Литмир - Электронная Библиотека

С тех пор как мы переехали на один из будайских холмов, она чувствовала себя не в своей тарелке. Ей здесь не с кем было общаться. Вот она и взяла в привычку полдня проводить в магазине, забыв о распухших ногах и стоя в очередях за всем, что бы ни продавали. Дабы скрыть свое увлечение, она, раздобыв несколько яиц, потом жаловалась часами, как, мол, трудно все доставать. Каждому встречному она рассказывала о дочери, а поскольку знала о ней немного, то выдумывала всякие небылицы, иногда до того сживаясь с ними, что уже и сама в них верила.

Вот она подала второе: жареную картошку и цветную капусту в сухариках – вместо мяса.

Мать, протягивая ей пустые тарелки, пообещала:

– Хорошо, я узнаю, нет ли в городе мяса.

– Привези килограмма три, – оживилась бабка, – я его запеку, и тогда нам надолго хватит. – И направилась мыть посуду.

– Мама! – окликнула ее дочь. – Присядьте-ка на минутку, мне нужно вам кое-что сказать.

Бабка, откуда и прыть взялась, метнулась назад и сгрузила посуду на стол.

– Мы с Гезой тут посоветовались и решили нанять прислугу. Вам уже трудно с такой квартирой.

– Ну вот еще! Я и сама управлюсь, – запротестовала она, и в этом протесте были и радость, что вот, мол, заботятся о старухе, и ревность к той неизвестной, которая будет хозяйничать в доме, и опасение, что ей не на что будет жаловаться, и достоинство человека, который, несмотря ни на что, справляется со своими обязанностями, и благородство: мол, зачем швырять деньги на ветер, пока еще есть она.

– Об этом и речи не может быть. Завтра же девушка будет здесь! – отрезал отец раздраженным тоном, чтобы в корне пресечь дискуссию.

– Хорошо, – тут же смирилась бабка и с готовностью предложила: – Я с утра приберусь в ее комнатке…

– Она сама приберется, – перебил отец. – Хватит с вас, вы свое отработали.

Бабка удивилась, потом, видимо осознав свое новое положение, полюбопытствовала:

– А она хоть надежная?

– Почему бы ей быть ненадежной?! Деревенская девушка. Мне ее сослуживец рекомендовал.

– И сколько ей лет?

– Семнадцать.

– Беда с ними, с такими-то, – засомневалась вдруг бабка.

– Ну какая еще беда?! О чем вы?! – вспылил снова отец. – Уж как-нибудь проследим, чтобы не было никакой беды! Она явится завтра к вечеру. Если к этому времени мы еще не вернемся, покажете ей тут всё.

– Хорошо, хорошо, я не против, хотя… Я ей все покажу… хотя неприятностей с молодыми не оберешься… за ними… – Она не закончила, умолкнув под властным взглядом зятя.

– Все будет в порядке, – словно сам себя успокаивая, сказал отец. – Мы постараемся не задерживаться. Зовут ее – Сидике Тот. Договорились? – И он принялся за еду, считая вопрос исчерпанным.

Бабка только вздохнула – в знак того, что она-то уверена, с молодыми всегда неприятности, и останется при своем мнении. Но, видя, что разговор окончен, поднялась и пошла мыть посуду.

Меня отправили спать. Постелив себе, я взял в руки книгу, но так и не смог прочитать ни строчки. Все пытался представить Сидике. Деревенскую девушку. О крестьянках до этого мне доводилось только читать. Вскоре я погасил свет и закрыл глаза. Но спать не хотелось. Я стал вслушиваться в знакомые вечерние шорохи. Вот под грузным бабкиным телом заскрипела кровать, до меня долетели ее слова, обращенные к деду: она хвалила ему свою дочь, вот, мол, какая внимательная, жалеет ее. Что ответил ей дед, я не слышал – он говорил всегда очень тихо.

В ванной комнате заплескалась вода. По меняющемуся звуку падающей струи можно было следить за тем, как вода заполняла ванну. Я слышал, как мать опустилась в воду, как бросила в мыльницу щеточку для ногтей, даже хруст полотенца, казалось, слышал, но это мне только казалось – все же стены были довольно толстые.

Бабка немного еще поворочалась, что-то еще сказала, мать, затворив дверь спальни, еще пошепталась о чем-то с отцом, потом все постепенно затихло. Сквозь окутавшую дом тишину прорывался лишь отдаленный собачий лай да звучал где-то в городе заводской гудок.

