Смахнуть пыль, непонятно откуда постоянно бравшуюся в Белерианде, сменить постельное белье, распахнуть окна и проветрить комнаты. Покончив с этим, она направилась на кухню — следовало подумать о еде для возвращавшихся. И эта несложная работа заняла куда больше времени, чем Тэльмиэль предполагала.

Сначала она замесила тесто, потом отправилась в кладовые и принесла оттуда мясо, овощи, сыр и орехи с медом. Достав мясо, она хотела просто пожарить его, но потом передумала и потушила в горшочках с овощами. Испекла два пирога — с птицей и с вишней. Поставила воду под травяной напиток.

Когда все было готово, Лехтэ вернулась в покои и разожгла там камины, затем положила в постели сыну и мужу горячие камни, чтобы согреть их, и закрыла окна. Теперь, кажется, крепость точно была готова к встрече хозяев.

Вновь спустившись вниз, она накрыла на стол в обеденном зале, поставив, впрочем, мясо и пироги в очаг, чтобы подольше оставались горячими.

Наскоро ополоснув лицо, Тэльмиэль вышла во двор и в тот момент услышала, как за стеной трубят знакомые рога, возвещая о возвращении хозяев крепости. Дыхание снова перехватило, и уже мгновение спустя Лехтэ бежала к медленно открывавшимся воротам.

Эльдалоттэ пропустила золотистую прядь волос сквозь пальцы и принялась заплетать мужу косу, изредка прикасаясь к его шее, кончикам ушей или же очерчивая линию подбородка.

— Мелиссэ! — несколько раз Ангрод порывался встать и обнять жену, однако та настойчиво возвращала его назад.

— Сейчас я выполню все, что велели целители, и отпущу тебя, — по возможности строго сказала она.

Ангарато рассмеялся:

— Отпустишь? А я разве собирался уходить?

Арафинвион перехватил ее руку и быстро поцеловал запястье.

— Снимай рубашку, — требовательно произнесла Эльдалоттэ.

— Всегда пожалуйста, — откликнулся он.

— А штаны оставь, — поставив рядом поднос со всем необходимым заявила эльфийка. — Во всяком случае пока, — добавила она.

Ангарато шутил и заигрывал с женой, однако когда она крайне бережно и аккуратно принялась разматывать повязки, сцепил зубы и почти до боли сжал челюсти, чтобы ни единым звуком не показать, что на самом деле ощущает.

— Ш-ш-ш, расслабься, мельдо, пожалуйста, — Эльдалоттэ смочила бинты отваром, немного подождала и вновь принялась их снимать. — Еще немного. Я знаю, чувствую, как тебе плохо. Я с тобой, держись, — ласково шептала она.

Наконец грязные полоски ткани были отброшены, и эльфийка принялась обрабатывать раны мужа, как показал ей целитель, которого ее супруг решил более одного раза не беспокоить — раненых в Дортонионе было много.

— Выглядит намного лучше, — сообщила Эльдалоттэ, когда промыла и нанесла все предписанные мази. Сейчас перевяжу чистым и на сегодня закончим, — ее голос был уверенным и почти веселым, однако эльфийка до сих пор с ужасом замирала, стоило ей представить, что случилось бы, прийдись удар немного выше.

— Не туго? — спросила она, завязывая бинт.

Дождавшись ответа, что все в порядке и что совершенно не о чем беспокоиться, она занялась относительно мелкими порезами и ссадинами.

— Теперь совсем все, — сообщила она, помогая супругу надеть рубашку. — Выпей настой и полежи немного.

— Нет времени. Я же говорил, что должен…

— Всего полчасика. Просто немного отдохни — ничего срочного или такого, с чем бы Айкьо не справился без тебя.

Ангарато тяжело встал. Голова еще кружилась, хотя и несильно, тело болело, рана неприятно щипала и пульсировала.

— Хорошо, но только на полчаса, — согласился он с женой.

Та улыбнулась любимому и направилась к двери.

— Лоттэ, — остановил ее Ангрод. — Побудь со мной, если можешь.

Он понимал, что у его супруги, леди Дортониона сейчас более чем много дел, но нестерпимо хотелось обнять, зарыться лицом в ее волосы и никогда-никогда не отпускать от себя.

Эльдалоттэ улыбнулась и осторожно устроилась рядом с мужем.

— Хочешь, я спою тебе?

Тот кивнул, прикрывая глаза. Голос любимой прогонял боль, рассеивал тьму и горечь от потерь, придавал сил и в то же время погружал в сон.

