— В этом качестве — нет, — криво усмехнулась Галадриэль, и тут же ослепительно заулыбалась, искренне радуясь непонятно чему.
========== Часть 19 ==========
Спать здесь нельзя, как ни жаль, и делать… то, что они все же сделали — мысленно назвать вещи своими именами не получилось, щеки предательски вспыхнули от нахлынувшего жара — тоже не стоило. Плохое это место, небезопасное — назгулы еще где-то поблизости, твари всякие водятся, и отцовские полуорки могут нагрянуть в любой момент. Позволить усталому сознанию ускользнуть в мир грез, удобно устроившись на груди любимого — она до сих пор не знает его имени — так заманчиво… и страшно, что волшебный сон наяву истает, как туман в лощине.
Силмэриэль неохотно подняла голову, клонящееся к закату желто-красное солнце ударило по глазам, на мгновение ослепив. Хоть сколько-нибудь испортить настроение такая мелочь не могла, все было… слишком идеально, слишком много, сразу и только ей, мучительно недосягаемого, о чем она долгие годы могла лишь мечтать и тосковать, и злиться на не обделенных чудесными дарами судьбы.
Только бы она вдруг не проснулась в Изенгарде от отдающегося острой болью в висках недовольного отцовского голоса. Саруман всегда был ею недоволен, что бы она ни делала и как бы ни старалась. Это же был не сон, да? Пусть всего один раз за ее почти бесконечную жизнь, но не сон.
Стараясь не дышать, хотя это и было глупо… ну или бесполезно, Силмэриэль обвела пальцем контур губ, еще несколько навек ускользнувших мгновений назад целовавших ее — совсем не таких, как у Боромира, надменно изогнутых, с чуть опущенными вниз уголками. Вызванная даже самым сильным эликсиром страсть не туманит разум вечно — проходит, рассеивается, как морок, если ее утолить… и без этого тоже. Вдруг она впредь не увидит в его взгляде ничего, кроме насмешливого равнодушия прежнего Боромира?
Неужели и сбывшаяся детская мечта о невозможном — встреча и соприкосновение с частью себя в чужой душе — лишь навеянная любовным эликсиром иллюзия? До сих пор она знала об этом лишь из мыслей роханцев — почти все рожденные деревенщинами мелкие оборванцы познавали ласку и заботу любящих матерей. А повзрослев, встречали возлюбленных, заставлявших сердце биться чаще, и никто не мешал им быть вместе недолго и счастливо, весь скоротечный человеческий век.
Как же ей хотелось увидеть пожирающий деревни смертных огонь и заставляющие их истошно визжать блестящие от оранжево-красных отблесков орочьи ножи.
— Но уже не хочется?
— Не очень. Пусть живут.
И тоже будут счастливы, ей не жалко.
Ледяная игла страха на миг уколола грудь, и тут же растаяла… светлый волшебник превзошел сам себя, смешав эликсир невероятной силы, или их правда… что-то связывает? Зрачки мгновенно расширились в такт легко и радостно забившемуся пульсу, наслаждаясь лаской отражения — темнота разливалась в черных глазах неБоромира так завораживающе похоже, и… неужели наполняла сердце любовью так же, как и ей? Тьма не может никого любить и сострадать, она всегда это знала и примирилась с неизбежным, но полюбить саму себя в другом… возможно, все-таки может? Или как иначе назвать то, что она чувствует и видит?
— У тебя не получится притворяться Боромиром, если ты не всегда выглядишь, как он.
И хорошо… как же это хорошо.
Силмэриэль чуть отстранилась, жадно впитывая взглядом почти по-эльфийски правильные черты, лишь чуть более жесткие. Если бы не пересекающий щеку давний шрам, похожий на царапины, и неразглаживающиеся полностью даже от ее ласк презрительно-надменные складки между бровями и у рта, идеально красивые, но так только лучше.
— Нет, не становись им… подожди еще! Тут никого нет, а ты мне больше нравишься.
Как и много раз до этого, лицо лжеБоромира на глазах изменилось, вновь становясь привычно-человеческим. Но она, кажется, знает, как все исправить. После секундного колебания — недавно пугающе незнакомое еще не стало привычным — Силмэриэль села на него сверху, прижимаясь вплотную, и, низко наклонившись, прильнула к губам: — Вот видишь! Ты становишься собой, когда хочешь меня. — Зачем она это сделала, тут же ускользнуло из сознания, как нечто мелкое и совершенно неважное.
— Курумо… Саруман не станет… прибегать к твоим методам. — Майа коротко рассмеялся. — У него ничего не выйдет, — невозмутимо ответил он на не произнесенную вслух шутку, поглаживая ее по спине. — Тебе уже не страшно?
— Нет, — Силмэриэль широко раскрыла по привычке зажмуренные глаза. Что ее тело словно само по себе сделает такое, удивило всего на миг… не ставшее привычным ощущение заставило выгнуться, отклоняясь назад, и задержать дыхание. — Мне не было больно, совсем… это все магия, да?
— Может быть.
Она уже не ожидала услышать ответ и почти совсем забыла о не располагающей к любви реальности. Лицо призванного ею — все равно откуда, она в любом случае рада — окончательно стало его собственным и заметно исказилось, словно ее слишком медленные и осторожные движения скорее мучили, чем дарили наслаждение. Ей было хорошо и так, непривычное ощущение наполненности все еще немного пугало, а расходящиеся вдоль позвоночника до самых кончиков пальцев волны удовольствия туманили разум. Было давно пора идти… куда-нибудь, в Изенгард, наверное, пока ничего не случилось, а не…
— Очень хорошо, что не страшно, — с трудом пробормотал неБоромир, и легко перевернул ее на спину. — Помучаешь меня в более подходящем месте.
— А сейчас ты… помучаешь меня? — Силмэриэль слегка испугалась слишком крепких объятий и огненных отблесков в глубине нечеловечески-черных глаз, хотя в самый первый раз ей не было больно, и даже почти понравилось — многое ускользнуло от сознания, как после большой порции растворителя Сарумана.
— Да. — От совершенно серьезно и без тени сомнения произнесенного слова захотелось захихикать. — Пока полуорки твоего отца все не испортили. Они скоро будут здесь.
Полуорки? Знакомое слово не задержалось в голове, как ничего не значащая досадная мелочь. Страх растворился без следа в сбившем дыхание поцелуе… она совсем не против, чтобы ее мучили, только… вдруг она забеременеет, обидно даже не знать имени отца своего ребенка. О том, чтобы он просил у Сарумана ее руки, она и не мечтает, у великого темного майа есть дела поважнее, но хоть это-то можно.
— Ладно… я тебе скажу, но не произноси его. — Силмэриэль запрокинула голову, чуть было не ударившись затылком о землю, и приглушенно застонала от сладко-щекочущего ощущения, наслаждаясь спускающимися все ниже вдоль шеи поцелуями.
— Теперь я знаю, кого люблю. — Красивое имя оказалось странно знакомым, словно она его уже слышала.
Только она не удивится, если забудет, когда все закончится — горячие губы скользнули вдоль ее шеи и добрались до груди. Прошептав что-то на непонятном древнем языке — она помнит, что обещала не произносить его имя — осторожно огладил ладонями затвердевшую от ласки и совсем неуловимой осенней прохлады грудь… до боли острые ощущения пронизали все тело, отключив последние остатки разума.
***
— Может быть, все должно остаться так, Галадриэль? А наш удел — вечная жизнь в Валиноре? Если Эру Илуватар изменил свой замысел, или судьба одного из множества миров в Пустоте более не интересна ему.
— Это не жизнь! И это несправедливо, Гэндальф, — забыв, что он не рядом и не может ее видеть, Владычица резко встала, и с волнением протянула руку, всерьез ожидая коснуться щеки мага.
— Арда заслуживает нового, лучшего сотворения, как и было предсказано в пророчестве Мандоса. А Он не заслужил ничего, кроме окончательной гибели и безвозвратного рассеяния в Пустоте. Так говорится в пророчестве, и должно произойти. С нашей помощью, раз нелепая случайность… и твой эликсир дали шанс изменить предначертанное. Я не виню тебя, — поспешно добавила Галадриэль, вновь неосознанно поднимая ладонь, — причина совсем не в нем. И так даже лучше, я готова принести эту жертву, чтобы только увидеть…
— Я не могу объяснить, зачем изготовил его для нее. — Галадриэль наяву почувствовала, как маг обнял ее за плечи и на пару мгновений прижал к себе, даря дружескую ласку и понимание. — Возможно, все же надеялся предотвратить страшащее меня, прости. А ты помогла ей с ритуалом, может быть, ничего и не было бы, если…