4

На следующий день бабка встретила меня в дверях. Она велела мне вытереть ноги и потребовала, чтобы я не устраивал беспорядок в квартире. На ней было платье из черного шелка, подаренное матерью и надеваемое лишь по особо торжественным случаям, – я смотрел на нее и глазами хлопал от удивления.

Дверные ручки были до блеска надраены, кругом идеальный порядок, нигде ни пылинки.

Поторопив меня с обедом, она, стараясь не замочить свое платье, наскоро ополоснула тарелки. Потом с книгой в руках, чего за бабкой никогда не водилось, прошла в мою комнату и, даже не нацепив очки, устроилась с ней у окна. Только тут я сообразил, к чему это платье, и порядок, и чистота: из окна моей комнаты было видно калитку.

Я помчался опять в конец сада, к забору. Девчонка сидела на кромке бассейна – того, что поменьше, – и поддевала ногой кувшинки. Спрятавшись за кустами, я смотрел, как она растопыренными пальцами ноги, будто щипчиками, захватывала стебель, дергала, и цветок, описав дугу, шлепался далеко за ее спиной. Эту операцию она повторяла, пока всюду, куда могла дотянуться ее нога, вода не очистилась от кувшинок. Не зная, как начать разговор, я прокричал:

– Дай одну!

Она даже не обернулась, притворилась, будто не слышала, однако ногу из воды вынула. Я понял, что на сей раз застиг девчонку врасплох, и, чтобы закрепить успех, крикнул еще нахальней:

– Дай одну, слышь?

Она стрельнула в меня глазами и с таким видом, будто только сейчас заметила, протянула:

– А-а, это ты? Привет!

Потом собрала цветы, подошла к решетке забора, села и просунула мне одну кувшинку. Остальные же стала ощипывать по лепестку.

– Зачем портишь цветы? – спросил я.

– Низачем.

– Их ведь можно в вазу поставить.

– А мы в вазы цветы не ставим.

Я снисходительно усмехнулся:

– У вас, что ли, вазы нет?

– Да их у нас сколько угодно!

– А девушка у вас есть?

Мой вопрос привел ее в замешательство.

– А я кто? – спросила она.

– Ну, девушка, – повторил я, – которая вместо бабушки готовит и убирает.

Она понимающе усмехнулась и назидательным тоном сказала:

– То есть прислуга. У нас такой нет, мой папа не разрешает маме работать, и она все сама дома делает.

– А моя мама работает. За ней даже машина приходит!

– И за папой моим приходит! А еще… а еще… – замялась девчонка, – когда надо, она и маму возит, если ты хочешь знать!

– А мой папа зато в министерстве работает!

– И мой тоже!

– Ну, значит, они равны, – констатировал я, но она не сдавалась.

– Нет, мой папа важнее, потому что у нас и дом красивей!

С этим трудно было не согласиться, но все же, как и днем раньше, признавать ее правоту не хотелось.

– Это ты – Ева? – спросил я.

– Ага, – кивнула девчонка. – Давай познакомимся?

Встав на цыпочки, мы через ограду протянули друг другу руки. Ладошка у нее была крепкая. Только теперь я заметил, что девчонка намного выше меня. Я долго не выпускал ее руку, держать ее было приятно.

– Пусти, – не выдержала она, – тут проволока с колючками!

Я опять сел на землю, но Ева моему примеру не последовала.

– Мне пора, – сказала она. – Приходи завтра к нам, поиграем во что-нибудь.

– У меня мяч есть, – вскочил я, обрадованный приглашением, – я принесу!

– У меня тоже есть, но приноси, если хочешь.

Наверху послышался стук калитки.

– Ну, я побежал, – сорвался я с места и, на бегу обернувшись, ликующе провопил: – До завтра!

– Ты меня у забора жди! – донеслось мне вдогонку.

5

Бабка все в той же каменной позе сидела у окна и, держа книгу в вытянутых руках, читала.

– Что, Сидике пришла? – спросил я, врываясь.

– Да нет, это соседка была, – бросила бабка с нескрываемым раздражением.

Разочарованный, я вышел из дома и устроился у подножия ограды поблизости от ворот. Послеобеденное солнце, отыскивая просветы в листве нависающих над асфальтом деревьев, бросало на дорогу веселые блики. Дорога просматривалась из моего укрытия до самого поворота, где она уходила к остановке фуникулера. По долетавшим досюда звукам можно было следить за движением вагончика между городом и вершиной холма, определяя на слух, когда он трогается и когда останавливается.

3
{"b":"805282","o":1}