«Где же ты можешь быть, торон?» — думал он, пытаясь пересмотреть ставшую привычной картину вселенной.

«Что если граница представляет собой некое пространство, пусть и сильно сжатое?» — формулы плыли одна за другой, пока наконец не сложились в нужное уравнение. Старший сын Финвэ от огорчения полыхнул и замер — вытащить душу брата он не мог.

«Равновесие. Абсолютное и совершенное. Он не жив и не мертв. И одновременно и жив, и мертв. Вывести его из этого состояния сложно, к тому же я скорее его подтолкну к Чертогам, чем к его роа в Белерианде. Если бы я сам был жив, то…» — мысли его унеслись на некоторое время прочь, к сыновьям, жене и даже оставшемуся в Тирионе Арафинвэ. Фэа горела, желая жить и творить, любить и созидать, а не прозябать в пустоте, которая, хотя порой и была интересна, все же утомляла своим единообразием. Вновь потянувшись к душе Ноло, Фэанаро ощутил то, что не заметил в первый раз — липкую паутину тьмы, что пила силы и прочно удерживала душу на границе.

«Держись! Сейчас станет немного легче», — мысленно обратился он к брату, и жаркое пламя всколыхнуло изнанку мира. Оно согревало, окутывало добрым теплом фэа Финголфина и при этом беспощадно жгло паутину тьмы. Когда наконец кокон распался, лохмотья, ранее крепко державшие свою добычу, осели грязными хлопьями и были поглощены самой сутью мироздания.

«И, скорее всего, появились в иной форме и в другой части Арды», — подумал Фэанаро, росчерком души сотворив себе дверь, чтобы некоторое время побыть с семьей.

Призрачные хлопья, появившиеся словно из ниоткуда, беззвучно опустились на запястье валы, сложившись в причудливый браслет.

— Все же нашел и распутал! — произнес Намо и прикрыл глаза.

«Но оставил все там же… Хорошо, значит, братец придумал верный способ убирать самых надоедливых», — владыка Мандоса хохотнул, но быстро принял надлежащий вид.

— Приветствую, сестра, — он привстал с трона и протянул руку Ниэнне, предлагая проследовать за ним.

— Зачем ты позвал меня, Намо? Я еще не оплакала…

— Успеешь! Ты ведь знаешь, о возрождении Эленвэ, не так ли?

— Конечно. Я так рада, что ее душа исцелилась! Это значит, что не зря я лила слезы, а ты предоставил ей нужный покой.

— Все так, все так, — отмахнулся Намо. — Но есть один нюанс…

— Какой? — с беспокойством спросила Ниэнна.

— Ее фэа тянется к смертным землям, где сейчас находятся ее муж и дочь.

— Разве это не естественно, владыка? — удивилась валиэ.

— Конечно. И в любое другое время я был бы только рад, ведь это означает, что она и правда живет! Однако эльфийка еще слаба. Я бы хотел временно огородить ее и тех, кто возродиться после, от опасности перенапрячь силы фэар.

— Что же ты предлагаешь?

— Спойте вместе с моей супругой песню — сотките завесу вокруг Амана. Пусть ее мастерство и твои слезы создадут невидимое полотно, что удержит мысли живущих здесь…

— Хорошо, брат мой, я исполню твою волю, — ответила Ниэнна. — Ты мудр и велик, но в то же время так заботлив. Пусть же скорее возродятся и окрепнут все, кто сейчас исцеляется в Чертогах, и тогда мы снимем завесу. Ты только вообрази, сколько радости будет. Весь мир наполнится светом! А ежели останутся места, пораженные тьмой, то мои слезы помогут и им исцелиться!

Намо поморщился, но кивнул головой неожиданно воодушевившейся сестре.

За разговором фэантури дошли до чертогов Вайрэ. Супруга Намо уже знала о замысле мужа, а потому валиэр почти сразу начали петь. И не успела ладья Ариэн завершить свой путь, как некогда Благой край оказался покрыт плотной завесой, сотканной из скорби и слез.

Майтимо отложил письмо и задумался. Когда бои еще не закончились, известие о странном ранении Нолофинвэ сильно удивило и обеспокоило его. Однако времени на раздумья не было — приходилось добивать остатки армии Моринготто, которые продолжали упорно атаковать Химринг. Когда же нолдор уничтожили последних ирчей, Маэдрос не сомневался, что целители Барад Эйтель уже помогли королю. Однако следующее послание от Финдекано убедило его в обратном. Немногим позже он узнал от друга и о гибели Аракано.

