— Я же обещал тебе, что возьму тебя во всех позах и на всх поверхностях, если не прекратишь так сексуально думать, — шипел он, устраиваясь сзади. — Что ж, вот и первая, — он толкнулся в влажные складочки, заполняя ее своей длиной. — То самое подчинение, — толчок и их синхронный выдох, — которое так тебя возбуждает, детка, — толчок, еще один, мощные быстрые движения, ее стоны от слов и некой грубости. — Куколке нравится, когда она оказывается в руках кукловода, ведь так? — этот бесподобный саркастичный голос, отдающий сейчас пошлой хрипотцой. — Испорченная девчонка! — шлепок по ягодице. — Нравиться моя грубость, нравиться быть подо мной, когда я беру то, что мое?
Она стонала в голос, застигнутая врасплох его обличающими словами, вдавливаемая в твердую поверхность стола его быстрыми движениями, слыша его шлепки по собственной попе, а также их шлепки от удара его бедер о ее ягодицы. София чувствовала его напор внутри, ощущала его руки на талии и то, как грудь трется о шершавую поверхность стола. Она готова была признать все что угодно, лишь бы он не останавливался, и даже эту странную правду, которую она начала ощущать только рядом с ним. Ей нравилось, когда он был властен над ней, от этого ноги подгибались, а во рту становилось больше слюны. Его мощные толчки с бешенной амплитудой вдавливали ее в стол, оставляя ссадины и синяки на косточках таза, локтях и коленях, но ей было плевать, только страсть, только вечное, как жизнь, соитие тел. Она ощущала себя львицей, прогнувшейся под царем зверей, потому что не представляла большую страсть и желание, чем животную, которая одолела, захватила их.
— Давай, Софи… — рычал он, смягчаясь в голосе, но ускоряясь в толчках. — Царь зверей должен довести свою царицу до блаженного царства, — ухмылялся он, перемещая руку на ее плечо и шею и слегка сдавливая. — А такая грубость, куколка?
Перед глазами начали плясать темные круги, не от нехватки воздуха, от внезапно настигшего оргазма, растекающегося по всему телу блаженной негой и легкой судорогой.
— Ох! — выдохнул сзади Хеймдалль, продолжая толчки. — Я ведь даже не сжимал, детка! — он снова переместил руки на талию, фиксируя в нужном положении ее тело и ускоряя собственные движения. — Развратная, грязная куколка! — еще один шлепок прилетел по ее ягодице. — Моя София… Моя! — в каком-то исступлении кричал он, изливаясь в нее полностью.
Хорошо, что начали они эти сборы еще до рассвета, потому что первые лучи настигли их как раз в тот момент, когда он с характерным хлюпающим звуком вышел из нее, а на пол закапало белое семя. Дальше приходилось действовать быстро, хоть в голове и всем теле было желание завалиться обратно на шкуры в его объятия и спать. Прерываемая поцелуями и поглаживаниями тел, она снова стерла испарину и следы их секса все тем же мокрым полотенцем. Хеймдалль выглядел уставшим, но довольным собой, наверное, он еще радовался тому вакууму, который был в ее голове после такой ночи и бурного утра.
Быстро накинув одежду они поспешили обратно на воздух. София так и не смогла толком осмотреть ни открытое с помощью собственной магии хранилище с артефактами Греции, ни то место, где они стали с Хеймдаллем едиными. Впрочем, в душе было четкое ощущение, что здесь она далеко не в последний раз, а от тех самых разговоров про «все позы и все поверхности» у нее снова скручивался узел в животе.
Интересно, так и должно быть? То есть ей и правда настолько должно было все это понравиться, что иногда в ее мыслях был только Хеймдалль и его ласки? Наверное, это было как-то связано с самим парнем, с его манерой себя держать, с харизмой и язвительностью, с властным и надменным фиолетовым взглядом, которому хотелось подчиняться, что ломало ее представление о самой себе, как о самодостаточной воительнице, мудрой полубогине. Все эти противоречия и чувства, что вызывал только он, выливались в такое дикое желание, которое к ее счастью было обоюдным и не порицаемым парнем.
