Ей хотелось взять с собой что-нибудь на память об этом мире, но она так и не придумала, что именно. Больше всего ей было жалко крыльев — там, на Старой земле, не полетаешь. Нигде и никогда не полетаешь, даже в глухой деревне. Она держала в руках ожерелье-концентратор, подарок Рессера, и понимала, что его тоже домой не заберешь, слишком уж экзотическое для ее родины. А больше… больше у нее и не было ничего ценного.
Она отправилась в путешествие по городам, в которых еще ни разу не была. В основном, это были города Ар Лессена и Ар Иллима. Центральная земля Ар Соль ее очаровала, и Юлька пожалела, что ей уже не доведется побродить по ее маленьким, старинным, хорошо сохранившимся городкам, таким похожим и таким бесконечно разным. Ближе к вечеру она заглянула на Далирию — ее тянуло к тому самому шеадру, откуда можно было попасть в домен Элианны. А вдруг? Вдруг еще не все потеряно? Войдя в старую пирамиду, она убедилась, что все кончено — шеадари снова превратился в плоскую, неживую картинку, нарисованную на куске холста. С грустью она вспоминала тот проклятый день, когда она потащила Реса сюда купаться. Он-то все понял сразу, понял и попрощался с ней еще тогда, зная, что ценой воплощения Элианны станет он сам. А она удивлялась его печали, пыталась его растормошить, веря, что он просто озабочен предстоящей трудной операцией. И как он ее целовал…
Нет, лучше забыть.
Так прошло два дня, а вечером третьего Ильнара встретила ее упреками.
— Тебя тут полдня ТАКОЙ мужчина искал! — она восторженно закатила глаза. — Красавец-шаам из благородных! Весь университет обегал. Так ему твой куратор наябедничал, что ты прогуливаешь, — она рассмеялась. — Ну что тебе не нравится, неужели и он не по вкусу?
Шандр, подумала Юлька с неожиданной горечью. Вот и все. Пора собираться.
— Он оставил тебе записку, — протянула она Юльке листок бумаги. Та впилась глазами в текст, но там не было ничего, кроме витиевато изложенной просьбы навестить Альбре в ближайшие два-три дня. Ильнара меж тем продолжала переживать короткие моменты беседы с легендой Ар Соль.
— Может мне вас познакомить? — задумчиво предложила Юлька. — Он, между прочим, холост. Только характер… не сахар. Будешь в золотой клетке сидеть.
Ильнара посмотрела на нее с мольбой. Она была согласна даже на клетку.
Она решила отправиться в Альбре на следующий день, чтобы услышать приговор — все готово, можно возвращаться, путь назад открыт. Ей вдруг стало непереносимо больно покидать этот уютный, благожелательный, такой красочный и необычный мир, ставший близким и родным за эти полтора года. Это бегство, подумала она с леденящим пониманием того, что сделала. У меня не хватает мужества принять мир, где нет любви, пусть даже ее нет только для меня одной. Уж лучше тогда вернуться домой, забыть и попробовать начать все с начала.
Она не собиралась лететь на крыльях. Ей хотелось в последний раз прогуляться по городку и по берегу океана до Северной башни, чтобы отдать ожерелье-концентратор Нверу, или, может быть, Шандру, если у нее не хватит мужества дойти до бывшего обиталища Ворона. Оно принадлежало Ресу и было создано целенаправленно для Хэйгенов, чтобы усилить их в бою. Пусть оно достанется следующему Ворону и принесет ему пользу, как принесло ей.
Утром, собираясь, она неожиданно спохватилась, что теплой одежды у нее нет. За время обитания в Саманданге она обзавелась платьями, пиджаками и курточками для теплой шамальской погоды, двумя летными термокостюмами разной плотности, несколькими шлемами и очками, перчатками и специальными полетными ботинками с шипованой подошвой, бесценной при посадке, но у нее не было ни теплого зимнего пальто, ни куртки, чтобы провести несколько часов в настоящем холодном климате. Она расстроилась до слез, столкнувшись с пустяшным препятствием, а потом, вдруг плюнув на вечную экономию, отправилась в роскошный магазин в центре Саманданга и купила нарядное, длинное теплое пальто, сверху похожее на короткошерстную шубку, а со стороны подкладки утепленное тем же материалом, что использовался для летных костюмов, и подобрала к нему теплую шапку, шарф и сапожки. Зачем теперь экономить? Уже через пару дней местные деньги не будут ей нужны, а это — еще одна память о Ресе. Она в конце концов разобралась, откуда именно приходили деньги: Сашины бухгалтера, увидев детали транзакции, рассмеялись и заявили, что счет закодирован тем же способом, что и личный наследственный счет Нигейра. Это не стало для нее неожиданностью: позаботиться о ней больше было некому.
