– Ещё пять минут, – успокоил её новый знакомый, – успеете. Меня Андрей зовут, а вас?

Илона скорее почувствовала, нежели увидела, что он из-под стола порывался протянуть руку, но в последний момент то ли раздумал, то ли не решился.

– Илона, а Вы с какого курса, со второго?

– Нет, с третьего.

Андрюшенька, как его стала называть про себя Илона, дожёвывал второй «наполеон». «Вот это скорость! – отметила Илона. – Интересно, он только пирожные и котлеты с такой скоростью метёт, а зачёты сдаёт тоже так реактивно? Интересно, он круглый отличник? Наверняка. Только очков ему не хватает».

Оказалось, у Андрюшеньки всё на месте. Он достал из кармана льняную салфетку, вроде тех, что продаются вместе со скатертью, аккуратно вытерся и тут же, как из волшебного кувшина появились очки в изящной, тонкой оправе. Он напялил их и снова уставился на Илону. «Уф-ф, очкарик, я угадала!» – чуть не фыркнула вслух Илона. Вообще-то она ничего против близоруких юношей не имела, но в данном случае очки совершенно довершали типаж.

– Извините, мне пора, опаздываю, ещё бежать до аудитории, – Илона, проглотив остаток на донышке, поставила чашку на стол и, ухватив сумку с тетрадями, понеслась из буфета. Андрюшенька лишь успел удивлённо глянуть ей вслед.

Однако с того дня, её знакомый-третьекурсник с позорными усиками всякий раз, улучив момент, умудрялся перехватывать Илону между лекциями в буфете, а вскоре ему даже удалось поймать свою жертву в столовой, и долгие двадцать минут он морочил ей голову студенческими рассказками о профессорах и доцентах, о безумной строгости деканата, о том, какие лекции можно пропускать, а какие нельзя. Хотя сам он, это чувствовалось, аккуратно посещал все без исключения занятия, а истории такие излагал лишь для того, чтобы приподняться в глазах Илоны. Частенько в его разговоре почему-то присутствовал папа: «Папа меня предупреждал, папа так и говорил». Быстро выяснилось, что папа – большая шишка в ЦК. Несмотря на наличие важного папы, они быстро перешли на «ты», правда, быстрым этот переход можно было назвать лишь относительно. Студенты тыкали друг другу при первой встрече. Ну а после недели знакомства Андрюшенька стал провожать Илону до автобуса, на большее он пока не осмеливался.

Илона стала привыкать к своему ухажёру. Они шли рядом, как простые друзья, товарищи по альмаматер, Андрюшенька беспрерывно болтал, уж язык-то у него оказался подвешенным хорошо, порой было забавно слушать, и Илоне это стало нравиться, всё-таки единственный на факультете собеседник. С ним интересно, возможно лишь потому, что оно так получилось. С кем ещё? Андрюшенька мог спокойно рассказывать, а мог эмоционально размахивать руками, жестикулировать. Он забегал чуть вперёд, оборачивался, заглядывая Илоне в глаза, как будто искал в них ответа на что-то, что не решался спросить. Илона лишь улыбалась в ответ, такая робость немало забавляла её, после школы она не видела ещё столь стеснительных парней. Поэтому каждый раз при появлении на горизонте Андрюшеньки, она задавалась вопросом: ну наконец осмелится ли он поцеловать её или хотя бы намекнуть, что горит желанием прикоснуться губами к её губам? Неоднократно сама заводила в уголок поукромнее, в сторонку от публики, чтобы подтолкнуть парня к активным действиям. Только все её попытки оказывались бесплодными. В безлюдных местах, где другой бы сразу проявил прыть, Андрюшенька робел ещё больше, весь сжимался, даже становился менее разговорчивым. Тогда Илона плюнула и сочла благоразумным не торопить события.

Через две недели после первой встречи Андрюшенька осмелился взять Илону за руку. Они пересекали институтскую автостоянку как два первоклассника, и это выглядело настолько смешно, что Илона тут же выхватила свою кисть из слабых пальчиков ухажёра и, не выдержав, рассмеялась.

– Ты что? – удивился Андрюшенька. – Нельзя разве?

– Почему нет? Можно, даже маленьким детям, – веселилась ещё больше Илона, – только мне казалось, что мы уже переросли этот возраст. За ручки держаться, парами идти, хороводы водить, я это в детском саду проходила.

Андрюшенька явно растерялся:

– Но надо же с чего-то начинать!

– Начинать что? – не унималась Илона, ей будто доставляло удовольствие вгонять гвозди в тонкое Андрюшино душевное устройство.

