Он не раз предупреждал, что если я нарушу свое слово, он не только лишит меня денег, но и отправит в то же военное училище, которое сам заканчивал ‒ говорил, что это будет не столько наказанием, сколько жесткой воспитательной мерой.

― Я думал, что вырастил тебя достойным человеком, ― медленно покачал головой, ― но, видимо, эта вседозволенность не пошла тебе на пользу. Тебе придется смириться с последствиями собственных поступков.

Я был готов смириться и худшими последствиями, потому что ни одно наказание не могло сравниться с тем, что в этот момент происходило в моей душе.

Мое сердце очистилось от тьмы ‒ всего за какое-то мгновение. Это ли не чудо?

Никогда еще я не ощущал с такой силой этот свет ‒ как очищающий огонь, раскаянье выжгло из меня все лишнее и ненужное.

В ретроспективе я видел все свои поступки. Вспоминал, как говорил себе, что жестокость ‒ это плата за силу, гарантия, что все будет происходить по-моему.

Но конечно, все это время я просто тешил свое эго. Наслаждался властью. И о чувствах других людей нужным думать не считал.

Она не говорила мне что любит, потому что не видела от меня ничего кроме нетерпеливого жадного эгоизма. Не могла оправдать тьму, которую ощущала в моей душе. И больше я ее в этом не винил.

«Если любишь ‒ отпусти…»

Никогда не мог понять смысла этих слов ‒ по крайней мере, до конца. И вот, наконец, я понял.

Когда твое присутствие рядом с любимым человеком приносит ему одни страдания, ты отпустишь его. Отпустишь… и в этом не будет слабости. Для того чтобы отпустить того, кого любишь, нужна нечеловеческая сила. А для того, чтобы признать пороком то, что ты считал своей сутью, нужно взглянуть на себя глазами чистой и сильной девушки, стольким пожертвовавшей ради тебя.

* * *

Арина

В этой больнице у меня не было ничего своего ‒ некому было передать мне посылку с вещами, с тем же мягким теплым халатом и тапочками, с всякими вкусностями. А ведь я провела в ней уже больше недели. У меня с собой не было ни книг, ни телефона, ни домашних заданий. Ничего, что помогло бы мне хоть как-то скоротать это время.

Все, что я могла, это беспрерывно думать, размышлять о том, что в моей жизни пошло не так, и мысли превратились для меня в нескончаемую пытку.

Эти коридоры с поручнями, проложенными вдоль белых, покрашенных масляной краской стен, и столовая, и безрадостный вид из окна, все высасывало из меня жизнь. Я шла в свою палату, так толком и не пообедав ‒ в меню на сегодня был куриный суп и рыба путассу с гарниром из рисового клейстера. Рис кое-как проглотила, а остальное съесть так и не смогла себя заставить.

Больше всего на свете я хотела вырваться отсюда, и это желание постоянно ежесекундно мучило меня изнутри. Но что будет, когда я вернусь обратно в школу? Как я буду пытаться восстановить свою жизнь из руин? У меня не было ответа на эти вопросы.

Но тут я открыла дверь в свою палату… и увидела его.

И в его черных глазах не было ни злости, ни ненависти, ни ярости. Только любовь и понимание.

― Ариша, ― протянул ко мне руки.

В этот момент во мне что-то надломилось, не выдержав напряжения. Все, что я пережила за эти дни, разом на меня навалилось, и по моим щекам полились слезы.

― Руслан… ― я бросилась ему навстречу.

Он обнял меня, и как только я оказалась в его руках, моя жизнь озарилась светом. И больница перестала казаться мне адом, и будущее перестало меня страшить.

Я думала, что он никогда меня не простит. Даже не станет слушать моих оправданий. И именно это и мучило меня все это время.

Только это, и больше ничего.

― Знала бы ты, как мне жаль, ― сказал, зарывшись в мои распущенные волосы.

― Я не хотела, я не…

― Тише. Я все знаю, ― погладил меня по спине и сжал крепче. ― Мне жаль. Мне жаль не только потому, что все, все произошло по моей вине. Не только потому, что я не стал тебя слушать. Не только потому, что из-за меня ты чуть не умерла. Я просто сожалею. Ведь если бы не я, и не мой паршивый характер, все было бы иначе между нами с самого начала. Если ты больше никогда не захочешь меня видеть, я это пойму. Если захочешь вернуться к родителям, поехать в Пакистан… ― он словно не смог заставить себя закончить предложение.

