Антонин не особо думал о том, куда бежит. Сейчас он просто хотел уйти подальше от болота и исчезнуть из поля зрения монстра, преследующего их. Он петлял между деревьями, ощущая гребаное дежавю – как после битвы за Хогвартс, когда он так же убегал от врагов. Но в отличие от того дня, теперь он не хотел сдаваться и умирать. Он почему-то хотел жить. Странное желание, надо сказать, учитывая, что ничего хорошего его ни ждет на здесь, ни за пределами леса.

Раздался отчаянный крик, и Долохов осознал, что его рука, которую лишь несколько секунд назад судорожно сжимала грязнокровка, сейчас свободна. Он резко остановился и развернулся.

Массивная ветвь вяза обкрутилась вокруг талии отчаянно брыкающейся девушки. Мужчина подлетел к дереву и что было сил рубанул по ветке, вогнав клинок до середины ее основания. Ветка тут же треснула, и Гермиона смогла освободиться.

Они снова побежали, сопровождаемые буйством леса, но где-то через минуту все внезапно прекратилось.

– Стой, – произнес Антонин, прервав бег.

– По-ч-чему? – запыхавшись, спросила Гермиона.

Долохов развернулся на месте и всмотрелся туда, откуда они бежали. В лесу установилась гробовая тишина.

– Думаешь, оторвались? – гриффиндорка тревожно оглядывала окрестности.

– Думаю, он просто перестал нас преследовать. Надо где-то осесть и подумать.

***

Каменная пещера, на которую им удалось наткнуться, была совсем небольшой – около четырех метров в высоту и протяженностью около шести. Внутри они не обнаружили следов пребывания хищников. Впрочем, оба понимали, что привычных плотоядных животных им стоит опасаться в последнюю очередь.

Едва в их укрытии забрезжил свет от разведенного Долоховым огня, мужчина взглянул на подрагивающую от холода девушку, тянущую ладони к костру.

– Снимай штаны, – сказал Пожиратель.

– Что, прости? – опешила Гермиона, подумав, что ослышалась.

– Трусы и обувь тоже.

– Ты выжил из ума? – Шок, негодование и крупицы волнения звучали в этом вопросе.

– Ты промокла в болоте. Ночи здесь холодные. Если останешься в мокрых тряпках, заледенеешь, – с расстановкой пояснил Долохов.

– А если разденусь, то, конечно, это спасет меня от обморожения, – возразила гриффиндорка с сарказмом. – Может мне еще и куртку со свитером снять?

– Нет. Что у тебя под свитером я уже видел, – издевательски парировал мужчина. – Но я могу помочь тебе, как в тот раз, – добавил он, поднявшись на ноги и шагнув к Гермионе. Он хотел лишь подколоть ее немного, чтобы разрядить обстановку, однако, судя по тому, как девушка сжалась и напряглась, его слова возымели совсем другой эффект.

Гермиона рефлекторно вцепилась одной рукой в куртку, а другой – в ткань джинсов в районе коленки, где они были посвободнее.

– Не… подходи, – дрогнувшим голосом проговорила она, с тревогой смотря на Пожирателя.

– Ты серьезно? – мужчина слегка смутился, но по инерции сделал пару шагов по направлению к девушке, что вызвало у нее совершенно неожиданный для него приступ паники.

Гермиона быстро отползла назад, в конце концов уперевшись спиной в каменную стену пещеры, и затравленно посмотрела на мужчину, сбивчиво дыша.

– Да что с тобой такое? Я только что спас тебе жизнь! Или ты уже забыла об этом? Как и том, что я делал до этого, – возмущение неконтролируемо нарастало в нем, и последние слова он сказал уже на повышенных тонах. Поведение девушки задело Долохова, но именно осознание этого факта заставило его остановиться и немного остыть, не позволяя разбушевавшимся так внезапно и совершенно на пустом месте эмоциям окончательно взять верх.

Что-то было не так.

Мужчина сдавил руки в кулаки – он постепенно успокаивался, дыхание выравнивалось. Он пронзил сжавшуюся девушку внимательным взглядом. Похоже, понимание неестественности сложившейся между ними ситуации теперь пришло и к гриффиндорке – она шумно выдохнула и опустила глаза на свои руки, которые судорожно сжимали одежду.

Напряжение между ними, возросшее стремительно, так же резко начало сходить на нет. Долохов хотел было что-то сказать, но Гермиона опередила его, разрывая повисшую тишину.

