***

Я знаю – я вам очень интересна. И симпатичнее меня окрест трудно найти. Я не хвалюсь. Присмотритесь. Даже сексапильна. Хотя и не модель…

Кто-то сказал, что в нашей жизни ничего особенного не происходит, неправда, происходит сама жизнь. Для кого-то моя жизнь – ерунда, для меня – моё сокровище и моя вселенная. Сверкнёт слезой счастья – как искоркой падающей звезды – по щеке неба. И кто-то успеет загадать желание. А кто-то нет. Попробуйте, загадайте! У вас обязательно что-нибудь получится. Главное не бояться и загадывать из самой глубины души большое, светлое, заветное желание. Не бойтесь! Загадывайте!

А я начну писать дневник и, когда я буду старой, дряхлой, умудрённой сединами, как черепаха Тортилла, окружённая множественными детьми и внуками, кому-нибудь будет интересно, как и чем я жила, что я чувствовала, чего боялась. Может быть, это кому-нибудь пригодится и кто-то найдёт ответы на свои вопросы, а, если не пригодится, так хоть развлекутся от моей наивности.

– Какая же была у тебя интересная и долгая жизнь, – скажет многочисленное потомство, если ему, потомству, это будет интересно.

А я, умудрённая сединами и морщинами, буду снисходительно улыбаться, и рассказывать историю за историей, которые будут похожи на сказки. Моё многочисленное потомство будет удивляться, восхищаться и недоверчиво слушать, раскрыв рот. Как я иногда заслушиваюсь рассказами своей мамы. И с ней как бы проживаю всю её судьбу. Я – она, она – я. Всё слишком и слишком просто?! А попробуйте пережить всё это сами. За других. Попробуйте стать рассказчиком, видеть мир его глазами, слышать его ушами и видеть его глазами. Это сложно, но, когда это получится, вот тогда… Сравните, получится ли у вас лучше. И в обычной вроде бы жизни ощутите уникальность каждой судьбы.

Начать надо, наверное, с самого начала. Появилась на свет я тёплым летним днём тем единственным способом, каким все мы сюда приходим. Свой приход в этот мир я, естественно, не помню. Первопроходцем была моя сестра-близнец, я ещё думала минут десять: осчастливить мир своим появлением или не стоит. Но моё желание уже никого не интересовало – не могла я оставить одинокой мою сестру, с которой мы были неразлучно девять долгих месяцев. Вся наша семья была очень рада нашему появлению. Больше всех радовалась наша мама, которая сказала:

– Слава Богу, я отмучилась за один раз!

Папа многозначительно молчал; как все мужчины, он мечтал о наследнике, поэтому, видимо, лелеял надежду на его появление. Но, как показало время, наследника он так и не получил.

Бабушка утешила папу:

– Человек предполагает – Бог располагает. Будь счастлив тем, что имеешь.

Счастья и хлопот мы с сестрой дали столько, что о наследнике никто уже и не помышлял. Просто было некогда об этом даже думать, всё время и мысли родителей заняли наши проделки.

В нашей семье пять человек: мамина бабушка – Александра Александровна; мама – Евгения Александровна; папа – Игорь Андреевич; моя сестра – Оля и я – Алёна. Живём мы в обычной новостройке, в нашей квартире четыре комнаты. Одна нам с Олей, где мы можем делать всё, что нам угодно: вешать на стены всевозможные плакаты, рисовать на стенах, переставлять мебель. А самое главное, нам за это ничего не будет! Другая комната – маме и папе, куда вход строго запрещён. В эту комнату отправляют кого-нибудь особо отличившегося в проказах. Третья – бабушке, в которой нам очень нравится бывать. У бабушки старинная мебель, на окнах тяжёлые бархатные тёмно-синие шторы; такая же скатерть на столе. На комоде стоят портреты в рамках, на стене картина с мрачным пейзажем, в углу – икона. А в четвертой комнате мы собираемся все вместе, где и проводим большую часть времени, лишь на ночь разбредаемся по своим норкам. Здесь у каждого есть свой любимый уголок: бабушка облюбовала себе кресло, мама с папой заняли огромный диван, а мы с Ольгой делим второе кресло или устраиваемся на полу на зелёной дорожке, так похожей на луг.