Он показал ей ту самую безопасную тропку до стены, которой они могли бы пробраться, но вместо этого лазили по скалам в опасной близости к пропасти. Кое-как расставшись с Хеймдаллем, который опять затянул ее в страстный долгий поцелуй прямо возле стены и мирно щиплющем травку зверем, она поспешила в Асгард. Окна собственной комнаты с братом удачно выходили почти что в какой-то сад, оттого пробраться к ним оказалось проще.
А после она пыталась играть и дальше привычную роль, скрывая возникший дискомфорт и какое-то невероятно приподнятое настроение, будто она готова сдвинуть горы или вместо Атласа держать всю землю на своих плечах. Чтобы хоть как-то утихомирить собственные чувства и мысли, София направилась на тренировку. Хотя и здесь из-за невероятно смелых шагов в контратаке, а также в каком-то невероятном боевом настрое, она выдавала свои внутренние изменения.
А они и правда были. Она чувствовала связь, чувствовала незримую поддержку и чужую силу. Понимала, что любима, а от того готова была воевать хоть за троих. В груди полыхало горячее молодое сердце, познавшее блаженство и любовь, мозг, очищенный всплесками эмоций и самовоспламеняющейся страстью, выдавал неожиданные решения и тактики, а мышцы, хоть и уставшие после напряженной ночки, с удовольствием напрягались от взмахов копьем, будто натренированные и готовые к любым атакам.
И конечно же спокойствие. Битва всегда была местом, где изливались кровью чувства, где проливались слезами эмоции, где вместе с криками и ударами барабана раздавались бешенные удары сердца. Это был бесконтрольный вихрь, буря, сносившая все на своем пути. Теперь же она ощущала спокойствие. Больше война не колыхала в ней те струны души, что раньше, больше не было адреналина и жажды. Было спокойствие и холодный расчет, строгая тактика, правильные выпады.
Гюннр, которая вызвалась сегодня противостоять Софии, была приятно удивлена ее атаками и высокой концентрации. Хоть и не переставала наносить привычные размашистые атаки железными крыльями, или нападать в полете, что всегда внутренне напрягало девушку. София успела выдрать парочку перьев из оперения валькирии и даже зарядить пару раз древком копья ей под дых, как и сама Гюннр успела чуть ли не в рукопашку ударить девушку в челюсть, а также оставить несколько порезов на коже рук.
София отскочила от очередной размашистой атки крыльями, решив действовать дерзко и неожиданно самонадеянно, откидывая отцовский щит в ногу валькирии, что сбивало ее атаку, в то время, как сама девушка быстрым перекатом оказывалась за спиной Гюннр и, захватив ее руку, прижала к горлу острие копья. Удивленная воительница в шоке повернула голову в девушки позади. Сбоку послышались хлопки.
— Вижу уроки со мной не прошли зря, — самодовольно скалился Хеймдалль, громко хлопая в ладоши.
— Уроки? — выгнула брови Гюннр.
— Не говори только никому, — прошептала София, наклоняясь ближе, — но я вашего стража пару раз уложила на лопатки, — довольно улыбалась она.
— Тебе просто повезло, — резко возмутился парень, соскакивая с бортика, на котором сидел. — В честном бою мне нет равных!
София улыбнулась, убирая копье от валькирии и поднимая щит с земли. Кивнув Гюннр, она подошла к Хеймдаллю вплотную. На любимом лице парня играла знакомая самовлюбленная улыбка.
— Собираешься со мной драться, — изрек он, сверля ее фиолетовым взглядом. — Сначала вытри кровь от прошлого сражения, — он протянул руку к ее лицу, вытирая кровь и нежно проводя по пухлым губам.
София напряженно сглотнула, понимая, что возможно не выйдет победителем из этой битвы, потому что уже проиграла ему по всем фронтам, отдав ему в плен свое сердце, тело и душу. Губы парня снова самовлюбленно растянулись.
«Также улыбался, когда брал меня на столе?» — наклонила она голову в бок, обводя его тело взглядом и представляя, что на нем нет одежды. Улыбочка на его лице стала не такой заметной и более напряженной, она же победно развернулась, направляясь к ближайшему ведру с водой. Ополоснув трясущиеся руки, смыв кровь и наваждение, она вернулась на ринг, вставая напротив Хеймдалля.
