Улыбаюсь.

— Она идеальна.

Смотрю Кейси в глаза и задаюсь вопросом «Дарила ли она раньше подарок кому-нибудь?». Подарок, который выбрала она сама, а не ее мать.

Глядя на фляжку в руке, вспоминаю, что не хочу ее отпускать. Кейси может остаться, верно? Но что будет, когда она придет к выводу, что этот город маловат для нее? Что произойдет, когда я буду работать восемьдесят часов в неделю, а она почувствует, что я уделяю ей недостаточно внимания?

ГЛАВА 33

Отъезд

Легче сказать, чем сделать

КЕЙСИ

На следующий день после Рождества я смотрю на потолок в комнате Бэррона и молюсь о том, чтобы потеряться и чувствовать только его руки, сжимающие мои бедра. Но этим утром пока мы лежим, я осознаю, что мне пора уезжать.

Переворачиваюсь и смотрю на Бэррона. Он уставился в потолок, дышит легко и ровно, находясь в заложниках собственных мыслей и слов.

Провожу рукой по его волосам, привлекая его внимание.

— Ты в порядке?

Он кивает, но ничего не говорит.

Перевожу взгляд на его грудь с легкой порослью волос. Свернувшись калачиком, прижимаюсь к нему.

— Я должна уехать в ближайшее время.

Бєррон обнимает меня одной рукой, касаясь губами моего виска.

— Я никогда не говорил, что ты должна уезжать.

— Я знаю… но я думаю, что должна это сделать. Дам тебе немного пространства. Думаю, мне нужно побыть некоторое время в одиночестве. — Поворачиваю голову и приподнимаюсь на локте. — Я никогда не была одна. Я жила самостоятельно и была одинока, но никогда не жила жизнью без обязательств. Я никогда… не знала себя.

Бэррон заправляет прядь волос мне за ухо, глядя на меня ласковым взглядом.

— Тогда ты должна сделать это. Для себя.

Мое сердце колотится в груди. Я принимаю правильное решение? Я вспоминаю все утра, которые мы провели голые в этой самой комнате, смеясь, живя ради моментов и воспоминаний, которые были известны только нам, когда он двигался надо мной с приоткрытыми губами или произнося благоговейные ругательства. То, как он смотрел на меня со страстью во взгляде, как я касалась кончиками пальцев его твердых мускулов, умоляя не останавливаться и зная, что ему принадлежит каждая клеточка моего сердца, хотя все это было временно.

Бэррон снова смотрит на меня, но ничего не говорит, по крайней мере, не с помощью слов. Внезапно он заключает мое лицо в ладони, близко притягивая к своему. Пробегает пальцами по моей коже, возбуждая меня, эти ощущения успокаивают, но в то же время пугают. Он нависает надо мной, едва касаясь губами моих губ.

Бэррон утыкается лицом в мою шею, а затем впивается в мои губы. Отчаянно целует меня, таким способом говоря мне все, что мы не можем произнести вслух. Пусть это будет нашим прощанием. Я иду на это, потому что так проще, чем говорить.

Он прерывает наш поцелуй, прижимаясь своим лбом к моему, а затем входит в меня с закрытыми глазами. Через секунду Бэррон выдыхает, издавая стон в мой рот. Выскользнув, он снова толкается в меня, но на этот раз сильнее. Он поднимает голову и смотрит на меня, и я вижу это. Любовь. Совершенно ясно, что этот мужчина безумно желает сказать лежащей под ним девушке, что любит ее, но не решается на этот шаг.

Бэррон не признается в своих чувствах, и я знаю, почему. В этом есть смысл. Если он попросит меня остаться, будет та же ситуация, что и с Тарой. Он боится, что если попросит, и я соглашусь, то буду потом жалеть.

Я бы никогда не жалела, но это тяжело объяснить человеку, который уже однажды обжегся.

Обнимаю его за шею и целую. Выгибая спину, раздвигаю ноги, чтобы он смог войти в меня глубже, я нуждаюсь в этом так же сильно, как и он. Он стонет в мой рот, трахая меня жёстче.

Упираясь ладонями в матрас, он создает дистанцию, пристально глядя на меня.

