***

Неделю назад, пока Вадик смотрел свои любимые мультики, мама с папой громко спорили о чём-то взрослом на кухне и даже случайно разбили четыре тарелки. Потом мрачный папа достал из шкафа огромную чёрную сумку и молча собрал в неё часть своих вещей. Затем поцеловал сына в лоб, сказал, что уезжает в срочную командировку, и вышел за дверь.

Мама тихонько плакала. Наверное, это потому, что порезала палец, пока собирала осколки. Всё-таки взрослые иногда такие неаккуратные, вот честное слово, хуже детей. Вадим принёс лейкопластырь и спросил, когда вернётся папа.

– Не знаю, ничего не знаю, – она покачала головой и обняла мальчика.

***

Раздобыв в прихожей конверт, Вадик вернулся в детскую и запечатал письмо как положено. Потом старательно вывел синими буквами «Деду Морозу» в графе «кому» и стал думать, как отправить послание.

Добраться до почты было делом нехитрым. Мама частенько туда с ним ходила, так что дорогу мальчик помнил хорошо: перейти дорогу на зелёный светофор, пройти мимо большого серого дома, завернуть за угол – вот и она! Правда, больного его точно никто никуда не отпустит, а сама мама чем-то занята на кухне. Что ж, придётся всё сделать тихо, быстро и без разрешения. Наконец-то настоящее приключение, йо-хо-хо!

Бесшумно просочившись в прихожую с игрушечной саблей и конвертом в руках (кто же идёт в приключение и без сабли?), Вадик наскоро оделся и рывком выскочил за дверь. Через десять минут заветное письмо опустилось в большой синий ящик почтамта.

– Никогда больше так не делай! – выговаривала мама сыну за самоволку. – Всегда говори мне, куда ты собрался! Ещё и больной пошёл, ну что это такое…

Вадим Александрович кивал, хлопал глазами и торжественно пообещал больше никогда не уходить из дома без спроса. Самое главное было сделано, оставалось дождаться новогоднего утра.

Дальше время тянулось, как противная ириска, которая всегда застревала у Вадика в зубах.

Вечером в гости зашла мамина лучшая подруга тётя Марина. Вручив мальчику огромную коробку с конструктором пиратского корабля, она отправилась с мамой на кухню.

Вадик как раз закончил собирать мачту и киль, когда входная дверь неожиданно хлопнула снова. Он с любопытством выскочил в коридор. На пороге в присыпанном снегом пальто стоял мужчина с огромным букетом цветов. Большая чёрная сумка лежала рядом.

– Папа! – Вадик бросился обнимать отца.

Появившаяся в проходе тётя Марина моментально оценила обстановку, заулыбалась и схватила с вешалки свой пуховик.

– Та-а-ань! Ну я этсамое… Пошла, короче! Счастливого Нового года вам всем тут!

Дверь снова закрылась.

– Марина, стой! Куда? – мама выскочила в коридор и застыла с кухонным полотенцем в руках.

–Тань, я такой дурак. Прости, а? Не нужны нам никакие разводы. Давай сейчас сядем и поговорим.

Папа снял пальто, обнял маму и вручил ей цветы.

– Ну, заходи, раз пришёл, – мама изо всех сил старалась не улыбаться.

– Сейчас… У меня тут ещё кое-что есть, – он присел на корточки и стал открывать молнию на сумке. – Встретил тут Деда Мороза по пути, «передай Вадику» говорит. Ну я спрятал его, пока дошёл от парковки. Побоялся, что замёрзнет, бедолага.

Раздалось негромкое чириканье, и из черной оболочки вдруг появилась клетка с волнистым попугайчиком. Вадик обнял её, как самое большое сокровище.

– Значит, письмо всё-таки дошло! – улыбался родителям теперь уже совсем настоящий пират.

Утром тридцать первого декабря Степан Михалыч брел вдоль заснеженной и укатанной дороги прочь из городка, где прожил 60 лет. Постепенно панельки с одной стороны от него сменились уныло-белым пустырем, а с другой – невысоким холмом над речкой, на вершине которого чёрт знает когда и бог весть зачем кто-то поставил одинокую скамейку.

