Золотистая струя в песочных часах, истончаясь, почти иссякла. Сегодня, в самое ближайшее время, всё должно было завершиться, а вернее, начаться заново.

Во всём помещении, на контрасте с тесной приёмной поражавшем своими неопределимыми размерами, работали всего два источника света – экран ноутбука и вытянутая настольная лампа, отчего-то развёрнутая от стола ко входу, что и порождало настолько яркий узконаправленный луч света. Первый источник позволял разглядеть хозяина кабинета, второй же, по-видимому, служил ориентиром для таких неожиданных визитёров, как Чжи Мон. А может, банально бликовал на экране, отчего лампу так безжалостно отодвинули в сторону.

Молодой мужчина за компьютером был неподвижен и сосредоточен.

Худые жилистые кисти рук с рельефно проступающими венами лежали на клавиатуре, изредка перемещаясь по кнопкам в скупых движениях, какие бывают при длительном монотонном чтении с экрана. Глядя на эти руки, Чжи Мон явственно ощутил тиски на собственном горле и сглотнул, отгоняя давние воспоминания и нынешние опасения.

Идеально ровная спина опытного наездника не касалась высокой плоской спинки офисного кресла, и всё равно будто сливалась с ней.

«Трон, не иначе. Не хватает только пьедестала», – беззвучно хмыкнул Чжи Мон и, переведя взгляд на лицо мужчины, вздрогнул от шокирующего сходства, но тут же одёрнул сам себя: какое там сходство, если перед ним тот самый человек, только возродившийся в ином мире, в иную эпоху. Временные петли, цикличность и непреложный закон Мироздания. Всё естественно – чему тут удивляться?

Стараясь дышать как можно тише, Чжи Мон с жадным интересом разглядывал сидевшего за столом. Разумеется, он видел его прежде, и не раз, но всё издали либо мельком, поскольку сам не хотел быть узнанным раньше времени. А настолько близко и в относительно спокойной обстановке – впервые.

Смоляные волосы в современной классической стрижке с небрежно спадающей на левую сторону чёлкой. Хищный разрез глаз, скорее лисий, нежели волчий. Заострённые черты лица с крупным прямым носом и упрямым подбородком. Бледная ровная кожа, расчерченная едва заметным шрамом на левой щеке.

Да, есть вещи, которые остаются неизменными и спустя века. Правда, происхождение этого шрама было иным, не столь трагичным, но суть от этого не менялась. И восприятие тоже.

«А красив, чёрт! – неожиданно подумал Чжи Мон с невесть откуда взявшейся завистью. – И шрам его нисколько не портит, даже украшает. Пожалуй, и за айдола{?}[Айдол – молодая азиатская медиазнаменитость (в Японии, Южной Корее, Китае), как правило, работающая в области k-pop.] сошёл бы».

Вот только айдолы все сплошь милашки и душки, искрящиеся блёстками и позитивом, а мужчина за ноутбуком прямо-таки источал мрачный холод. Его сухопарая фигура, обтянутая чёрной шёлковой водолазкой с высоким глухим воротом и такого же цвета джинсами, напоминала обугленный ствол дерева на пепелище.

Четвёртый принц Ван Со собственной персоной.

А вернее, император Кванджон. Год этак на десятый своего правления, когда уже совсем слетел с катушек после смерти Хэ Су и закаменел в неживом отчуждении. Это был он. И в то же время что-то в нём было не так, что-то неуловимо изменилось – Чжи Мон это чувствовал даже теперь, но суть ухватить пока не мог. Причём внешнее сходство было поразительным, вплоть до шрама, и всё же…

Ладно, с этим можно и потом разобраться. Если, конечно, представится такая возможность. Горло вновь на миг перехватили цепкие невидимые пальцы, но это ощущение тут же исчезло, и Чжи Мон продолжил своё тайное наблюдение, длившееся уже многие месяцы. Это если не брать в расчёт минувшие века, продираясь сквозь которые к сегодняшнему дню, Ван Со довелось побывать и генералом, и магистратом, и путешественником, и даже мятежником. И всякий раз Чжи Мон навещал его, не давая о себе знать, и исчезал, убедившись, что тот продолжает свой долгий путь по мирам и столетиям.

В нынешней жизни император Корё Кванджон не был воином или правителем, но оставался ярким и значимым, поскольку Небеса не уготовили для него иной судьбы и на небосклоне всё так же горела его звезда.

