Он брезгливо взял лист двумя пальцами и, резко развернувшись, направился к двери.

– Ты останешься здесь. – Дверь за ним захлопнулась.

Tea поспешно скинула покрывало и натянула платье, затем подхватила сандалии. Она не стала надевать их, а просто взяла в руку и выбежала из комнаты. Камни лестницы, двора холодили босые ноги. Молодой солдат держал лошадь под уздцы, пока Вэр садился на нее.

– Я пойду с вами. – Она прыгала на одной ноге, надевая сандалии. – Вы поступаете неразумно. Без меня это может занять у вас много времени.

Он не отвечал.

– Что, если вы вернетесь не с теми листьями?

– Тогда пойду снова и найду те, что нужны.

– А я помогу ему. – Кадар выехал из конюшни и направлялся к ним через двор. – Но сомневаюсь, есть ли в этом необходимость, хотя мои глаза так же зорки, как и у моих соколов. Я разгляжу самый маленький листик с расстояния в милю.

– Ты также останешься, – сказал Вэр.

Кадар покачал головой.

– Я тебе нужен.

– Мне никто не нужен. Я еду один.

Кадар зевнул.

– Слишком рано, чтобы спорить. Возьми отряд, и я позволю тебе ехать без меня.

Взгляд Вэра не отрывался от гор.

– Я не стану рисковать людьми, раз не могу предложить им добычи.

Риск? Tea растерянно уставилась на обоих мужчин.

– Тогда я вынужден быть с тобой, – настаивал Кадар. – Я должен защищать то, что мне принадлежит.

– Я не принадлежу тебе.

Кадар послал лошадь вперед.

– Надеюсь, у тебя еда в том пакете? Мы же не можем, как черви, питаться листьями.

– Ты не едешь.

Кадар улыбнулся Tea.

– Доверьтесь нам. Мы побеспокоимся, чтобы ваши черви не умерли с голоду.

– Это не состязание сильных натур, – холодно сказал Вэр. – Если ты попытаешься проехать через ворота, я выбью тебя из седла без всякого сожаления.

– Вэр, я… – Кадар замолк, встретив взгляд Вэра. Он вздохнул. – Как это сложно – владеть таким человеком, как ты. Ты будешь осторожен?

Вэр кивнул и направил лошадь к воротам.

На нем были доспехи. Tea насторожилась. Зачем кольчуга?

– Разве это опасно? Ведь он просто едет в горы.

Кадар хмуро смотрел вслед Вэру, пока тот не миновал ворот замка.

– Еще очень рано, – пробормотал он. – Возможно, опасность его минует.

– Там что, бандиты?

Кадар покачал головой.

– Нет.

Когда Вэр скрылся из виду, Кадар повернулся к ней.

– Не огорчайтесь, это не ваша вина. Вы ведь не знали.

Она до сих пор ничего не знает, подумала Tea раздраженно. Все это лишено смысла.

– Я всего лишь попросила его достать мне немного листьев шелковицы, а вы ведете себя так, словно он направился завоевывать город.

Кадар улыбнулся.

– Тогда ему пришлось бы собрать армию. Но чтобы завоевать дерево шелковицы, он, как человек чести, не мог никого взять с собой. Он утверждает, что у него нет чести, но вы ведь понимаете, что это неправда.

– Я ничего об этом не знаю. Ясно одно, что вы поднимаете слишком много шума из-за какой-то ерунды.

– Возможно, вы правы. – Он взял ее за локоть. – Но как бы то ни было, мы ничем не можем помочь ему теперь. Нам остается только ждать. Не желаете ли взглянуть на моих соколов?

– Вы занимаетесь соколами? – Она позволила ему увлечь себя к входу в замок? – Для охоты?

– Частично для охоты. А еще просто потому, что нравится любоваться их полетом. Нет ничего величественнее и прекраснее на земле, чем сокол, парящий в небе. – Он остановился у входа в замок. – Но прежде всего вам следует разговеться, пост вам ни к чему, вы еще очень слабы.

– Сегодня я чувствую себя намного сильнее, просто я немного устала.

– Усталость ведет к болезни. Поберегите свои силы. Они понадобятся вам для того, чтобы выращивать своих червей. Вы на самом деле замечательная вышивальщица?