– Я… я не знаю, что со мной происходит, – начала она, нервно подрагивающие пальцы перебирали край куртки. – С Гарри и Роном мы сталкивались с такими пугающими вещами. Много раз. Были буквально на волосок от гибели. Каждый год в магическом мире у меня был повод бояться. Но я еще никогда… даже во время битвы за Хогвартс… не испытывала настолько сильный страх. Он практически всегда со мной с тех пор, как… Как мы оказались здесь, – она подняла голову. – И дело не в этом лесе. И не в монстрах. Кажется, я боюсь вовсе не их… Я боюсь… тебя… – медовые радужки изучали его лицо. – Что бы ты ни говорил, что бы ни делал… Я не знаю почему, но, когда ты рядом… Мне страшно. Правда, иногда страх будто пропадает ненадолго. И последние пару дней мне даже казалось, что он совсем ушел. Потому что умом я понимаю, что у меня нет повода бояться. Если бы ты хотел навредить мне, ты бы уже это сделал. У тебя было столько возможностей. Я должна испытывать другие эмоции. И я их испытываю…тоже… Но этот страх… Кажется, он снова вернулся. Не понимаю… Может, я схожу с ума?

Гермиона внимательно смотрела на Долохова, будто ожидая от него ответа. Он все также молчал, замерев на месте, и только чуть расправившаяся между бровей глубокая морщина свидетельствовала о том, что его настрой изменился. Наконец, мужчина приблизился и сел рядом, как и гриффиндорка, опершись спиной о камень.

– Ты использовал какое-то проклятье? Или кто-то другой… Во время битвы. Пожалуйста, скажи, если ты что-то сделал.

– Во всем и правда виновата магия. Но это никакое не проклятье, – ответил Долохов. – Это все ты. Этот страх, который ты не можешь понять и контролировать, имеет ту же причину, что и мое стремление быть рядом с тобой. Это твой Обливиэйт.

– Что ты имеешь в виду?

– Я размышлял об этом недавно. Когда ты накладывала заклинание, тогда, в кафе, твой страх передо мной был сильным, как и мой интерес к тебе. Ты влезла ко мне в голову и переплела наши эмоции. А магия их скрепила и усилила.

– Не может быть. Забвение так не работает. Ни в одной книге, что я изучала, об этом не упоминалось даже.

– Это магия, грязнокровка. Она может быть непредсказуемой. Особенно, магия модификации сознания. Тем более, если там замешаны эмоции.

– И что теперь? Я всегда буду тебя бояться, выходит?

– Ну, я не эксперт. Однако, думаю, это пройдет, когда твой собственный страх исчезнет.

Долохов повернул голову к девушке.

– Вопрос в другом: почему ты все еще боишься меня? Это ведь так, верно? Ты сама боишься меня. Без магии. У меня что, настолько пугающий вид?

– Я… – девушка замялась, смущенно отведя взгляд, а потом все же тихо продолжила: – Не то чтобы… То есть… Если честно, внешность у тебя не особо располагающая, – закончила она, собравшись наконец с духом.

– На-а-а-до же, – протянул мужчина, развернувшись к Гермионе всем телом. – Смелое заявление для напуганной девочки. Но ты права. Я хотел такого эффекта. Когда тебя боятся, то меньше лезут. И меня это всегда устраивало. Вот только с тобой у меня дилемма, лапонька. С одной стороны, меня веселит, что ты испытываешь страх. Однако, с другой, эта хренова магическая связь заставляет меня хотеть убедить тебя, что ты в безопасности. Как думаешь, у меня это получится или без шансов?

Он улыбнулся. Так мягко и тепло, что Гермиона мигом растерялась. Ощущая как цепи страха медленно ослабевают, она почти рефлекторно улыбнулась в ответ.

– Шанс есть у каждого, – произнесла она, сама не веря, что говорит это.

– Хорошо. Тогда, может, начнем с сушки твоих тряпок? – заметив, что девочка снова напряглась, Долохов поспешил добавить: – Я не собираюсь оставлять тебя голой. Укутаешься в мою мантию. Она теплая. Брюки и нижнее белье у костра высохнут довольно быстро, я думаю. С обувью сложнее, но все же лучше пусть хоть немного подсохнет, чем хлюпать в насквозь пропитанных болотной жижей кедах, согласна?