— Идеально подходит.

Теперь стоило попробовать создать нужный оттенок серого, чтобы изобразить глаза. Однако этим она решила заняться завтра, закончив на сегодня работу.

День клонился к вечеру. Высокое небо за окнами обрело глубину, и дева, удобно устроившись на ближайшем стуле, достала из кармана лембас и критически его осмотрела. Хлебец был выпачкан в золе и припорошен бурым порошком. Решив, что такой трапезой вполне можно и пренебречь, она вновь убрала свою находку в карман и выбежала в сад.

Деревья мерно шелестели, и Ненуэль, остановившись под самой раскидистой и пышной кроной, прислушалась к тихому, но отчетливо слышимому шепоту собственной фэа. Вновь она куда-то звала, манила. Далеко-далеко, возможно даже за круговые горы, ограждавшие, словно безмолвные стражи, долину Тумладен. Хотелось то ли плакать, то ли петь. А еще было невыносимо грустно от того, что она не может поделиться своими успехами с тем, к кому стремится душа.

«Но ведь так не бывает, чтобы не было выхода, — подумала она. — Нужно только как следует поискать — и способ решения непременно найдется».

Мысль воодушевила, и Ненуэль, погладив шершавый ствол дерева, подумала, что та самая нить, связавшая ее однажды с кем-то далеким, теперь вполне может доставить ему от нее известие.

В памяти всплыла музыка, которую слышала она однажды на празднике, и вновь шепот моря вторил той тихой, нежной мелодии. Дочь Глорфинделя закрыла глаза и запела, всем сердцем мечтая, чтобы ее желание осуществилось.

Песня, рожденная самой фэа, поплыла над садом, постепенно поднимаясь все выше и выше к небу. Она полетела над острыми каменными пиками, над полями, над мертвой долиной Нан Дунготреб и, перемахнув на своем пути через несколько рек, подобно освежающему ветру ворвалась в окна мастерской.

Тьелпэринквар вздрогнул и, оглянувшись на широко распахнутое окно, отложил инструмент.

— Отец, тебе тоже чудится? — спросил он взволнованно.

— Что именно? — уточнил Курво, с легким недоумением посмотрев на сына.

Тот несколько мгновений молчал, и на лице его читался чистый восторг, как будто он слышит прямо здесь и сейчас нечто прекрасное и удивительное.

— Кто-то поет, — наконец ответил он. — Дева. И еще музыка. Ты знаешь, мне кажется, она уже играла однажды на празднике в Бритомбаре.

Искусник прислушался и наконец уверенно покачал головой:

— Я различаю только ржание лошадей и голоса верных. Тебе показалось, должно быть.

— Нет, — уверенно покачал головой Тьелпэ.

Он был убежден, что ничего более восхитительного ему за всю свою жизнь слышать не доводилось. Волнение, родившееся в груди, живо напомнило непонятный сон, виденный давно, много лет назад. Но, увы, сейчас у него не было под рукой флейты, которая могла бы выразить охватившие его чувства.

— Так значит, это были не грезы, — невпопад пробормотал он и опрометью выскочил из мастерской.

Откуда прилетел этот зов, он никак не мог понять. Расспросив нескольких верных, он убедился, что голос различим лишь им одним. Птицей взлетев на крепостную стену, он замер, вслушиваясь и пытаясь угадать направление. Впрочем, получалось плохо. В конце концов, Куруфинвион стал просто внимать, пытаясь запомнить каждую ноту голоса.

«О чем же он мне напоминает? — думал он, то и дело безотчетно хмурясь и кусая губу. — Я словно знал, но забыл, а голос уверен, что помню. Впрочем, когда это нолдор боялись загадок? Я непременно разберусь!»

Дав себе мысленно такое обещание, он убедился, что кольцо аванирэ по-прежнему держится на пальце, и распахнул как можно шире осанвэ.

«Пусть фэа летит за песней и ищет», — подумал он.

Мелодия еще какое-то время звучала, а после стала затухать, становясь все тише и тише, и наконец смолкла. Однако Тьелпэринквар еще долго стоял, не шевелясь, и пытаясь угадать, не голос ли собственной судьбы он только что слышал.

Светильники привычно прогоняли темноту наступившей ночи, а Нолофинвэ все мерил шагами кабинет, изредка останавливаясь у палантира с протянутой ладонью, которую, однако, тут же убирал прочь.

