Илона приласкала кошку, мама тоже нежно относилась к домашнему животному, но у неё вечно не хватало времени. Вот и сейчас срочно приспичило звонить подруге, обсуждать новости очередного дня, с началом перестройки её стала интересовать политическая жизнь страны. «А какие в нашей стране новости, какая политическая жизнь? – не уставала удивляться маме Илона. – На Ижорском заводе под Ленинградом запустили новый прокатный стан; Михаил Сергеевич Горбачёв встретился с трудящимися Мурманска. Прекрасно – прокатный стан – это вообще жутко интересно, прям захватывает. Ну а Михал Сергеич так вообще суперстар. Боже, какое счастье, что об этом не нужно больше вещать на политинформациях!» Илона с трудом протянула в комсоргах класса до конца школы, но папа убеждал: «Так надо для характеристики! Потерпи». И она терпела, теперь всё, можно не запоминать больше гениальные высказывания генсека. Зачем тогда это слушать? Она пожала плечами, взяла кошку на руки и направилась в свою комнату. Там включила свой маленький «Панасоник». «Битлз» – all you need is love. Это их любимая с Руфиной песня. Одноклассницы не одобряли, нос воротили: «Фу, ну это уже устарело, ты бы послушала «Депеш мод» или «Дюран Дюран». Но Илоне нравились битлы. И Руфине тоже, она лежала вместе с молодой хозяйкой на диване, та её гладила по белой, очень элегантной, словно выточенной талантливым скульптором, головке, кошка её тянула к верху и от удовольствия при каждом поглаживании приоткрывала пасть. Хотя Руфине любовь не нужна давно, в годовалом возрасте её пожизненно лишили иметь страсти нежные. Папа возражал, но ни мама, ни Илона возиться со случками и котятами не желали. А, может, и правильно поступили, ведь им так хорошо вместе, и к чему ещё котята? Правда, сегодня придётся готовиться к противной химии, послезавтра экзамен, а аттестат у Илоны должен быть безукоризненным. Это папино условие. Ну что ж, надо так надо, но химия потом, чуть позже, а пока –

Аll you need is love,

All you need is love.

All you need is love, love.

Love is all you need.

Химию сдала на крепкую «пятёрку». Даже толстая Евгения Абрамовна, у которой из-под декольте всегда выпирала длинная чёрная волосина, даже она похвалила. Хотя, казалось, они испытывали друг к другу взаимную антипатию. Но ведь не пришлось Илону натягивать, как другую потенциальную медалистку. Почему бы не похвалить, когда всем хорошо, никому ведь не чужды добрые чувства, ну хотя бы иногда, изредка. Теперь оставалась только физика, ну ещё история, но в ней-то Илона чувствовала себя сверхуверенно, а вот с физикой – нет. Надо готовиться, готовиться серьёзно. Правда, одна четвёрка в аттестате – это как никак серебряная медаль, и, можно считать документ вполне безукоризненным, что папа и хотел. В любом случае, мама будет придерживаться именно такого мнения, а дальше уже вопрос техники – мама умела убеждать, как минимум, своего мужа. Правда, имелся ещё один нюанс, и немаловажный: золотые медалисты сдают только один экзамен – профильный, в случае МГИМО – английский. И тут Илона была уверена, что при её знаниях да негласном содействии некоего Вершинина и французской косметики никаких проблем не предвидится, всё должно пройти как ножиком по маслу, оставить только ровный срез, что и требовалось. Поэтому, конечно, эту чёртову, никому не нужную, физику нужно тоже сдать на пятёрку. Как она её достала за пять лет, физика-мизика, и училка тоже – Тамара Фёдоровна, майорская жена. Самую умную из себя строит, особенно, когда очередным своим дурацким вопросом заведёт кого-нибудь в тупик или когда объясняет новую тему, послушать её, и науки важней вовсе нет. Но надо подготовить так, чтоб от зубов отлетало, хотя бы для того, чтобы физики этой больше никогда в не было! Хорошо, она девочка, на пацанов майорша вообще смотрит как на пушечное мясо и повторяет им чуть ли не на каждом уроке, вперившись маленькими злыми глазами в свою очередную жертву: «Армия, для вас, оглоеды штатские, станет лучшей школой жизни!» Однако минимум у половины штатских оглоедов папы как Илонин, а то и выше рангом, поэтому они только нагло улыбались в ответ, что ещё больше заводило майоршу.