— Жестче, — умоляю я, нуждаясь в том, чтобы секс был именно таким. Я не хочу видеть любовь в его глазах, потому что будет только больнее уходить.

Бэррон жестче толкается в меня. И вот так мы падаем в бездну. Вместе. Это некрасиво, но по-другому и не бывает. После падения всегда кровь и синяки.

Он неподвижно лежит на мне, и я обнимаю его, наслаждаясь временем, когда наши тела расслаблены и слова не нужны. Если бы рядом был мой дневник, я бы написала:

Я не готова прощаться

Мы ведь только начали

Мое сердце когда-нибудь оправиться?

— Сломленная

***

Позже в тот же день рассказать девочкам о моем отъезде было непросто. На самом деле, это было невыносимо. Мы позавтракали, девочки поиграли своими игрушками, а потом я сказала им, что мне пора уезжать. Сначала они не поняли.

— Почему? — спрашивает Кэмдин, ее взгляд мечется между Бэрроном и мной.

— Мне нужно уехать сегодня, — говорю я дрожащим голосом. Краем глаза наблюдаю за Бэрроном, который прислонился к стене, опустив глаза в пол, как будто не может смотреть на меня. Он покусывает внутреннюю сторону щеки и теребит рукав рубашки, пряча свое сердце за броней равнодушия. — Я просто осталась на Рождество, а теперь мне нужно ехать.

— Мое заклинание не Лаботает. — Сев сердито смотрит на нас, а затем топает в свою комнату.

Бэррон вздыхает.

— С ней все будет в порядке, — говорит он мне и следует за дочкой, оставляя меня наедине с Кэмдин.

Она сидит на краю дивана, болтая ногами, все еще обута в сапоги, которые я ей подарила. Она не снимала их с тех пор, как открыла коробку. Даже спала в них прошлой ночью. Ее темные глаза ловят мой взгляд.

— Я забыла покормить Лулу, — Кэмдин ахает, широко раскрыв глаза.

— Хочешь, я пойду с тобой?

Она колеблется, но слезает с дивана и берет меня за руку.

— Хорошо.

— Ты же знаешь, я должна уехать, — говорю я Кэмдин, пока мы кормим Лулу морковкой. Кажется, мое сердце вот-вот разорвется на миллион кусочков.

Она протягивает лошади еще одну морковку. Лулу съедает ее и нюхает мои руки, прося добавки. Кэмдин смотрит на меня в замешательстве.

— Почему?

— Я жила здесь только потому, что твой папочка чинил мою машину, — напоминаю я ей. — Он закончил ремонт, так что теперь мне пора ехать дальше.

— Куда ты поедешь?

Провожу рукой по гриве Лулу.

— Точно не знаю. Может быть, в Теннесси.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — шепчет она таким робким и невинным голоском, который напоминает мне, что ей всего пять лет, и она меня не понимает. — Мы не нравимся тебе настолько сильно, чтобы ты захотела остаться?

— Милая, дело не в этом. — Прижимаюсь губами к ее макушке, а затем убираю волосы с ее милого лица. — Ты видела мультфильм «Рапунцель»?

Кэмдин кивает.

— Ну, ты же знаешь, что мама держала ее взаперти в той башне?

Еще один кивок.

— Такой была моя жизнь. Я жила для других. Делала все для них. Как и Рапунцель, я освободилась из своей башни и теперь впервые получила возможность познать все эти клевые вещи. Вещи, которые я никогда не делала раньше, чтобы найти себя.

Ее глаза мечутся по сараю, а затем снова смотрят на меня.

— Так ты ищешь себя?

— Да, именно так.

Кэмдин вздыхает, наверное, ее переполняют эмоции, которых она не понимает. Наши взгляды встречаются, в ее глазах читается мольба.

— Мы можем снова украсть твой аккумулятор.

Я улыбаюсь. Однажды я увидела аккумулятор в комнате для запчастей. Я ничего не сказала, потому что была очень счастлива, что они настолько хотели, чтобы я осталась, что даже были готовы украсть детали из моей машины.

— Что?

Кэмдин нервно сглатывает.

— Э-э, наверное, мне не следовало этого говорить.

Беру ее на руки.

— Наверное, нет, да?

— Ага.

Она обхватывает мое лицо руками, прямо как ее папа, когда целует меня.