Он вновь носил своё прежнее имя. Во все эпохи, в каждом перевоплощении его звали только так и никак иначе. Ван Со, как и всегда, плевал на условности и на то, что кто-то мог счесть его имя странным, необычным и каким угодно ещё.

Более примечательным, но вполне себе объяснимым был тот факт, что из раза в раз он рождался на корейской земле, к которой его душа была привязана настолько сильно, что он просто не мог появиться на свет где-либо в другом месте.

Чжи Мон часто размышлял о небесной справедливости. И в такие моменты, как этот, думал, что она всё-таки есть, всё-таки проблёскивает время от времени мельчайшими искорками, смягчая суровость судьбы. Как иначе объяснить то, что Ван Со не оказался где-нибудь в Камбодже или, к примеру, на Аляске?

А вот то, чем он занимался в этой, да и в прошлых жизнях, было вполне себе объяснимо.

Он оставался собой. Всё помнил. И искал. Никогда не переставал искать свою Хэ Су.

И неслучайно теперь доктор Ван был учёным и археологом, автором интереснейших научных работ по истории Южной Кореи, начиная со времён Троецарствия, Корё, Чосона и до современности. Он фактически возглавлял Национальный исследовательский институт культурного наследия страны, хотя неоднократно отказывался официально вступать в эту должность. Работал на базе нескольких крупнейших южнокорейских университетов, совмещая научную деятельность с археологическими экспедициями.

И продолжал искать.

В профессиональных кругах о нём говорили со священным ужасом, поскольку доктор Ван прославился невыносимым характером и стальной категоричностью. На любых научных исторических дебатах он в пыль разносил оппонентов, опрометчиво пытавшихся спорить с ним на предмет каких-нибудь нюансов минувшей эпохи, какую ни взять, словно он там жил, что было недалеко от истины, но вовсе не обязательно для огласки. Его зачастую сравнивали с волком, который зубами вгрызался в противника, не оставляя тому ни единого шанса.

Однако справедливости ради стоило отметить, что доктор Ван очень ценил тех, кому удавалось поразить его новыми находками или фактами, что случалось крайне редко, как солнечное затмение. С учетом того, что он был едва ли не единственным в мире специалистом такого высокого уровня.

Те из его коллег, кто был посмелее (правда, таких находилось немного), позволяли себе на эту тему шутки, сравнивая доктора Вана с одной известной исторической личностью из десятого века с потрясающим сходством повадок, не говоря уже об имени. Его называли Императором, иногда – Волком. Разумеется, за глаза. Рискнул бы кто-нибудь пошутить с доктором Ваном, назвав его так в лицо!

Откуда-то взявшийся сквозняк бросил чёлку на глаза неподвижно сидевшего мужчины, и он досадливо поправил её, заставив Чжи Мона напрячься, но потом снова закаменел, глядя в экран.

Все эти сведения о Ван Со его прежний советник и придворный звездочёт кропотливо собирал долгое время, тенью преследуя его с того момента, как обнаружил в этой жизни. Его вовсе не нужно было усердно искать: как и в далёком прошлом, хоть Ван Со и не хотел сиять, но сиял ярче всех. Недаром его нарекли этим именем, которое он сохранил и доныне. Недаром его звезда оставалась ослепительной во все времена, в каждом из миров, на небосклоне Корё, Чосона и не только. Он никогда не угасал, оправдывая своё имя и свою поразительную внутреннюю силу. И на его свет Чжи Мон пришёл так быстро, словно пересел с одной станции метро на другую.

Звездочёт невольно посмотрел себе под ноги, на луч, исходивший сейчас, казалось, от самого Кванджона Ван Со, что было весьма метафорично. Инстинкт самосохранения надрывался, умоляя Чжи Мона развернуться и уйти. А совесть и душа просили остаться. Иначе ради чего это всё?

Он боязливо поёжился, непроизвольно потёр шею, глубоко вдохнул – и толкнул дверь кончиками пальцев.

Оторвавшись от экрана, доктор Ван поднял на него недовольный взгляд, в котором ясно читалась угроза. Его вид не обещал ничего хорошего тому, кто обнаглел до такой степени, что помешал ему работать без предварительного согласования встречи с его личным ассистентом, тем более в такое позднее время.