Стражи шагнули вперед, желая закрыть короля, но Финрод жестом остановил их.

— Ты? Или все же Мелиан? — уточнил он.

— Я тоже. Я хотела власти и могущества. Я околдовывала подданных и…

От истории Даэрона вздрогнули все, включая Берена, впервые услышавшего ее полностью.

— Тебе не меня надо просить о помощи, а Эру. Только Единому решать, даровать ли прощение или нет. Причиненное тобой зло велико, но любовь, которая все же смогла зародиться в твоей душе, внушает надежду, что еще не все для тебя потеряно.

— Что же нам делать, государь? — спросил Берен.

— Жить. Тем более ты отлично знаешь, как одолеть ее безумие.

Сын Барахира смутился, лишь сейчас осознав, что эльфы появились на поляне несколько раньше.

Не зная, что на это ответить, он вновь попросил помощи и убежища. Фелагунд промолчал.

Один из стражей извлек кристалл, от которого шел дивный свет, бело-голубой и удивительно чистый.

— Это сильмарилл? — ахнула Лютиэн.

— Конечно, нет. Так, безделица, — спокойно ответил Финрод, отметив, что камень приобрел кроваво-красный оттенок, а его грани стали похожи на черные глубокие трещины.

— Нет, Берен, сын Барахира, ты не ступишь под своды Нарготронда, как и твоя спутница, — наконец ответил он. — Но я помогу вам. Оставайтесь здесь, на этой поляне, и мои верные принесут вам еду, одежду и даже оружие. Пусть ваш путь будет менее трудным.

— Что ж, благодарю вас, государь. Такая помощь окажется очень кстати, — несколько огорченно ответил Берен.

— Не отчаивайся. Послушай доброго совета — уходите в лес, живите там, а решение придет само. Лютиэн уже знает его, но пока не готова принять. Люби ее такой, какая она есть. Поверь, это…

— Я понял. Любовь — та сила, что удержит ее.

— И не только. Ее фэа должна очиститься. Только тогда вы сможете обрести истинное счастье, — закончил свою речь Финдарато.

— Благодарю вас, — произнесла Лютиэн. — Вы правы. Я знаю, что должна сделать. Но… боюсь.

— Еще не время, — ответил Финрод. — Теперь же прощайте. Не думаю, что мы еще встретимся.

Берен склонил голову, провожая Фелагунда, а Лютиэн впервые после своего падения запела.

Долго он слушал ее голос, что становился все чище и звонче, пока наконец не воскликнул:

— Соловушка! Пташка моя певчая!

— Берен, любимый! — эльфийка прижалась к его груди и долго слушала стук его сердца.

«Эру, я была плохой майэ, ужасной синдэ, позволь мне стать человеком и прожить с ним всю недолгую жизнь, что ты отмерил аданам. Пусть после я уйду навсегда из Арды, но навеки буду связана с тем, кого действительно люблю!» — просила она Единого, умоляя взять ее бессмертие и простить.

Солнечный луч пробился сквозь листву и золотым огнем вспыхнул над влюбленными.

«Да будет так!» — услышали они голос, и Лютиэн дала волю слезам, что наконец-то принесли облегчение ее душе.

— Ну что, племянник, какое известие ты мне хотел передать? — Турукано оглянулся на ехавшего рядом Туора и ободряюще улыбнулся.

— Оно касается твоей семьи, дядя, — откликнулся тот.

— Тогда подожди немного, пока мы не прибудем в город. Пусть моя дочь тоже его услышит.

— Хорошо, — легко согласился Туор.