Переодевшись, она не узнала себя. Куда девалась та осунувшаяся, уставшая, поблекшая девушка? Она невольно улыбнулась своему отражению в зеркале. А пожалуй, не хуже, чем в зеркале Элианны! Обновки чисто по-женски развеяли ее тяжелую, мутную тоску и неуверенность, и она усилием растянула губы в улыбке, вспомнив рекомендации психологов по поднятию настроения. Это простое, механическое действие дало волшебный результат — она неожиданно воспряла духом. Страх перед встречей с Альбре попятился и отступил, свернулся холодным комочком где-то под ребрами, и она решительно отправилась к шеадру на Элласар, чтобы там привычно перепрыгнуть прямиком в Альбре.
Городок был припорошен свежим, ослепительно белым снегом и встретил ее легким морозцем и ярким солнцем. Какая светлая, яркая, жизнеутверждающая красота… На нее словно свежим ветром дохнуло, и комочек внутри вдруг растаял, прорвавшись наружу неожиданными слезами. Выйдя из шеадра неподалеку от купола Северной Стражи, она не стала искать Шандра, а развернулась в сторону города. В лучах зимнего солнца городок приобрел особое очарование, и она с тихой печалью обошла все памятные ей улочки, а потом села в любимом кафе выпить чаю с пирожным. Здесь они когда-то встречались с Ролли после занятий, и он с едва сдерживаемым волнением, смущаясь, брал ее за руку. Она расплатилась и вышла из кафе, найдя ту маленькую квартирку на южной окраине, которую когда-то занимала. Постояв под окнами, она решительно отправилась в сторону высокого скалистого берега, внизу которого лежал океан.
Солнце и яркий белый снег до слез слепили глаза, пока она шла к знакомой тропинке вдоль берега. Океан был сегодня удивительно спокоен, сияя густой бирюзой, столь гармонично сливавшейся у горизонта с нежно-лазурным, неярким зимним небом. Дышалось сказочно легко — Юлька с наслаждением, полной грудью вдыхала морозный солоноватый воздух, и с каждым вздохом из ее сердца уходила боль, словно океан смывал с души всю накопившуюся за этот долгий, мучительный период страха, сомнений и отчаяния черноту, всю ту горечь, которая, как ржа, разъедала ее изнутри. Она вдруг почувствовала, что обрела некое хрупкое душевное равновесие, благодаря которому дальнейший путь уже не выглядел таким безнадежным и тоскливым.
Капризные и переменчивые ветра, хозяева здешних мест, сегодня не буйствовали, притихнув и позволяя солнцу согреть этот суровый берег. Северная Башня виднелась где-то вдалеке, пепельно-серая на фоне ослепительного неба, и Юлька не торопилась, наслаждаясь каждым шагом. Давно ей не было так легко… Она вспомнила тот день, когда неподалеку от этой башни на нее бросался неуправляемый и голодный черный ворон, и как она яростно швыряла в него камни.
Юлька рассмеялась, вспомнив, как грозная сердитая птица прямо на ее глазах превратилась в голого человека, нелепо сверзившегося в грязь. Тоже мне, владыка Элезии… Как жаль, что она не сразу поняла, что влюбилась. Она влюбилась еще тогда, в Белом овраге, в те длинные весенние дни, когда рассказывала ему свою историю, а он внимательно слушал, и расспрашивал, расспрашивал… Потом она долго не могла простить, что он оказался не тем, кем был на самом деле, боялась его загадочного и грозного второго облика, боялась признаться и выдать, как он стал ей дорог и нужен, а в итоге, потеряла время, которого было отмеряно и так немного. Как жаль. Если бы она еще тогда, в Белом овраге, сумела признаться себе, что влюбилась, у нее было бы гораздо больше воспоминаний, которые можно перебирать, как драгоценные бусины. Но она цеплялась за Сашу, за какие-то остатки пустых надежд, за уже тогда ставшее безвозвратным прошлое.