Район наш можно перепутать с любым другим районом любого другого города. Такие же, как везде, многоэтажки, много машин, мало травы и деревьев. Половина из тех, что мы сажали, не прижились, а оставшиеся такие чахлые, что слёзы наворачиваются на глаза, глядя на них, зажатых каменными джунглями, асфальтом, машинами, гаражами.

Новые районы во всех городах, наверное, похожи, как мы с сестрой. Один раз мы шли куда-то рано утром (может быть, уезжали куда-нибудь?), было темно, прохожих почти не было. Нас остановил мужчина. Спросил на ломаном русском:

– Простите, где я быль?

Мама, как могла, объяснила.

– Кайкой этьо город?

Мама засмеялась и ещё раз объяснила. Мужчина, схватившись за голову, пробормотал что-то по-английски или иначе. Вызвали такси, отправили его на вокзал, а оттуда в Питер. Получилось почти по Рязанову. Но с международным акцентом. Глобализация однако.

Прабабушка моя – Александра Александровна – высокая, с прямой осанкой, с седой косой вокруг головы, в металлических очках. У бабушки удивительные руки – тонкие, изящные, кожа на них тонкая-тонкая, вся в морщинках, похожа на пергамент. Эти бабушкины руки – золотые, за что бы она ни бралась, у неё всегда всё получается. Бабушка очень хорошо играет на пианино. Но очень редко. Но когда на неё находит вдохновение, мы замираем и незаметно перебираемся ближе к пианино. Бросаем все свои дела и молча слушаем, как музыка заполняет комнату, как меняется бабушка. Она становится молодой и красивой, комната кажется залом какого-то дворца. А бабушкины руки, словно живут сами о себе – они порхают над клавишами, и из-под каждого пальца рождается звук, сливается в единую мелодию и завораживает. Мы слушаем и, кажется, что даже не дышим, боясь нарушить это музыкальное чудо.

Мама тоже играет, она окончила музыкальную школу, но предпочла технический вуз. А мы выучили собачий вальс, да и тот не полностью, и на этом наши музыкальные способности закончились. Музыкального слуха у нас просто не было. В музыкальную школу нас не взяли, бабушка вздохнула и махнула на наше музыкальное развитие рукой:

– Зачем терзать инструмент деревянными пальцами?

Наша бабушка знает и умеет всё, она училась в институте благородных девиц в Смольном, пока не началась революция. Что было дальше, я не знаю, бабушка не любит говорить о себе, отшучивается:

– Что может рассказать вам склеротичная старуха? Я уже и не помню себя молодой.

 Она притворяется, потому что с памятью у бабушки получше, чем у нас всех вместе взятых. Она наша домоправительница – так говорит папа. Бабушка занимается домашними делами и нашим политическим воспитанием, так как она первая смотрит все новости по телевизору и прочитывает все газеты. Наша бабушка строгая, но справедливая, по-моему, даже папа её немного побаивается. Мы с сестрой стараемся бабушку не огорчать, потому что очень её любим, она проводит с ними больше времени, чем родители, играет в наши игры, помогает решать наши девичьи проблемы. Бабушка Саша много читает и помогает нам готовиться к ненавистным политинформациям в школе.

– Бабушка, как ты относишься к политической обстановке в нашей стране или к переговорам с другими странами, – приставали мы к ней.

Она хитро улыбалась, сверкая молодыми голубыми, не выцветшими глазами на морщинистом лице:

– Деточка, политику надо делать политикам, – совсем непонятно объясняла бабушка. – Вырежи вот это, это и это, – она торкала длинным пергаментным пальцем в газету. – Подклей в тетрадь и завтра прочитаешь. Это как раз то, что надо для завтрашней темы.

И она всегда оказывалась права. Можно сказать, что политинформацию бабушка готовила за нас. Мы не спорили и всегда слушали её, зная, что бабушка не подведёт.

Мама наша – Евгения Александровна – молода и удивительно красива. Она похожа на бабушку, где та снята в старинном наряде с жемчужным ожерельем и двумя толстыми косами на груди. Когда мы ходим вместе с мамой, все незнакомые люди очень удивляются, узнав, что мы её дети. Мама смешлива и не прочь вместе с нами повеселиться. Если мы идём на карусели, отцу приходится брать билет и на маму. Она никогда не отказывается прокатиться вместе с нами. Сам папа говорит, отказываясь: