– Да как же нет? – Тереблю самодельный бейджик с собственным именем, болтающийся в районе груди на атласной ленте. – Мне врачи со «скорой» сказали, что отвезут Илью в областную, а раз в общагу он так и не вернулся, значит, всё ещё у вас. Пожалуйста, посмотрите получше: Соколов Илья Семёнович, восемнадцать лет.

– Нет у меня такого в списках! – Чувствую, нервы на пределе, но и мне отступать не комильфо: желание поскорее отделаться от возложенной на меня миссии по поиску Соколова вынуждает быть настойчивой.

– Высокий, симпатичный, белокурый, – пытаюсь описать парнишку, но понимаю: всё не то. А потом вспоминаю про личное дело Ильи, которое уже второй день таскаю в рюкзаке. – Подождите, сейчас фотографию достану.

– Девушка, вы издеваетесь?! – В голосе женщины проскальзывают визгливые нотки. – По-вашему, я каждого больного должна в лицо знать?!

– Да такого раз увидишь – не забудешь, – бубню себе под нос и всё же достаю небольшой фотоснимок, сделанный Соколовым для студенческого билета.

– Всё, девушка! Не задерживайте нормальных посетителей! —отмахивается от меня женщина и недовольно качает головой.

– Погоди, Алён! – спешит на подмогу моей взволнованной собеседнице молоденькая санитарка. Стащив с хрупких ладоней громоздкие резиновые перчатки, она подходит ближе и по-свойски присоединяется к разговору. – А как же тот красавчик безымянный, которому память отшибло? Выписали уже? Может, девушка его ищет?

«Красавчик с отшибленной памятью» звучит как-то не очень, но подумать об этом не успеваю.

– Когда, вы сказали, он должен был поступить? – сияет линзами медсестра и, словно вспомнив о чём-то, с важным видом тянется к журналу на краю стола.

– Утром, двадцать пятого, —с готовностью сообщаю и всё же протягиваю фотографию Соколова. – Вот, взгляните!

– Он? – подозрительно кривится та и вопросительно смотрит на санитарку.

– Похож, вроде… – неуверенно соглашается девчонка. – Фото, правда, какое-то неудачное либо сделано сто лет назад.

– А может, молодой человек просто не фотогеничен, как мой первый муж, – развалившись на деревянном стуле, начинает рассуждать та, что постарше. – Того тоже, как перед камерой ни ставь, всё одно: не фото, а разочарование. Впрочем, он и сам был сплошное недоразумение.

– Не важно! – бесцеремонно прерываю чужие воспоминания. – Можно мне к Соколову?

– К этому только через главврача, – пожимает плечами медсестра и снова приступает пересказывать истории из своей бурной молодости.

– Тогда зовите врача! Я должна поговорить с Ильёй, – требую отчаянно и, схватив в руки бейджик, машу им для важности. – У меня задание от университета!

***

– Так, милочка, рассказывайте, – степенно кивает в мою сторону доктор Шестаков и смачно отхлёбывает из здоровенной чашки чай. – Только шустренько, а то у меня ещё обход.

 Поудобнее устраиваюсь на стуле через стол от врача и, набрав в лёгкие побольше кислорода, приступаю к докладу, вкратце, но не упуская ни малейшей детали, повествуя о событиях двухнедельной давности.

– Так-так! Интересненько! – Устав сидеть на одном месте, Шестаков встаёт и подбоченившись начинает важно вышагивать по своему скромному кабинету.

– Вот, в принципе, и всё! – ставлю точку и напоследок протягиваю доктору дело Соколова с той самой миниатюрной фотографией.

– Странноватенько, – чешет подбородок Шестаков, внимательно изучая биографию парня. – Я бы даже сказал, неожиданно!

– Что-то не так?

– Так-то оно всё так, но я был уверен, что наш потеряшка чуток постарше, да и по манере общения не похож он на деревенского парня – ценителя русского и могучего.

– Внешность обманчива, – пожимаю плечами, не зная, что ещё сказать.

– Возможно, вы правы. – Доктор задумчиво разглядывает фотографию парня, а потом резко суёт её обратно в папку и широко улыбается мне. – Что ж, милочка, пройдёмте к пациенту Соколову. Посмотрим, как наш голубчик отреагирует на информацию о себе. Может, что-то и вспомнит.

 В полной боевой готовности вскакиваю со стула и несусь к выходу, но Шестаков нагоняет меня басовитым рыком в спину:

– Куда собралась, егоза?! Без халата не положено! – Он снимает с крючка первый попавшийся халат и накидывает мне на плечи. – Не забудь обратно занести.

– Разумеется. – Достаю зажатые халатом волосы и поправляю бейджик.

– А это у тебя что? – Шестаков щёлкает пальцами перед моим носом.

– Бейджик, – спешу с ответом. Неужели непонятно? Хотя судя по насмешливому взгляду доктора – нет. – Ну, чтобы ясно было, что я лицо официальное – представляю студенческий комитет, а не просто там какая девица с улицы.

– Ну-ну, – откровенно потешается над моей самодеятельностью главврач. – Это всё меняет, Аня Румянцева. Бог с ним, идёмте! Время, знаете ли, не ждёт!

 Верным псом плетусь в ногах Шестакова по длинным и мрачным коридорам больницы. Нос неприятно щекочет запах хлорки и лекарств. Навстречу то и дело шаркают пациенты с измученными лицами и беспрерывно снуют медики, и каждый норовит отнять секунду такого драгоценного времени главврача. Мы то и дело останавливаемся, и Шестаков так увлечённо отвечает на вопросы, что порой забывает обо мне. Я всё понимаю: он спасает жизни, но моё время тоже не резиновое. Стою, как неприкаянная, рядом, переступая с пяток на носки и обратно, и нетерпеливо жду, когда же мы дойдём до палаты потерявшего память Соколова.

– Милочка… – Шестаков озадаченно смотрит на меня. Уже минут пять какой-то молодой худощавый доктор донимает его расспросами, но никак не получает нужного ответа. – Палата 308. Идёте прямо и налево. Я подойду сразу, как освобожусь. Пока познакомьтесь с нашим потеряшкой. Ну что глазки выпучили? Не бойтесь, голубушка. Соколов у нас хоть и не в себе, но вроде не кусается.

 Шестаков начинает громогласно хохотать, а худосочный доктор ему поддакивать. Дурдом! Гордо задираю нос и, развернувшись на пятках, иду, как там, прямо и налево.

 308-ю палату нахожу без труда. Дверь приоткрыта, вокруг никого. А вот из самой палаты доносятся странные звуки: глухие удары сменяются протяжным и жалобным стоном. Краем глаза заглядываю внутрь и ошарашенно наблюдаю, как тот самый парень, которого я видела грязным и полуживым, что есть мочи пытается разбить стену. По телу пробегает ощутимое волнение, и былая решимость медленно испаряется. Что я здесь делаю? Зачем беру на себя непомерную ответственность? Задание студкома я выполнила: нашла Соколова, а его отсутствие на учёбе и в общежитии теперь могу легко объяснить. И всё же, отчаянно выдохнув, подхожу вплотную к двери и, не оставляя себе времени «на подумать», стучусь.

– Вон! – надрывно ревёт блондин, даже не повернувшись в мою сторону, и с новой силой дубасит кулаками по стене, точно псих. А я уже начинаю сомневаться в заверениях Шестакова, что Соколов не кусается.

– Привет! – Всё же переступаю порог и подхожу ближе, ощущая необъяснимую ответственность за состояние парня, который, к слову, живым и на своих двух выглядит сейчас куда лучше. Чистые волосы цвета спелой пшеницы непослушно топорщатся в разные стороны, рельефные мышцы при каждом ударе соблазнительно перекатываются на его руках, а из-под растянутой футболки выглядывает кусочек замысловатой татуировки. Парень больше не кажется немощным и бледным. Напротив, он поражает своей мощью и харизмой, а ещё небывалой красотой, до которой в лесу мне по понятным причинам не было дела. Зато сейчас, когда, перестав наконец колошматить стену, он тяжело дышит и смотрит на меня в упор, чувствую, как робею, но в то же время не могу перестать поедать жадным взглядом его идеальную фигуру и черты лица, словно высеченные из камня.

– Кажется, тебе лучше, – заливаясь краской, говорю первое, что приходит в голову.

– Лучше? – передразнивает меня красавчик и начинает хохотать – громко, до безумия отчаянно, до мурашек горько. А потом резко разворачивается и замирает. Медленно, со скоростью не выспавшейся черепахи елозит по мне затуманенным взглядом, и чем дольше он рассматривает меня, тем отчётливее читается отвращение в его васильковых глазах, таких пустых и печальных, что понимаю: я взвалила на свои плечи непомерную ответственность. Этот парень, донельзя потерянный и отчаявшийся, нуждается в помощи, но никак не в моих нотациях.