Накрыло его уже в каюте, на койке. Почти без предупреждения… словно в солнечный день плескаешься в теплой водичке у берега, а потом вдруг темнеет и, обернувшись, еще успеваешь заметить стену воды, заслонившую солнце. А дальше только холод и мрак, со всех сторон давит глубина и даже намёка на свет наверху… да и где он, этот верх…

С ним уже бывало такое, несколько раз, еще в той, прошлой жизни. Однажды, заранее почувствовав приближение «волны», он выпросил у доктора упаковку таблеток «для бодрости», но результат вышел как бы не хуже — полночи кошмаров напополам с бредовыми видениями, все убедительно-яркое и выхода нет, хоть вой, хоть стучись головой о переборку. Тогда он смог отлежаться, сказавшись больным, но это был его экипаж и старшему офицеру фон Хартманн верил едва ли не больше, чем себе. Сейчас этот номер не пройдет, ни Герда ни Анна-Мария к самостоятельному командованию и близко не готовы. Плыть кое-как могут, воевать — нет.

А следом за этой мыслью тихо прокралась еще одна — темная, горько-кислая. Воевать? На большой лодке уйма больших и малых вещей, без которых она еще будет в состоянии доползти до базы, а вот решение уйти будет иметь железобетонное основание, размером с фундамент береговой бронебашни. Время от времени такие вещи случаются… иногда проверяющая комиссия даже ловит неумех-саботажников за руку и в штрафных частях появляются новые герои для первой волны десанта. Но это — для неумех, человек, изучивший свою лодку от носа до кормы, легко найдет тысячу и один способ сделать так, что никто ничего не заподозрит. Да и кто посмеет заподозрить Хана Глубины в попытке уклониться от боя? А девчонки останутся живы…

Месяц, два? Успеть дать им чуть больше опыта, чуть больше шансов на выживание в этой взбесившейся мясорубке. Глупость, конечно… ничего это не решит, в этом казино не выиграть, можно только задержаться у стола на лишний круг рулетки. Но все равно… в их возрасте даже месяц — это целая вечность. И чтобы подарить его, надо сделать так немного. Хватит крохотной трещины на одном из бесчисленных трубопроводов. Дело насквозь обычное, где тонко, там и рвется…

— Где тонко, там и рвется, — повторил Ярослав уже вслух. Чернота схлынула, отступая как волна и та, темная мысль тоже пропала, растворилась почти без остатка. Сейчас на койке снова лежал Хан Глубины, пытаясь ухватить за хвост найденное решение тактической задачи. Рискованное, на грани фола… вполне в его духе.

— Командир!

Как оказалось, отпустило его не до конца — при попытке встать голову буквально «прострелило» болью. Все, на что хватило фон Хартманна — оставить её внутри, не впустить наружу стоном или гримасой… и дождаться пока мотающиеся в глазах россыпи алых пятен сложатся в нечто, напоминающее силуэт навигатора «Имперца».

— Я их вычислила. Их там двое!

…двое, ое, е-е-е… отозвалось эхо в черепной коробке.

— Во-первых, не надо вопить так, чтобы на поверхности слышали.

— Да я же тихо…

— А во-вторых, доложите о вашем открытии нормально. Кто такие «их» и почему так важно, что их двое?

— Слушаюсь, командир! — Верзохина дернула край юбки, попытавшись распрямить пару особенно наглых складок. — Их, это конвои. Мы с Рио-ритой проанализировали сообщения… особенно те, что открытым текстом, но и по нерасшифрованным кое-что можно понять, по типам используемых кодов. Очень часто используется армейский код номер три, а также флотский номер пятнадцать, это характерно для кораблей эскорта. Значит и конвоев два. Один медленный, второй быстрее. Медленный стартовал раньше, второй его догоняет… ну и шторм им добавил проблем. Сейчас они в одном районе, идут параллельными курсами. Плюс большая активность перед ними, очень много переговоров.

— Группы расчистки, — Ярослав снова попытался встать и на этот раз ему даже удалось принять вертикальное положение… но только сидя на койке. — Охотники-убийцы. Чистят дорогу перед конвоем.

— Там не меньше трех разных тактических единиц, — подтвердила Верзохина. — Скорее пять или шесть.

А каждая группа «охотников», это три-пять кораблей, напомнил себе фон Хартманн. С опытными командирами, уже из тех, кто сумел отличиться в обычной эскортной работе, вроде легендарного Джеймса «Белая лошадь» Логана.