Илоне тоже армия по понятным причинам не грозила, но это ничего не меняло. Она готовилась, готовилась как никогда раньше. Все три дня, отведённые на зубрёжку предмета. Сидела, отрываясь только на короткие перекусы, во время которых включала своих любимых битлов, больше себе не позволяла. Больше нельзя, надо долбить эту проклятущую физику. И она оставалась в обнимку с учебником даже далеко за полночь. Уже мама волноваться начала. «Илоночка, доченька, ну нельзя так, поспать необходимо перед экзаменом, выспаться следует», – умоляющим голосом бубнила она, протирая заспанное лицо. Илона соглашалась, но, выждав минут десять, пока мать совершит ночной туалетный моцион, садилась за опостылевшую науку снова.

Она добилась своего: на экзамене оттарабанила вопрос без запинки, по всей теме, куда пальцем ни ткни, действительно, как от зубов отлетало, и задачку оприходовала за пять минут. Казалось, пытка физикой закончилась, причём раз и навсегда. Но майорская жена на то и майорская жена, чтобы мучать учеников, как её муж – бедных солдатиков. Наверное, они нашли близость душ именно в этом. Ведь поставила она Илоне двойку в первом полугодии за ошибочно выученную домашку. А Илона болела, и ей просто неправильно, не глядя в дневник, по телефону назвала номер параграфа легкомысленная подружка – Анжелка. И вот тогда, увидев за партой Илону после двух недель болезни, майорша с некоторым злорадством в голосе вызвала её и, не обращая внимания на объяснение и поддакивание смущённой соседки по парте, потирая от удовольствия полные руки, влепила ей двойку в журнал. Та двойка грозила тройкой в полугодии и практически ставила крест на пятёрке в аттестате. Однако обошлось: мама, выслушав заплаканную дочь, задействовала классную руководительницу, и совместными усилиями им удалось вынудить майоршу исправить пару в журнале на четвёрку.

В декабре обошлось, но майорская жена не могла так просто сдаться, она не забыла ту историю, и теперь должна отыграться. И вот в момент, когда уже поверившая в свою физическую звезду Илона протягивала ей на сто пятьдесят, на двести процентов правильное решение задачи, майорша, сделав строгое лицо, вдруг заявила: «Ну здесь всё хорошо, однако в течение учебного года, у тебя, Иванова, было немало проблем, и для того, чтобы иметь пятёрку в аттестате надо бы погонять тебя по ядерной физике, там у тебя едва тройка не выскочила. А это очень важная в наше время и перспективная на десятилетия вперёд, тема. Хотелось бы знать, усвоила ли ты в итоге этот материал?». Такого Илона даже от майорши не ожидала, все знали, что на экзамене ты отвечаешь только по тем темам, которые у тебя в билете. На то они и билеты. Нет, попади ей эти полураспады и расщепления атомов двадцать минут назад, она бы всё рассказала без сучка, без задоринки, да ещё нагло глядя майорше в глаза и победоносно улыбаясь. Уж что-то, а эту поганую ядерную физику она зубрила особенно тщательно и повторяла раз десять, наверное. А тут Илона растерялась под уничтожающим взглядом своей мучительницы, и замолчала, разглядывая пробившиеся из-под безукоризненно выглаженной сорочки бурые волосинки на руках майорши, она знала, если та захочет – всё равно утопит её, на то майорша и физичка. В один миг всё вылетело из головы – и радиоактивные изотопы, и деление ядер урана, и термоядерные реакции – всё-всё. Желание майорши утопить её стало совершенно очевидным, и Илона сдалась, она стояла, понурив голову и даже не пыталась ничего вспомнить, она поняла – это конец, конец её надеждам на золотую медаль и на один-единственный вступительный экзамен и, вероятно, на МГИМО тоже.

– Ну так что, Иванова, почему я не слышу ответа на этот несложный вопрос? Или по традиции ты ядерную физику не учишь?

Илона молчала, переминаясь с ноги на ногу, ей нечего было ответить.

– Да, вот из-за таких как ты у нас и случился Чернобыль, те тоже свой урок не выучили.