Воспоминания о тебе яркие, как солнечный свет. Они не меркнут, не исчезают в забвении. И только они заставляют меня дышать и идти дальше.
Ты – моя причина. Причина всего: надежд и желаний, устремлений и решений, каждого шага, каждого моего вдоха. Без тебя меня не было и нет. Я – это ты, Су, мой свет, моя жизнь, мой человек.
Я знаю, что виноват перед тобой, ведь я причинил тебе столько боли! И столько испытал сам в попытке противостоять алчности и жестокости дворца, охочего до крови. Я не смог защитить тебя от него – и потерял. Это мне нужно просить прощения у тебя, Су. За все свои ошибки и неверные решения.
Я помню, как ты мечтала о нашей встрече в другом мире и в другое время, чтобы мы могли ничего не бояться и свободно, действительно свободно любить друг друга…
Ты всё-таки плачешь? Плачешь, я знаю. Я чувствую тебя, Су, ведь ты у меня внутри. Навсегда – моя.
Не плачь, не надо. Однажды мы встретимся вновь. Я буду искать тебя, Су. Даже если на это понадобится тысяча лет, я буду искать.
Ты только помни, что я люблю тебя. Больше жизни, больше всех жизней, что мне предстоит потратить на поиски. Но сколько бы их ни было, я тебя найду. Обещаю!
И каждый день каждой новой жизни буду ждать и любить тебя, моя Су…
Когда Чжи Мон неслышно появился в дверях, Хэ Су сидела на стуле с прижатыми к лицу ладонями. На лист рисовой бумаги у неё на коленях падали крупные капли слёз, растекаясь вместе с чернилами маленькими сероватыми лужицами и превращая письмо в мокрый асфальт во время дождя.
Письмо на воде.
– Вы были правы, господин звездочёт, – прошептала Хэ Су.
Чжи Мон лишь согласно кивнул в ответ, хотя она на него и не смотрела. Он прошёл на кухню, оторвал кусок бумажного полотенца от рулона и протянул ей.
Хэ Су промокнула глаза и щёки и, отложив салфетку в сторону, взяла в руки безнадёжно испорченное письмо в мокрых разводах.
– Откуда у вас это письмо? – спросила она, прижимая лист к груди и пачкая влажными чернилами белую ткань сарафана. – Вы сказали, что есть ещё. Где они? Вы можете отдать их мне? Его Величество писал их, когда меня не стало? Как он смог… пережить? Как он выдержал это всё? И почему он…
– Об этом вам лучше спросить не у меня, – прервал Чжи Мон нескончаемый поток её вопросов – и испугался.
Хэ Су побледнела так резко, что он подумал: она сейчас потеряет сознание, и подхватил её со стула за талию. Как оказалось – вовремя. Вмиг ослабев, девушка повисла у него на руках, а когда мимолётный приступ дурноты отступил, вцепилась в него так, что Чжи Мон непроизвольно поморщился: на плечах точно останутся синяки.
– Он… – Хэ Су подавилась вдохом, трудно сглотнула, собравшись с силами, и договорила трясущимися губами: – Он… здесь?
Чжи Мон колебался долю секунды, но за это время у девушки, впившейся в него закаменевшими пальцами и жадным взглядом, могло остановиться сердце.
– Не молчите, господин Чхве, умоляю вас! Где он сейчас? Вы знаете, что с ним?
– Знаю, – просто ответил бывший звездочёт и, освободив руку, скользнул взглядом по своим наручным часам. – Собирайтесь.
========== Часть II. И не было тысячи лет – 3. Ван Со. К началу ручья ==========
Настроение: Lee Joon Gi – One Word
Путник усталыйДальней бредёт стороной;
Из дому вышел — Тысячи ли за спиной.
<…>
Солнце сокрытоВ непроницаемой мгле,
Ветер печалиРядом с людьми на земле{?}[Отрывок из стихотворения «Путник» (пер. Л. Е. Черкасского).].
Цао Чжи{?}[Цао Чжи (192–232) – китайский поэт.]
В длинных узких коридорах цокольного этажа главного корпуса Пусанского национального университета было темно, пусто и от этого слегка жутковато.
Чхве Чжи Мон двигался практически на ощупь, полагаясь лишь на собственную память и для подстраховки скользя рукой по шершавой оштукатуренной стене, отмечая дверные проёмы. Первый поворот направо – и он будет на месте.
