Юрка катался с Юлей, а мы с Ольгой за ними. Мы как раз находились за полосой света, когда Ольга шепнула: «Пора» и подставила ногу, я споткнулась, Ольга толкнула меня на Юрку с Юлей и я с визгом полетела на них. Получилась хорошая «куча-мала». Ольга, пытаясь скрыть улыбку и сделать испуганное лицо, бросилась нас растаскивать. Юлька осталась на ногах и хохотала. Ольга потащила меня за руку.

– Я не могу. Нога…

По моим щекам побежали слёзы. И не потому, что я ушибла ногу и не потому, что я великая артистка. Просто в этот момент я подумала, что мне это не нужно, мне стало стыдно и страшно – вдруг все догадаются, что это было нарочно подстроено. Какие же мы неугомонные дуры с Ольгой! А Юрка испугался. Схватил меня и, как пушинку, поставил на ноги.

– Можешь стоять?

Я пожала плечами и хлюпнула носом. Слёзы покатились ещё сильнее, то ли от жалости к себе, то ли от Юркиной заботы, то ли ещё от чего-то, что называется совесть. Он осторожно смахивал их с моих щёк и приговаривал:

– Прекрати, ты сейчас покроешься льдом. Я провожу.

Ольга перепугалась, а Юля надулась и капризно произнесла:

– А кто меня проводит?

Юлькины слова повисли без ответа, Юрка не слышал. Он смотрел на моё зарёванное, замёрзшее лицо так, словно видел в первый раз. Он подхватил меня с одной стороны, Ольга с другой и наше траурное шествие потянулось к дому. Я продолжала играть свою роль хромой, слабо протестуя:

– Да ладно, ничего страшного. Дойду с Олей.

Ольга злобно пнула меня локтем в бок, мол, что ты мелешь, иди и хромай! А Юрка продолжал тащить меня дальше. Шли молча. Не знаю, почему молчал Юрка, а я молчала от стыда, страха, ненужности затеи. Юрка довёл нас до дверей квартиры, Ольга быстренько шмыгнула домой, оставив меня для заключительной сцены. Юрка очень осторожно вытер мои уже высохшие слёзы и вдруг нежно прижался губами к моей щеке, позвонил в дверь, махнул рукой и сбежал вниз по лестнице. Когда Ольга открыла дверь, я стояла к ней спиной и смотрела вслед исчезнувшему Юрке.

– Ну что? Сказала? – зашептала Оля.

– Отстань, – я отодвинула её и прошла в квартиру.

Ольга выпытывала, сказала я Юрке, что нам надо поговорить или нет. Я молчала, потом стала отбиваться от нападок сестры:

– То, что мы придумали, это азарт, игра, доказательство для самих себя, что мы можем управлять людьми. Но так ведь нельзя! Зачем это нужно? Кому? И что потом мы будем делать? Тебе надо ты и встречайся с ним, отбивай его у Юльки. А я не хочу.

– Да ладно тебе, не хочешь, не надо. Договорились о встрече или нет?

– Нет, – зло бросила я.

– Вот и славно, будем считать, что ничего не произошло, – успокоилась сестра.

На следующий день, через неделю и месяц ничего не изменилось. Юрка по-прежнему общался с Юлей, только я иногда ловила Юркины задумчивые взгляды и думала: «Что же из этого получится?» Ничего из этого не получилось. Всё осталось по-прежнему. Юлька не давала заглядываться своему парню на других девиц. Юрка был у неё пожизненным верным пажом – подай, принеси.

А потом нас настигло несчастье – умерла наша бабушка. Ещё вчера шутила и была здорова, а утром её не стало.

– Лёгкая смерть, – сказал доктор, приехавший утром.

Мама ходила с опухшими глазами и молчала, у нас с Олей, не переставая, лились слёзы. Папа подозрительно часто сморкался, ссылаясь на насморк. Мы очень сильно переживали бабушкину смерть. Мы не говорили об этом, словно ничего не произошло. У нас слова замерзали в горле, мы не знали какими словами можно выразить наше безграничное горе. Мы все молчали. В доме стало тихо и печально. Нам везде мерещился бабушкин силуэт: вот она сидит в кресле, вот зазвучала музыка, вот на кухне запахло кофе, зашелестели газеты или страницы книги… Еще недавно она смеялась и говорила:

– Когда умру, не буду приходить к вам во сне, чтобы не пугать.