«Ответит не Анайрэ. Зачем зря беспокоить… Но она узнает. Вызовет ли? Помнит ли сама? Что я говорю, такое невозможно забыть…»

Волны мерно плескали о берег, и мелодия, древняя и почти что изначальная, сливалась с песней любви двух нолдор. Кожа супруги сияла в серебристом свете, а в ее широко распахнутых глазах полыхало пламя, готовое охватить не только ее любимого, но и, казалось, дотянуться до самой сути Эа. Так и случилось. Именно тогда, в ту поистине волшебную ночь, в Благом краю, вдали от Тириона, при бледных лучах Тельпериона и звезд Варды, был зачат их старший сын. А теперь… теперь тот скоро сам станет отцом и будет качать на руках своего малыша или малышку.

«Но как узнает об этом Анайрэ? Или же… не сейчас. Я сообщу ей, если она вновь решит воспользоваться видящим камнем, но сам… пусть сначала родится. Тогда уже точно поговорю с ней».

Приняв решение, Финголфин немного успокоился, вновь перечитал письмо сына, уделив на этот раз больше внимания известиям о делах нолдор в Ломинорэ.

Тревога и смутное волнение поселились в его сердце. Несмотря на мирные спокойные годы, что-то подсказывало Нолдорану об их относительно скором конце, вызывая беспокойство за судьбу будущего внука. Он то и дело бросал взгляды на север, словно пытался разглядеть, что же происходило за Железными горами, казавшимися издали огромной и уродливой тенью.

Ни один всполох не озарял небо над твердыней Моринготто, что выглядела мертвой и покинутой. Однако сердце нолдо чувствовало злобу, что затаилась там.

«Скоро. Уже скоро он нанесет удар», — подумал Нолофинвэ и удивился своим мыслям — разведчики доносили о полном затишье на севере.

====== Глава 62 ======

Ледяной ветер ворвался в открытое окно, чуть не выхватив только что доставленный свиток. Маэдрос тряхнул головой, поправляя разлохмаченные волосы, и вновь внимательно вчитался в строки, написанные дорогим и знакомым почерком:

«… морские крепости… не пропустили… перехватили… сотрудничество с фалатрим…

Мы с Армидель ждем ребенка».

— Что? Он хоть понимает, какое сейчас время?! А если… — то, что в былые времена вызвало б однозначную радость за кузена, сейчас сильно взволновало лорда Химринга. Он искренне желал Финдекано и его супруге счастья, но такое легкомыслие… «Впрочем, мой друг, ты всегда был немного безрассуден. И тебе везло. Пусть и на этот раз Стихии не отвернутся от твоего еще не рожденного малыша!»

С этими мыслями Маэдрос покинул кабинет — следовало отправляться.

Несколько дней назад, после беседы с Макалаурэ при помощи палантира, братья решили совместно обследовать крайние северные рубежи, а по возможности проникнуть и дальше.

— Нельо! — радостно приветствовал его менестрель, первым добравшийся до условленного места. Верные тоже делились новостями, спрашивая об общих знакомых или родичах, но при этом ни на мгновение не забывали следить за обстановкой.

Было тихо. Анар ярко освещал зеленые просторы Ард-Галена, и лишь немного отличный цвет трав напоминал эльфам о том, что некогда эти места сожгло колдовское пламя.

— Как добрался? Все спокойно? — спросил Майтимо.

— Да. Ни следа ирчей, — ответил Кано. — Вот только…

— Что?

— Мы встретили странных созданий.

— Лаурэ, давай точнее. Это может быть очень важно!

— Это не ирчи. Возможно, они нам и не враги.

— Они шли с севера?

— Скорее направлялись туда.

— Все слуги Моринготто должны быть уничтожены!

— Не торопись с выводами, Нельо. Мы не знаем, кто они, — твердо стоял на своем Макалаурэ.

— Добровольно идущий в Ангамандо не может быть нашим другом. Как ты этого не поймешь, Кано! — несколько резко ответил Маэдрос. — Никто в здравом уме не захочет оказаться там.

— Их могли обмануть…

— Окончим этот разговор, торон, — оборвал его Майтимо. — Встретим их — узнаем. Но что-то мне подсказывает, не к добру это все, не к добру. Замышляет Моргот что-то. Опередить бы его…