Атаринкэ. Мельдо. Где он? Как он? Что делает? Счастлив ли? Нашел ли то, что искал? Или нет?

Вопросы, вопросы. Как их много, а ответов — нет. И не найти, даже если захочешь, ибо кто расскажет, какая судьба ждет впереди изгнанников?

Впрочем… Лехтэ остановилась и даже тряхнула головой, словно отгоняя надоедливо зудящего комара. Нет, к Намо Мандосу она, конечно же, не пойдет. Много чести, да и веры не может быть отныне его словам. Если видел будущее, отчего же не упредил, не предостерег? Не отвратил несчастье? Нет. Но есть другие, кто может ответить, и они — иное дело. А впрочем…

Лехтэ села прямо на влажную, остро пахнущую перегноем землю, и тяжко вздохнула, опустив лицо в колени. Не она ли сама, по собственной воле, отказалась идти и разделить утраты и тяготы? И о чем только думала?

Странно. Она точно помнила, что уйти собиралась. А потом отложилось в памяти, как лебеди-корабли уплывали, унося на крыльях тех, кто ей дорог — мужа и сына. А вот между… Был странный разговор, был майя, посланец Намо. Дескать, без нее ее любимые будут жить.

И были глаза мелиндо.

Лехтэ вскочила, сорвалась с места и побежала вперед, не разбирая дороги. До сих пор, несмотря на то, что минуло время, их выражение вспоминать было невыносимо тяжко. Столько боли отразилось тогда в них, столько, кажется, вместить не сможет ни одно сердце. И что же теперь? Навек расстаться? А как же клятвы? Как же счастье, что, несомненно, было у них? И, может быть, только оно и было? А все остальное лишь пустой сон.

Куда рвешься, сердце? Куда бежишь, тянешь? Зачем летишь за тем, кого уже не догнать? Или все же есть способ?

Лехтэ остановилась и осмотрелась вокруг немного странным, диковатым взглядом. Узлом стянула под горлом плащ. Ведь ушел же Нолофинвэ пешком через льды. Так неужели она, если захочет, не отыщет способ добраться?

Только полноте, нужно ль это? Кто ее будет ждать, когда она придет? Если придет. Атаринкэ. Мельдо. Распахнет объятия? Или оттолкнет, назовя предательницей? Но ведь если не приедешь, то и не узнаешь, так ведь? Нолдиэ она или нет? Она ведь не испугается?

«У кого бы спросить совета?» — подумала Лехтэ и, обернувшись, поглядела на Тирион, на его далекие крыши, непривычно сверкавшие в этих новых золотых лучах, так не похожих на свет Древа.

Земля дышала, пробуждаясь от сна, легко и радостно. Свежий воздух бодрил, но уже не было в нем того не проходящего, леденящего кровь и фэа холода, от которого не было спасения. Нолдиэ присела на корточки и стала смотреть, как бегут через поля говорливые ручейки, сливаясь, свиваясь в речушки, как разливаются они, питая влагой. И, может быть, это сама жизнь сейчас пела песню столь жизнеутверждающую и прекрасную, каковую даже квенди не пели еще ни разу? И не стоит ли ей самой чему-нибудь у нее поучиться?

Перед глазами вставали одно за другим видения. Что будет, если она дойдет в конце концов до Белерианда? Туда. Куда стремился попасть супруг? Неважно, каким путем, об этом можно будет подумать потом. Но вот нашла она, пришла и сказала. И что же? Может статься, он ей будет вовсе не рад? Хотя и представить-то такое невозможно, немыслимо. Но если?.. Что тогда будет делать она? Сможет ли вернуться назад, в Аман? Или обратный пусть будет закрыт ей после, как и всем прочим? Вопросы, вопросы… Как их много.

Лехтэ глядела внутрь самой себя, в глубину фэа, и сердце настойчиво, решительно говорило ей, что сомнения все напрасны, что слова Атаринкэ, сказанные при прощании — это только слова и ничего больше. Ведь приносил же он вместе с ней однажды клятвы? И не бывало такого еще никогда, чтобы эльда, раз выбрав суженого и принеся обеты любви, отринул их.

Птица запела прямо над головой, и Тэльмиэль вскочила, глядя на нее, как на неведомое пророчество. Все будет. Она найдет, справится. И обязательно посоветуется. Есть семья и друзья. А пока…

Она оглянулась на Тирион, и хрустальные башни сверкнули в лучах золотого светила, на миг ослепив.