Слабо пахло жасмином и почему-то мандаринами. Чжи Мон невольно ухмыльнулся: а чего он ожидал – затхлого запаха плесени и влажного камня, свойственного подвалам старых зданий? Ерунда какая, честное слово. Он же в одном из лучших вузов страны, в Кымджон-гу, а не в каком-то провинциальном заброшенном ханоке c подземным ходом. Что-то у него разыгралось воображение! А впрочем, всему виною нервы.
В тишине, заложившей уши ватой, откуда-то сверху изредка пробивались приглушённые звуки вечеринки по случаю завершения научной исторической конференции, посвящённой эпохе Троецарствия. Этот балаган в приглашении громко именовали торжественным приёмом, который на деле оказался банальным распитием элитного спиртного под BTS{?}[BTS - южнокорейская музыкальная группа.] и прочий k-pop. Хоть бы классику поставили, что ли. Для солидности. Азиатский масштаб как-никак, не какой-то там внутриуниверситетский междусобойчик.
Продолжая мысленно ворчать, Чжи Мон так же, абсолютно по-стариковски, неуверенно и осторожно переставлял ноги, стараясь не налететь на что-нибудь угловатое, а главное – громкое. Шум ему был совершенно ни к чему. Странно, что здесь, в переплетении полуподвальных переходов, не горели даже дежурные лампы, хотя нетрудно было догадаться, кто и почему мог их вырубить. Но зато, по счастью, тут не было и вездесущих камер, равно как и назойливых волонтёров, от которых на конференции и в кампусе было просто не отбиться. Целый день звездочёта-мизантропа спасал только независимый вид и бейдж с указанием названия крупного сеульского центра искусств и учёной степени по истории. Как это работало в совокупности, он не заморачивался. Не пристают – и слава Небесам!
Нащупав рукой нужный поворот, Чжи Мон с облегчением выдохнул, а секундой позже готическое безмолвие пустынного цоколя в лучших традициях жанра украсил придушенный вой и звук тела, мягко привалившегося к стене.
И какому идиоту пришло в голову снять на углу часть плинтуса, оставив выступающим остро срезанный край? Неужели трудно было догадаться, что здесь может пройти человек в летних текстильных слипонах, которые позволяют пальцам ног в полной мере ощутить все прелести удара о выступающую острую деревянную планку!
Постояв минуту в позе болотной цапли и шипя сквозь зубы, Чжи Мон сморгнул навернувшиеся слёзы и выпрямился. Жить можно, пальцы, вроде, целы. Слипоны, кстати, тоже.
А в нём, похоже, зреет зануда. Это что, тоже последствия? Кто бы мог подумать!
Чжи Мон, прихрамывая, шагнул за поворот и тут же охнул от неожиданности, наступив на яркий люминесцентный клинок света, падающего из открытой двери. Этот холодный луч показался ему таким же чужеродным в окружавшей его вязкой войлочной темноте коридорного тупика, как и он сам, явившийся сюда в столь поздний час.
Дав себе пару секунд на то, чтобы справиться с волнением, Чжи Мон неслышно шагнул в крохотное помещение, служившее чем-то вроде приёмной. Свет, сочившийся из внутреннего кабинета, перереза́л сумрачную проходную комнату надвое и предостерегающе впивался в любого, кто осмеливался нарушить покой хозяина этих владений.
«Империи», – машинально поправил себя Чжи Мон, перемещаясь так, чтобы видеть пространство кабинета, насколько позволяла щель в приоткрытой двери.
Запах жасмина усилился.
«Приветствую вас, Ваше Величество», – привычно дёрнулись губы, а спина сама собой согнулась в поклоне, но Чжи Мон в последний момент удержался, чувствуя, что заливается краской смущения, будто его слышали и видели как минимум половина участников сегодняшней конференции в переполненном амфитеатре аудитории.
В действительности же с ним рядом, а вернее, в глубине погружённой в полумрак комнаты, находился один-единственный человек, который был сейчас для Чжи Мона важнее всего остального населения Земли за исключением, быть может, только Хэ Су.
Глядя на него, Чжи Мон замер, затаив дыхание от радости и какого-то глубинного благоговения напополам со страхом. Исход его миссии, которую он ныне определил себе сам, зависел от человека, сидевшего за столом вполоборота к нему.