Он с любопытством осматривался по сторонам, и на лице его был написан почти детский восторг. Остались позади все семь Врат Ондолиндэ, и теперь перед глазами расстилались широкие зеленые поля, расцвеченные яркими мазками цветов, подобно диковинному полотну. Юноша вглядывался в сверкающие в последних лучах Анара шпили башен, однако чем дальше, тем более серьезным становилось его лицо. Воспитанник нолдор, он невольно подмечал недостатки, могущие в случае битвы с Врагом обернуться катастрофой. Те самые, о которых говорил Тьелпэринквар, а так же множество других, которых не было видно снаружи. Высокие горы превращались в его воображении в ловушку, из которой было невозможно вырваться. Ровные поля, дававшие великолепный обзор с высоких городских стен, не позволяли защитникам в случае необходимости укрыться или спрятать детей и нисси. Туор представил, что будут делать жители Ондолиндэ, если Врата будут сломлены ордами Врага, и содрогнулся. Мгновенно в мыслях его заполыхали пожары, отряды тварей заполонили равнину, не представлявшую никаких препятствий, и он отчетливо, до самого конца осознал, что в этом случае в самом деле негде будет спастись. Поэтому чуть позже, увидев два искусно выполненных из золота и серебра древа, которые Турукано назвал Глингал и Бельтиль, приемный сын Финдекано только головой покачал. Вслух, впрочем, он ничего говорить не стал, поэтому средний Нолофинвион принял жест за выражение восхищения. Анар скоро окончательно спрятался за горами, в небе рассыпались яркие звезды, и взошедший Итиль посеребрил уже близкие башни города, окутав округу ореолом таинственности.

На стене затрубили стражи, и ворота города распахнулись, впуская короля и его спутников. Радостно шумели фонтаны, жители города приветствовали юного адана, и тот усилием воли отбросил рисуемые воображением мрачные картины, позволив себе всей душой растворить в красоте.

— Еще чуть-чуть, — заметил Тургон, — и мы дома. Покои во дворце уже ждут тебя.

— Благодарю, дядя.

Заметив в конце прямой и длинной, словно стрела, улицы королевский дворец, он безотчетным движением отряхнул порядком запыленный сюрко, надетый поверх кольчуги, и поправил меч.

Журчащие в свете звезд фонтаны рассыпались бурным каскадом брызг, словно приветствуя гостя. Подошедшие стражи приняли лошадей, и Туор по установившейся дома привычке поблагодарил их, получив в ответ улыбку:

— Не за что, принц.

Турукано первым ступил на высокую мраморную лестницу, и сын Финдекано, подняв взгляд, на мгновение замер, словно пораженный молнией. Такого он за всю свою короткую жизнь не видел еще никогда, хотя немало нисси, и среди них необыкновенных красавиц, включая и его приемную мать, прошло перед глазами.

На верхней ступеньке, озаренная лучами Итиля и светом звезд, стояла дева. Ее серебряное платье сверкало подобно россыпи бриллиантов, а длинный шлейф обвивал ее стройный стан и спускался вниз на несколько ступеней. Уложенные в искусную прическу золотые волосы спускались по плечам, и цветы мэллорнов, росших по бокам лестницы, выглядели бледно и невзрачно на фоне дочери короля.

Ибо это была Идриль. Она улыбнулась, и Туору показалось, что Анар снова вернулся на небосвод.

— Моя дочь Итариллэ, — представил их друг другу отец. — Туор, сын Хуора и приемный сын моего брата Финдекано.

— Alasse, — откликнулась дева, и в ее улыбке, в нежном свете глаз засиял незнакомый юноше огонь, согревший фэа. — Рада видеть тебя.

— Vande omentaina, принцесса, — откликнулся он, учтиво склонив голову. — Пусть Анар осветит твой путь.

— Благодарю, Туор, — вновь улыбнулась она. — И твой тоже.

Тургон продолжил:

— Племянник сказал, что он пришел с известием.

— С каким же? — полюбопытствовала Идриль.

Туор оглянулся на короля, на напряженно ожидавших у подножия стражей, на лица Эктелиона и Глорфинделя, каждый из которых только что понес потерю, и, набрав воздуха в грудь, объявил:

— Леди Эленвэ возродилась.

Туору показалось, что тишина рассыпалась на тысячи звенящих хрустальных осколков. Турукано покачнулся, Идриль всплеснула руками, а стражи выдохнули в едином порыве.

Принцесса подбежала к Туору и, схватив его за руки, прижала их к своей груди:

— Как это случилось? Ты уверен?

— Да, принцесса, — подтвердил Туор. — Мы были с Эрейнионом этим летом в Бритомбаре, катались на лодке, и Великое море напело нам. Сомнений нет — там, далеко в Амане, вышла из мрачных Чертогов Намо ваша мать.

— Давно?

— Да, лет семнадцать назад.

Итариллэ несколько мгновений смотрела Туору в глаза, и в зрачках ее читались бесконечная благодарность и восхищение.

— Спасибо тебе, Туор, — в конце концов прошептала она и обернулась к отцу.