– Самая лучшая в Константинополе. – Он прыснул со смеху. Она посмотрела на него с удивлением. – Но это действительно так.

– Я и не сомневаюсь. Меня просто восхищает ваша очаровательная, неподражаемая скромность. Нет, правда, я нахожу самоуверенность достойной восхищения. Это как изысканный блеск драгоценности.

– Лорд Вэр рассказал вам о нашем разговоре? Я не совсем уверена, помнит ли он что-нибудь из того, что я говорила ему прошлой ночью.

– Он помнит все. – Его улыбка погасла. – Иногда это очень мучительно.

– Да. – У нее самой в душе немало такого, что она предпочла бы забыть.

– Я так и думал, что вы поймете. – Кадар провел ее в большой зал. – А теперь давайте с вами поедим, чтобы вы смогли от всего сердца восхититься моими великолепными птицами.

– Это Альенора. – Он достал сокола из клетки. – Ну разве она не красавица? Я назвал ее в честь Альеноры Аквитанской.

Птица и в самом деле была великолепная, стройная, с крепким загнутым клювом.

– Почему?

– Потому что она коварная, неистовая. Она любит свободу и яростно сопротивлялась пленению. У меня ушел почти год на то, чтобы приручить и натренировать ее. – Он усмехнулся. – Впрочем, я справился с этим гораздо лучше, чем король Генрих II, который так и не смог покорить и приручить свою Альенору, а потому он на долгие годы заточил ее в темницу.

– Это ваш отец рассказал вам о королеве?

– Мой отец оставил моей матери свое семя и больше никогда не возвращался к ней. Мать говорила, что он погиб славной смертью в великой битве с ее народом. – Он улыбнулся, глядя в соколиные глаза-бусинки. – Жаль, что он так никогда и не узнал о своем самом знаменитом деянии – о том, что причастен к моему появлению на свет.

Tea с удивлением отметила, что в его тоне не слышалось ни возмущения, ни горечи.

– И вы простили его?

– Мальчишкой я ненавидел его. Моя мать умерла, когда мне исполнилось пять лет, и мою жизнь на улицах Дамаска не назовешь легкой. Я был воришкой и старался избегать как соплеменников своей матери, так и отца. – Он посадил Альенору в ее клетку и открыл следующую. – Но я сумел подняться над этим.

– Как?

– Я учился. Я стал воровать науку, как раньше – фрукты на базаре. Я брал уроки у франков, и я учился у народа моей матери. – Он взял в руку другого сокола. – К своему ужасу, я обнаружил, что и те и другие правы… и одновременно не правы во многом. Как можно ненавидеть, если не существует такой правды, которую нельзя было бы подвергнуть сомнению или оспорить? – Он протянул ей вторую птицу. – Это Генрих. Он не такой неистовый, как Альенора, и у него нет ее целеустремленности. Она никогда не отступится, если преследует добычу. Я вообще обнаружил, что самочка часто бывает более решительной и настойчивой, когда полностью расправляет крылья. – Он встретил ее пристальный взгляд. – Разве вы сами этого не замечали?

Его последние слова относились уже не к птицам. Она ответила:

– Но вначале она должна расправить крылья. – И затем добавила: – А кроме того, всегда находится кто-то, кто хотел бы посадить ее в клетку и использовать в своих целях. Даже вы, Кадар.

Он кивнул.

– Да, такова природа мужчины. – Он посадил сокола в клетку. – Но когда их задача выполнена, я отпускаю их на свободу.

– А их задача – это охота?

– В действительности, перехват. – Он тщательно запер клетки. – Саладин и некоторые французские предводители используют почтовых голубей, передавая через них приказы своим отрядам. И мы решили посылать соколов, чтобы быть уверенными, что голуби никогда не долетят по назначению.

Кадар говорил очень спокойно и рассудительно, а у девушки прошел мороз по коже. Перед ее глазами вспыхнула яркая картина: неистовая Альенора яростно бьет несчастного голубя в небе.

– Жизнь – это всегда битва. Тут ничего не поделаешь. Остается лишь выбрать сторону, на которой будешь сражаться, – сказал Кадар, прочитав ее мысли. – Долетит голубь до цели, погибнут одни люди, остановит сокол голубя – погибнут другие.

Его голос был ровен. И все же она как бы внезапно открыла другую, суровую, темную, половину души Кадара.