— Эти битвы не прошли без потерь, — с горечью сказал Майтимо кузену, и его ладонь чуть дрогнула на палантире. — Но мы выстояли. Не дадим же горю сделать то, чего не смог добиться Враг.

Тогда Фингон согласился с ним, однако боль утрат надолго заставила его отложить иные мысли, кроме как об ушедших родичах и иных нолдор.

Теперь же друг писал об ином. Предложение Турукано, о котором сообщал ему Фингон, было понятно и обосновано, но…

«А ведь Макалаурэ в свое время отказался, хотя и правил нолдор. А у него было намного больше оснований тогда стать королем», — подумал Маэдрос, и боль от потери брата на мгновение исказила его лицо.

Он снова взял в руки свиток и внимательно перечитал его. Майтимо вновь показалось, что в первый раз нечто важное ускользнуло от его внимания.

— Так и есть! — воскликнул он. — Часть тенгв написана иначе. Финьо решил вспомнить наши «тайные послания» друг другу в Тирионе.

Память незамедлительно подсказала Маэдросу, как следует прочитать скрытое в свитке.

«Нельо, ты согласен вновь принять корону нолдор? — гласил зашифрованный вопрос. — Ты отдал ее моему отцу, и я прекрасно помню, почему. Теперь я готов вернуть ее тому, чья она изначально была по праву. Жду твой ответ. Финьо».

Маэдрос встал и подошел к окну. Сгущались сумерки. Холодный северный ветер привычно завывал, стараясь убедить нолдор Химринга в бесполезности осады Ангамандо и лишить их надежды на победу. Пики Тангородрима вечной угрозой возвышались в отдалении, и, хотя всполохов пламени не было видно, Майтимо чувствовал, что Враг не сломлен. Он затаился, чтобы залечить свои раны и после выплеснуть скопившуюся злобу на все живое в Белерианде.

«Нет, не мне править нолдор. Я должен исполнить Клятву и тем освободить от нее братьев. А пока что хранить северные рубежи, не позволяя Врагу вторгаться в наши владения». Он уже собрался вернуться к столу и написать ответ, как на миг разошлись тучи, и в прорехе ярко блеснули лучи заходящего Анара.

«Значит, я точно прав. Это знак. Прости меня, Финьо, но теперь твоя очередь быть нолдораном».

На утро гонец выехал из врат Химринга, чтобы доставить в Ломинорэ важный свиток, скрывавший в себе и ответ на тайный вопрос кузена:

«Нет, мой дорогой друг. На этот раз я полностью согласен с Турукано — королем быть тебе».

— Слишком много новостей, да, отец? И не все из них хорошие? — спешившийся Эрейнион подошел к Финдекано и, крепко обняв, заглянул в глаза. — Как ты?

Переменчивый западный ветер гнал по небу низкие серые облака, забирался под ворот куртки. Верные вздрагивали от особенно резких порывов и, оглядываясь на лордов, опускали взгляды. Даже кони, казалось, старались вести себя тише.

— Я рад твоему приезду, йондо, — признался лорд Ломинорэ и перевел взгляд на стоявшую поодаль жену.

Сын улыбнулся, посмотрев на мать, и, преодолев в два шага разделявшее их расстояние, поцеловал ее в щеку.

— Как дела в Бритомбаре? — поинтересовалась она.

— Все хорошо. До нас добралась всего одна стая варгов и темных майяр, но мы справились с ними. Тхурингветиль убил я. Но я лучше потом, за ужином, все расскажу. Сначала ответьте, как дедушка Нолофинвэ?

Финдекано вздохнул и, обняв Эрейниона за плечи, повел в донжон. Можно было подумать, что за время, проведенное вдали от родного Ломинорэ, сын стал еще выше и шире в плечах, если такое вообще возможно. Во всяком случае, смотрелся он немного массивнее своего отца. Армидель улыбнулась, переведя взгляд с сына на мужа и обратно, но сразу же, должно быть вспомнив о печальной теме их разговора, вновь сделалась серьезной.

— Без изменений, — ответил Фингон. — По-прежнему лежит, не приходит в себя, и целители его не могут дозваться.

Они поднялись по лестнице и вошли в библиотеку. Эрейнион скинул плащ и куртку, поежился и, подойдя к камину, проворно разжег огонь.