Задать следующий вопрос он уже не успел — дверь в каюту распахнулась. Такое себе обычно — хотя какое там «обычно», всего-то два раза — позволяла себе лишь Сильвия ван Аллен. Поэтому сейчас Ярослав изрядно удивился, увидев на пороге всего лишь Кантату, правда, заметно более встрепанную, чем обычно: волосы дыбом, полдюжины свежих дырок на форме и легкий дымок…

— Командир, молния!

— В смысле, тебя током ударило?!

— Нет… то есть, да, — тут же поправилась Кантата, — ударило, но это я случайно за провод схватилась. А вам из штаба «срочно, лично в руки!»

— Угу. Может, сразу скажешь, что там?

— Командир! — возмутилась акустик, пятясь и таща за собой упирающуюся Верзохину, — там же ваш личный шифр…

— Угу.

После ухода девушек Ярослав еще некоторое время сидел, тупо разглядывая выщерблины на двери, а заодно пытаясь понять, что за странный запах остался в каюте. Однозначно классифицировать его как «Кантата подгорелая» не получалось. «Трофейные» из давешнего саквояжа конфедератские духи в гамме присутствовали в следовых количествах. Лишь серия приглушенных проклятий со стороны камбуза дала фон Хартманну подсказку — очередная попытка сделать дораяки закончилась… ну, продукт будет на любителя... кучкой угольков. Обидно, яиц-то осталось немного, а мёда вообще последняя банка.

Зато с шифровкой все оказалось просто и понятно.

«Сверхсрочно… особо секретно… фрегат-капитану фон Хартманну… принять командование над остатками состава тактических групп «Ронин», «Пфальцграф», «Шиш» и «Тать». Атаковать и уничтожить… конвой противника».

Остатками! Ах вы, сволочи…

Ярослав отложил сломанный карандаш, посмотрел на ладонь — вроде обошлось без щепок под кожу. Щёлкнул зажигалкой, задумчиво глядя, как огненный язычок жадно пожирает сначала шифровку, а затем и листок из его блокнота. Как там было в довоенном шлягере? «Мы летим сквозь вечность, как осенний лист в пламя костра». Песня была так себе, а вот певичка ничего так…

Потом он снова взял блокнот и принялся писать — торопливо и размашисто, словно боясь куда-то не успеть.

Кантата положила руку на ключ… и развернувшись к Ярославу, недоуменно спросила.

— А что мне передавать?

— Да что угодно, — пожал плечами фон Хартманн. — Главное, чтобы их радисты поверили, что у нас вышёл из строя «почтовый голубь» и они успевают нас зацепить своим пеленгатором… гаф-гаф или как он там. Хоть музыку.

— А что, это идея, — хихикнула Рио-рита. — Такую передачу они будут расшифровывать до-олго…

Кантата молча кивнула, закрыв глаза… затем улыбнулась — и ключ в её руке словно бы ожил, выводя хоть и непривычную, но вполне узнаваемую мелодию. «Strawberries, cherries and an angel's kiss in spring…»

— Если кто и опознает, — прошептала стоящая рядом комиссар Сакамото, — то решат, что мы тут окончательно рехнулись.

— Нет-нет, — так же шепотом возразил Ярослав, — наоборот, заподозрят еще более хитрый и коварный план имперцев и будут ломать головы, в чем же он заключался… двадцать секунд, стоп!

Когда-то давным-давно… в начале войны молодой фон Хартманн искреннее восхищался секретными имперскими гениями, придумавшими «Библию глубины» — кодовую книгу для коротких сообщений, позволявшую укладывать длинные рапорты в шифровку из пары десятков символов. Но те времена давно прошли — когда на эскортниках Конфедерации начали массово ставить «гаф-гафы», передавать в эфир целых два десятка секунд означало выкинуть над поверхностью большой и яркий транспарант «мы здесь!». Ответом на них стали «почтовые голуби», сжимавшие сообщения в цепочку миллисекундных импульсов. По-хорошему, ломаться там было нечему — в потрохах «голубя» прятался барабан с набором стержней, устанавливаемых в два положения и магнитный датчик. Но все же «голуби» время от времени ломались… и поэтому Ярослав был уверен, что конфедераты держат свои «гаф-гафы» наготове.