Я только замотала головой и прижалась к нему еще крепче. Мысль о том, чтобы уехать от него, причинила мне физическую боль.

Так мы и стояли, обнявшись, долго, очень долго, и все-таки недостаточно.

― Когда тебя выписывают? ― спросил Руслан через какое-то время.

― Послезавтра, ― подняв голову, взглянула ему в глаза. ― Заедешь за мной?

― Ну, разве что на маршрутке ‒ отец отобрал у меня машину и все кредитки, ― усмехнулся парень.

― Как? Почему?..

― Да… за то, что я снова избил Аверина. Нарушил данное слово.

― Но ведь Аверин сам виноват! ― я никак не могла прийти в себя от такой несправедливости.

― А это неважно. Впрочем, его тоже лишили содержания, да и не только. Собственные козни обернулись против него. Ублюдок сам мне рассказал, что сделал с тобой… ― его лицо стало каменным. ― Хотел ударить побольнее, и видимо, думал, что сможет избежать расплаты. Играл, играл, вот и доигрался. Я не жалею о своем поступке. Хотя, что ни говори, к жизни без золотой кредитки меня отец явно не подготовил.

― Что ж, хорошо, что твоей девушке не так уж важны деньги.

Снова обняв его, позволила себе погрузиться в это теплое неземное чувство. Сейчас он был мне нужен как никогда. За время разлуки я успела безумно соскучиться ‒ мне начало казаться, что я никогда не смогу отпустить его от себя.

Но через час, когда закончилось время посещений, мне все же пришлось это сделать.

Он направился к выходу, а я остановила его рядом с собой, взяла за руку и, наконец, сказала:

― Я люблю тебя, Руслан!

И в его глазах я увидела, что значили для него эти простые слова…

Эпилог

Промышленный город, большой и неказистый. Такой же, как все остальные, похожий на любой другой: ряды страшных хрущевок и современных цветастых высоток, шумные шоссе и магистрали, мосты через судоходную реку и даже, представьте себе, одна, целая одна улица старинного центра.

В честь его 246-летия на высоких столбах были развешаны яркие флажки. 4 ноября, государственный праздник, выходной день ‒ повод для прекрасного настроения! И пусть погода подкачала, и пусть места здесь не слишком живописные, все равно сегодня я была бесконечно счастлива.

Да, я учусь не в МГУ (и даже не в Москве), хоть поступила и туда. Но, в конце концов, и этот вуз не так уж плох, да и есть на свете вещи поважнее моих амбиций.

Нет, я не отказалась от своей мечты. Просто мечта немного изменилась!

Проходя вдоль решетки по направлению к КПП, внезапно я увидела того, кого не ожидала. Точнее, ожидала, конечно, но перед входом на территорию военного училища, а не самой территории за этим забором.

― Птичка! ― помахал мне Руслан.

― Господи, только не говори, что тебе не дали увольнительную! Выходной же! ― расстроенно воскликнула я.

― Прости…

Подойдя ближе к нему, взяла его за руки, которые он протянул мне сквозь прутья решетки. Получилось почти объятие.

Отношения на расстоянии, но все же не совсем. Мы видимся каждые выходные, всякий раз, как ему дают увольнительную.

И я ни разу не пожалела, что поехала в этот город вместе с ним.

― Как дела в институте? ― заправил прядь волос мне за ухо, нежно провел ладонью по щеке.

В красках я описывала ему свой вчерашний день, а сама тем временем любовалась его лицом, самым любимым и родным. Черными глазами, этими ямочками на щеках, беспечной улыбкой. Улыбкой, от которой у меня в животе до сих пор танцуют сумасшедшие бабочки.

На моей руке сияло колечко, с которым человек, которого я люблю больше всего на свете, просил моей руки. Но со свадьбой мы решили подождать до окончания учебы. Руслан хочет устроить грандиозный праздник, а деньги на него у нас появятся только тогда, когда отец возьмет его на работу в свою компанию.