– Ну я не знаю, как изъясниться, какие-то отношения.

– Что изъяснить? Какие отношения? – уже совсем зло прошипела Илона. – О каких отношениях ты сейчас?

– Ну между нами, между мужчиной и женщиной.

– А ты полагаешь для этого за ручку держаться обязательно?

– Не знаю, – честно промямлил Андрюшенька.

– А я знаю! – гаркнула во весь голос Илона, повернулась и пошла прочь.

Она совершенно не стремилась закрутить роман с Андрюшенькой, совсем не в её вкусе – маменькин-папенькин сыночек, вундеркинд недозрелый. Но ведь никого другого почему-то не было! И давно пора уже поцеловаться. Хоть попробовал бы, раз подкатывается! Ну не самой же лезть! В ней взыграло чувство обиды. Ну почему так не везёт – то подлец Никита, в которого втрескалась безбожно, теперь этот недоносок. Почему? На факультете столько симпатичных, мужественных, обаятельных парней. Почему к ней клеится этот и даже целоваться не пробует?

Два дня Андрюшенька не отваживался приблизиться к Илоне, два дня он её сторонился. Но на большее его не хватило. Он перехватил её на пути из буфета.

– Есть разговор, – еле выдавил из себя, – давай отойдём в сторону.

«У-у, – пробормотала себе под нос Илона, – это ново!»

– Ну давай!

Андрюшенька потащил её на почти пустую лестничную площадку третьего этажа, где всегда тихарились курильщики. В эту минуту последние из них гасили свои бычки – короткий перерыв между парами заканчивался.

– Я опоздаю на лекцию, и ты тоже, – как бы невзначай проронила Илона.

– Да, – Андрюшенька не удержался и глянул на часы, – к сожалению.

– Ты что-то хотел сказать?

– Ага, – Андрюшенька глазами прилип к Илоне и медленно, не обращая внимания на двух убегающих курильщиков, провёл ладонью по щеке Илоны. Она никак не отреагировала, лишь подумала: «У-у, наверное, в кино подсмотрел», – и едва удержалась, чтобы снова не рассмеяться. Отсутствие всякой реакции Андрюшенька принял за зелёный свет и буквально вклеился ртом в губы Илоны. Целоваться он, естественно, не умел. Даже не обнял, руки болтались сами по себе. Илона учить не собиралась, мужественно выдержав процедуру лизания, она коротким движением вытерла губы и произнесла:

– Ну что ж, уже не как в детском саду. Поздравляю. Растём.

– Издеваешься? – обиделся её ухажор.

– Я? – удивилась Илона. – Нисколько. Просто констатирую факт.

– А разве его надо констатировать?

– Не знаю, не привыкла рассуждать в духе: надо – не надо. Ну что? Может, ещё разок? – поинтересовалась Илона.

Андрюшенька не отказался. И теперь Илона показала ему, как надо целоваться. Обвила его плечи, крепко прижала и впилась в него. Андрюше понравилось. Провожания до остановки автобуса превратились в провожания до первого, потом до второго ну и, конечно, до третьего столбика с жёлтой табличкой и большой буквой «А». Илона появлялась дома почти на час позже. Мама сочувственно кивала, слушая объяснения дочери про работу в читальном зале: «Бедняжка, садись покушай, ужин уже готов». А на факультете у первокурсницы Илоны появился завидный кавалер. Так во всяком случае ей шепнула соседка в аудитории. Оказывается, про Андрюшенькиного папу многие были осведомлены, хотя практически у всех папы или мамы на достойном уровне.

В предпраздничный вечер шестого ноября Анжела оттирала ржавый след в унитазе. Слив воды наконец починили: сантехник из ЖЭКа ограничился бутылкой шмурдяка с громким названием «Яблучне». Теперь можно начать борьбу за чистый белый фаянс в горшке. И дело сдвинулось с мёртвой точки: Анжела почти победила ржавчину. Устав тереть, она выпрямилась, вытерла тыльной стороной ладони вспотевший лоб, посмотрела на наручные часы – почти восемь, а Павлика всё нет. Вроде и для интуристов не сезон, хотя немецко-английские пенсионеры катаются круглый год, а на дворе пышным цветом цветёт «ПЕРЕСТРОЙКА», вот и летят они как мухи на мёд посмотреть на эту самую перестройку. Что из неё ещё получится? Анжела постояла с минуту и уже собралась довершить дело, но тут затрезвонил телефон. Павлик, скорее всего, он! Наконец, а то она уже заволновалась. Живо вытерла руки и понеслась в комнату. Но когда она схватила трубку, услышала не Павлика, а мать.