— Мы дошли! Эндорэ, льды позади, — голос Нолофинвэ должен был быть радостным и уверенным, но вместо этого звучал хрипло и устало. Казалось, все силы, вся воля, что вели нолдор сквозь ледяную смерть Хэлкараксэ враз оставили его.

— Атто, сейчас отдохнем. На земле, держись, — неменее измученный Финдекано сразу же оказался рядом, незаметно поддерживая отца плечом.

Нолдор все прибавлялось и вскоре берег этого ледяного моря ожил: повсюду раздавались голоса, возводились походные шатры для отдыха, откуда-то даже доносились переливы небольшой арфы Артафиндэ.

Когда нога последнего эльда, что шел чрез Хэлкараксэ коснулась земли Белерианда, ослепительно яркий луч стрелой пронзил темноту неба, разогнал мрак и холод. Ладья Ариэн поднялась на небосклон под пение труб нолдор. Не было приказа — был единый порыв: эльфы славили свет, новый и знакомый одновременно.

Она отвернулась и пошла, не глядя, собственно, куда направляется, не выбирая дороги. Впереди простирались влажные от подтаявшего снега луга. Лехтэ тонула в грязи по щиколотку, но не обращала на неудобства никакого внимания. Ветер трепал волосы, студил лицо, но у него не получалось вымести из головы печальные мысли.

Скоро однако она поняла, что держит путь в сторону Пелори. Высокие деревья становились все меньше, а камни, наоборот, крупнее. Заметив далеко впереди ручеек, Лехтэ направилась к нему.

Вода весело прыгала по камням, рассыпаясь бурным каскадом, и можно было подумать, что она хочет рассказать о чем-то нолдиэ или поделиться интересной историей, услышанной на другом краю света — там, где берут начало все реки мира.

Лехтэ присела на блестящий от влаги покрытый мхом валун и прислушалась. Но, конечно, ничего не могла разобрать. Вокруг уже пробивались из земли подснежники, и сердце, измученное холодом и тьмой, радовалось этой незатейливой, но такой милой и одухотворяющей картине.

Хотелось спать. Широко зевнув, Тэльмиэль попыталась вспомнить, когда дремала в последний раз, но так и не смогла. Тирион остался далеко за спиной, а летать, к ее огромному сожалению, словно птица, она не умела.

Недолго думая, Лехтэ плотнее завернулась в плащ и устроилась прямо на земле, положив голову на камень.

Сны были тревожными. Ей виделся мельдо, который шел куда-то вперед, и на лице его застыло горе. Слышался звон мечей и чьи-то громкие, тревожные крики. Наползала тьма, опутывая щупальцами, и Лехтэ рвалась, пытаясь крикнуть что-то, но губы не в силах были издать ни звука.

Вот Атаринкэ сошел с тропы, наклонился и поднял сына. Точнее, она лишь по наитию поняла, что это Тьелпэ — тот сильно вырос. Но кем еще мог быть тот нолдо? Фэа чувствовала, что предположение верное.

Тьма метнулась в сторону Тьелпэ и обвила его плотным коконом. Атаринкэ выдернул у сына стрелу из плеча, а Лехтэ громко, пронзительно вскрикнула и… вдруг проснулась.

«Что это было?» — подумала она, садясь на земле и потирая лоб.

Вокруг как будто ничего не изменилось — все тот же ручей и цветы, вот только на ветке, с любопытством поглядывая на нее, сидит соловей. Лехтэ улыбнулась ему, протянула руку, а потом вдруг подумала, не достанет ли осанвэ до смертных земель? И открыла разум для поиска.

Мысль блуждала, разбирая увиденный сон на детали.

Тьма. Что значит она? Ничего хорошего, вероятно. Зло и беды. Там, в Эндорэ, они ходят вокруг да около, норовя выпростать в неподходящий момент смердящие лапы и схватить — это она хорошо помнила по рассказам отца и деда.

Но где тьма, там есть и свет, верно? Есть радость, веселье, музыка.

«Что же там произошло?» — размышляла Лехтэ.

Ясно ведь — что-то случилось. Однако оба они, — и муж, и сын, — живы. Нити, что связывают ее фэа и их, не оборвались. Хотелось полететь туда, вперед, помочь хоть чем-то. И тогда она распахнула разум для осанвэ. Быть может, она сможет дозваться Атаринкэ? Что, если он почувствует ее?

То, что надо было сказать, шло из сердца.