Эльфийка пела и нежно гладила любимого по волосам, а когда тот задышал реже и глубже, замолчала, и прилегла рядом, обнимая, готовая сейчас закрыть и защитить своего любимого от тьмы и зла. Ангарато, не просыпаясь, повернулся удобнее, и крепко прижал к себе Эльдалоттэ. И свет их любви разрывал, сжигал уничтожал темные липкие нити, что тянулись от ран нолдо к самому Ангамандо.

Луч Анара заглянул в окно, скользнул по подоконнику, спустился на столик, сверкнул на сосудах с травяными отварами и наконец обосновался на осунувшемся лице нолдо, призывая того открыть глаза.

Аракано лежал неподвижно и практически безжизненно, несмотря на то, что его раны более не кровили, а некоторые уже начали затягиваться. Целители давно извлекли из него все осколки, проверив их после на наличие яда — ничего обнаружено не было. Кроме следов темной и очень злой магии, которая, как решили они, и не отпускала Нолофинвиона из своих пут.

Финголфин зашел к сыну в комнату, поздоровался с ним и уже привычно устроился в кресле рядом, взяв Аргона за руку. Он не расставался с надеждой, что однажды тот сумеет побороть колдовство Моринготто и вновь откроет глаза.

Тем временем золотой лучик нежно гладил щеки и скулы лежавшего нолдо, щекотал кончик носа и танцевал на ресницах до тех пор, пока Аракано не сделал резкий вдох, дернулся всем телом и увидел сидевшего рядом отца, чьи пальцы он непроизвольно сжал своими.

— Йондо! Родной мой, — Финголфин бережно обнял того за плечи и на мгновение прикрыл глаза, позволив лишь одной соленой капле сбежать вниз по щеке.

— Я сейчас позову целителей, они…

— Не стоит, атто, все хорошо, — Аракано слабо улыбнулся и сделал попытку приподняться на подушках.

— Я помогу, не торопись, — Нолофинвэ бережно устроил сына удобнее. — Чего бы тебе хотелось?

— Морошки, — неожиданно для себя сказал он, вспомнив о яркой светящейся ягоде, что привозили верные из Дортониона или даже Химринга, и которая почти не встречалась в Хитлуме.

Финголфин задумался, пытаясь вспомнить, есть ли такая в запасах крепости.

Подошедший в это время целитель быстро осмотрел Аргона и удалился, сообщив, что сейчас принесет принцу желаемое.

— От меня одни хлопоты, — вздохнул он. — Но я не хочу назад, во тьму. Свет. Атто, пусть никогда не угаснет свет!

— Мы не допустим этого, йондо. Никогда, — уверенно произнес король.

«Где же была твоя фэа? Что сотворил с тобой Моргот, что ты так страшишься тьмы?» — с горечью подумал Нолофинвэ. И, словно услышав его мысли, Аргон глухо произнес:

— Он словно отрезал пути фэа к хроа, не отделив ее, впрочем, до конца. Там пустота. Там нет совсем ничего. Вечный холод, с которым не сравнятся даже ветра Хэлкараксэ. Нет надежды. Нет никого и ничего. Ты лишен любой защиты, но постоянно, каждое мгновение ощущаешь его омерзительный взгляд. Стоит лишь захотеть — и все в миг завершится. Только цена, атто, меня не устраивала — он требовал за освобождение службу ему, — Аракано замолчал, переводя дыхание. — Но каждый раз я отвечал отказом. Искал иные пути вернуться. И наконец нашел.

Финголфин вопросительно посмотрел на сына.

— Память. Меня разбудил свет Лаурелина. Хотя, конечно, это был Анар. И ты. Ты ведь звал меня? Я слышал все это время. И тебя, и Финьо. Не мог ответить. А сегодня я увидел, нет, почувствовал золотой свет Древа и смог прорваться, услышав твой зов.

— Все верно, йондо, все верно, — шепотом произнес Нолофинвэ. — Я вспоминал нашу первую поездку в Валмар. Ты тогда был совсем малышом и так радовался, что увидишь золотой город. И Лаурэлин с Тельперионом. Помнишь?

Аракано кивнул и вновь сжал пальцы отца.

Дверь распахнулась, и верный, держа поднос с кувшином, в котором плескался янтарный напиток из северных ягод, улыбнулся Аргону. Рядом с сосудом на блюде лежали ароматные, только что выпеченные лепешки, к которым полагалось морошковое варенье, налитое в керамическую мисочку.