И ведь так никому и не приснилась! Нам очень её не хватало, казалось, повернешь голову и увидишь её сидящей в любимом кресле с газетой или книгой в руках. Кто-нибудь из нас ещё долго после её смерти, забывшись, кричал:

– Бабушка, посмотри.

И нет ответа. Тишина. И тебя пронизывает такая боль, пустота и холод… Слёзы начинают литься рекой не только у тебя, а у всех, кто рядом. Тогда я поняла, что кроме радости и размеренной жизни случается горе, которое не спрашивает тебя, хочешь ли ты этого или нет. И с любым из нас может это случиться. И как это пережить, как с этим жить дальше? Ещё неосознанно, неумело, не зная с чего начать, я задумалась о жизни. Ведь родились мы не только для того, чтобы потом умереть. В жизни нужно чего-нибудь добиться, что-то сделать, а не просто встать утром, а вечером лечь в постель. Должна быть какая-то цель, какие-то дела, которые оставят о тебе воспоминания. Намного позже, когда боль немного притупилась, мы очень много говорили на эту тему с сестрой, с родителями. Нам всем очень не хватало бабушки. И нам всем казалось, что она тут, просто вышла ненадолго…Папа сказал как-то:

– Из любой ситуации можно найти достойный выход. Нужно достойно жить в мире с самим собой и с окружающей действительностью, чтобы не было мучительно больно за ошибки и поступки в будущем.

***

Мы старались достойно жить в мире с собой и с окружающей действительностью, чтобы не было мучительно больно за ошибки и поступки в будущем. В десятом классе все думали об экзаменах, институте, бегали на подготовительные курсы. Потом сдавали выпускные экзамены в школе, поступали в институты. Окончили школу и разбежались кто куда, по своим дорожкам, словно и не было тех десяти лет, что мы вместе прожили, дружили, влюблялись и расставались. Иногда встречаясь, впопыхах интересовались: как дела? Кто где? Мы словно стали чужими, с трудом находили тему бесед. Мы отдыхали от нас школьных, входили в новую взрослую жизнь, преподнося себя по-другому, и по-другому относясь к действительности.

   Мы с Ольгой поступили в разные институты: Ольга поступила в медицинский институт, а я в педагогический. Встречались по утрам и вечерам на кухне. Разговаривать, придумывать и воплощать бредовые идеи нам было некогда. Может быть, мы стали взрослее? У сестры появились свои подруги, у меня свои. Мы тоже разделились, стали не так близки, хотя от этого никто не страдал. Мы отдыхали друг от друга, ощутив, наконец, что есть «я», а не «мы».

Из двух худеньких, как былинки, белёсых страшненьких девчушек получились вполне симпатичные, фигуристые девицы. Волосы весенним ливнем спадали по плечам, голубые глаза, опушенные ресницами, манили и завлекали, губы бантиком просились на поцелуи. Мы пользовались успехом у второй половины человечества. Зря мама волновалась, глядя на нас – блеклых и некрасивых:

– Природа отдыхает на детях красивых людей, – утешала она то ли себя, то ли нас.

Кружить головы парням, развлекаясь шутить над ними – все это нравилось нам, пока Ольга не влюбилась. Любовь – чувство для многих радостное и долгожданное, хоть и говорят, что она "нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждешь".

Любовь нечаянно настигла Ольгу на литературном вечере, посвящённом молодым дарованиям, куда нас занесло со скуки. Пригласил нас Ольгин сокурсник Валера, тайный (как он думал) её воздыхатель, придумывающий всевозможные уловки, чтобы покорить мою сестру. Увидев нас вместе, он пометался, как осёл между двумя копнами сена, и всё же остановился на Ольге, видимо потому, что она была чаще на глазах. Ольга была для него вершиной труднодоступной. Ну, а этот вечер сделал её и вовсе недосягаемой, чего, к сожалению, никак не мог предугадать незадачливый поклонник. Да и где ему было получить Олину любовь! Красавица Оля никогда и не смотрела на него, как на кавалера. Так, товарищ и всё. Весь какой-то угловатый, неуверенный, робкий, с длинным, как у Буратино, носом, с глубоко посаженными глазами, окруженными бедненькими ресничками. Весь какой-то чересчур правильный – а это прилично? А разве так можно? Валера тенью появлялся у нашего подъезда по утрам, тенью сопровождал Ольгу в институт, тенью следовал на дискотеки. Ольгу сначала раздражало его присутствие.