, Академия изящных искусств. Не хотите ли воспользоваться возможностью и поучиться там годик с оплаченными расходами? А место в школе за вами сохранится.

Только полная дура отказалась бы от такого предложения. Конечно, нужно хвататься за этот шанс. Я разволновалась и напомнила себе, что у меня тоже есть пожилая мама. Посмею ли я расстаться с ней на год? И как быть с деньгами? На что ей жить без моего учительского жалованья?

— Боюсь, я не смогу поехать, — запинаясь, проговорила я. — Я же содержу на свой доход мать, без него ей не выжить.

— Насколько мне известно, стипендия предложена щедрая. Не исключено, что она даже больше того ничтожного жалованья, которое вы получаете у нас в школе. Может обнаружиться, что вы даже выиграете в финансовом плане. — Она помолчала. — И, помнится, ваша матушка упоминала тетю, которая намекала, что не прочь к вам перебраться.

— Да, это моя тетя Гортензия. Она сказала, что ее австрийская служанка вернулась на родину и в наши дни невозможно найти прислугу, — неуверенно ответила я.

— Ну вот пожалуйста, идеальное решение. Пригласите тетю погостить, пока вас не будет.

И это действительно казалось идеальным решением. Хотя тетя Гортензия и лишилась своего состояния, у нее до сих пор был небольшой личный доход, и к тому же мама не останется одна. Венеция не на краю земли, если мама заболеет или я ей понадоблюсь, можно будет первым же поездом вернуться домой.

Итак, я приняла предложение. Тетя Гортензия с энтузиазмом согласилась пожить у нас. Я написала в Академиа ди Белле Арти — ту самую, куда я водила учениц всего год назад и где видела студентов, которые смеялись так, будто им нет дела до всего остального мира. Удастся ли мне вписаться в такую компанию? Я осознавала, что мне уже не восемнадцать. Мне почти тридцать. Я уже не разделяю их полную надежд веру в то, что жизнь полна возможностей.

Я послала в академию некоторые свои работы, и меня приняли в качестве иностранной вольнослушательницы. Это означало, что я могу посещать занятия, но избавлена от зачетов и экзаменов. Сказать, что мама не пришла от такой затеи в восторг, было бы существенным преуменьшением. Она сильно огорчилась.