Кое-как взобравшись на холм и расчистив лавку от снега, дед Степан сел, глубоко вздохнул и полез за пазуху. Дешевый коньяк обжёг горло. Закуски не было, поэтому, по древней традиции предков, старик нюхнул засаленный рукав пуховика и, удовлетворенно крякнув, вперил взгляд вдаль. С холма открывался живописный вид на соседнюю деревеньку, где дед Степан провёл босоногое детство в стране, которой уже давно не было.

Возвращаться в пустую городскую квартиру совсем не хотелось. Жена Степана Михайловича, Марфа Сергеевна, умерла несколько лет назад, сосед Иваныч – двумя неделями ранее от инсульта, а отношения с сыном, живущим в другом большом и красивом городе, давно не складывались. Идти праздновать старику было некуда, да и незачем.

Через полчаса коньяк был допит. Разморенный алкоголем дед Степан поджал ноги, улегся на скамейке, подложив руку под голову, и задремал.

«Гав!» – послышалось сквозь марево сна. «Гав-гав!» – звук становился отчётливее и быстро приближался. Степан Михалыч открыл глаза и попытался рывком сесть, когда огромный алабай резко положил ему на плечи передние лапы и принялся вылизывать лицо горячим шершавым языком.

– Уйди, шельма! – отбивался старик.

– Жужа, стой! Фу!

Наверх к скамейке бежала девушка лет шестнадцати в смешном голубом пуховике, меховых наушниках и варежках с поводком в руках.

– Нашел всё-таки, стервец! – тихо улыбнулась она псу, фиксируя карабин на ошейнике и оттаскивая животное назад. – Вы извините за собаку.

– Да ничего-ничего, – отозвался Степан Михалыч, вытирая лицо рукавом. – А как ты сейчас пса-то назвала?

– Жужа.

– Надо же, как совпало. И у меня такой Жужа был когда-то.

– Так может, это тот же самый, – хихикнула девушка. – Вы приглядитесь.

Старик смерил её суровым взглядом.

– Не смешно. Собаки столько не живут. Да и того я сам лично закапывал, когда он издох по старости.

– Простите. А вы чего здесь сидите один? Праздник же. Или вы уже того… Отмечаете? – насмешливо спросила барышня, кивком указав на пустую коньячную бутыль.

– Да я эт самое… – замялся Степан Михалыч. – Я не то, чтобы сильно…

– Да ладно-ладно, – улыбнулась хозяйка алабая. – Я же не в укор. Просто странно как-то. Сидите на скамейке за городом совсем один.

– А я и у себя дома совсем один, – вздохнул старик. – Кругом один.

– Неужели всё так плохо? – участливо спросила девушка.

Степан Михалыч устало посмотрел ей в глаза и кивнул.

– Как перст остался незнамо зачем.

– А дети где же?

– Да что дети… – замялся было старик. – Сын вот есть, да живёт неблизко. Видимся редко, да и, по чести сказать, не ладим давно. Это я сам виноват, конечно.

Степан Михалыч замолчал, хозяйка алабая призадумалась.

– Ну… А может, хотя бы новогоднее желание какое есть?

Старик внимательно посмотрел ей в глаза и кивнул.

– Есть. Да только не сбудется такое.

– Это какое такое?

– Уж больно сказочное.

– Ну, вы загадайте, а там посмотрим. Новый год всё-таки.

Дед Степан грустно улыбнулся:

– Чудная ты. Нездешняя что ль?

– Это как посмотреть, – хитро прищурилась собеседница. – Так что там с желанием?

Старик тяжело вздохнул.

– Да что сказать… Измаялся так, что сил нет. Всё бы отдал, чтобы этот Новый год с Марьюшкой моей встретить. Как померла она, так я и остался тут сам по себе неприкаянный.

– Что ж, – девушка посмотрела на странного вида наручные часы и обняла алабая. – Будем считать, что я сегодня и Снегурочка на полставки. А ещё напугать боялась, костюмчик вот подобрала посимпатичнее.

Она подошла к Степану Михалычу, сняла варежку и положила бледную холодную ладонь на его голову. Внезапно весь хмель выветрился, и старому, уставшему от жизни телу стало так легко, как не было уже лет сорок. Вспышка озарения мелькнула в глазах деда Степана.

– Ты?!.. Так ты…

Девушка кивнула.

– Так это и впрямь мой Жужа?!

– Да.

Степан Михалыч упал на колени, сграбастал пса в объятия и заплакал.

– Веди! – сказал он, вставая. – Забирай к Марьюшке, здесь меня ничего не держит!