Америка была достаточно богата для проведения научных и инженерных разработок любых видов оружия. Мощнейшая в мире индустрия без напряжения справлялась с выпуском изделий любой сложности в любых количествах. Работающим в США учёным Госдепартамент оплачивал эксперименты любой стоимости. Исключительно широкие возможности позволяли перепробовать любые варианты и выбрать наилучшие. Кроме того, Белый дом не гнушался заимствованием уже достигнутых научных и технических результатов в области ядерного оружия.

Так, например, в начале 1942 года по инициативе США премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, гостивший в Вашингтоне, согласился перебросить основные силы атомной программы «Тьюб Эллойс» на американскую землю. Черчиллю объяснили, что за океаном им будет безопаснее, вольготнее в плане технических и сырьевых ресурсов и т. д. На самом деле американцы заполучили всё, что было наработано англичанами в области создания атомной бомбы. А это немало, поскольку этой программой много лет занимался знаменитый учёный-физик Нильс Бор.

За своё согласие Черчилль получил обещание Рузвельта принять участие в запланированной на осень того же года крупной операции англичан в Северной Африке. Американские войска должны были ударить в тыл немецкой армии Роммеля со стороны Алжира и Марокко и этим спасти Британскую империю от распада.

Быстрое продвижение работ в США по «Манхэттенскому проекту» стало вполне очевидным к середине 1945 года. К этому времени в нём было задействовано порядка 130 тысяч служащих (более 80 тысяч строителей, 48 тысяч операторов и вычислителей, до 2 тысяч военных).

Несмотря на строгую секретность проводимых работ по «Манхэттенскому проекту», не обошлось и без провалов американских спецслужб. Активный поиск агентов, особенно советских, хоть и привёл к серии громких арестов, но не позволил американской контрразведке понять главного — причину, по которой американские учёные активно шли на сотрудничество с СССР.

Одним из самых успешных агентов-нелегалов в истории советской разведки был советский гражданин Рудольф Абель, который работал в США под псевдонимом Вильяма Фишера. Его карьера началась ещё в 1927 году. В конце 40-х годов его под легендой свободного художника направили в Америку, где ему удалось завербовать и собрать под единое управление несколько агентов, способных получать информацию об атомном проекте США от непосредственных участников.

Одним из первых учёных, кто стал сотрудничать с советской разведкой, был Жорж Абрамович Коваль, один из самых засекреченных агентов «атомной декады». Контакт и вербовка Коваля советской внешней разведкой состоялись ещё в 1939 году, во время учёбы в Московском химико-технологическом институте. Первым местом работы Коваля в США стала лаборатория атомного центра в Ок-Ридже (Oak Ridge), в закрытом городе в штате Теннесси, где в рамках «Манхэттенского проекта» проводились ключевые научные изыскания по компонентам атомной бомбы.

Стремительный карьерный рост Коваля позволил советским разведчикам получить массу ценной информации. В частности, он описал и оформил в виде учебного информационного материала подробную схему процесса производства радиоактивных материалов и плутония-239, используемых в американской атомной бомбе «Толстяк».

Надо сказать, что Коваль, талантливый «атомный разведчик», не был одинок в своих стремлениях «уравновесить мир». Одним из них был немецкий физик Клаус Фукс, которого до последнего не принимали в оперативную разработку после многочисленных проверок. Однако ареста ему избежать не удалось. Оказалось, что Фукс плотно сотрудничал с органами разведки СССР и с самого начала работы над «Манхэттенским проектом» поставлял секретные сведения советским резидентам.

Большую ценность для советской разведки представлял одарённый физик Теодор Холл. Именно он едва ли не первым вступил в контакт с органами внешней разведки СССР и стал передавать секретные сведения по разработке американского атомного оружия. Свою помощь разведке СССР он оказывал из идейных убеждений. Холл считал, что только Советский Союз обладает достаточной силой, чтобы «уравновесить геополитические весы».

Следует отметить, что некоторые нарушения в области секретности не сказались в целом на планах работ по «Манхэттенскому проекту». В течение 1944 г. были построены физический уран-графитовый реактор в Арагонской лаборатории и полупромышленный уран-графитовый в Клинтоне, а в Хэнфорде функционировали три промышленных уран-графитовых реактора и один реактор низкой мощности для исследовательских работ. Кроме того, учёными США было создано промышленное предприятие по разделению изотопов урана электромагнитным методом. Всё это давало возможность получения плутония-239 в количестве, достаточном для создания двух плутониевых бомб, и урана-235 — для создания одной урановой бомбы.

В январе-феврале 1945 г. учёные, работающие в рамках «Манхэттенского проекта», были уверены, что атомная бомба будет готова к началу августа. Но 12 апреля 1945 г. внезапно умер президент США Рузвельт, вместе с ним ушла из Белого дома ненависть к фашизму. Новый президент США Гарри Трумэн не знал о существовании «Манхэттенского проекта» по подготовке атомной бомбы. Трумэн услышал об этом от военного министра Г. Стимсона, обрисовавшего дело в общих чертах.

Однако даже такая общая информация озадачила Трумэна: занимая высокий государственный пост, он ничего не знал о работах США над созданием атомной бомбы. «Этого я ему не прощу», — подумал президент США, имея в виду Рузвельта.

Гарри Трумэн вспомнил, что ещё в 1944 году, когда ему пришлось возглавлять сенатскую комиссию по контролю за выполнением программы национальной обороны, его внимание привлекли огромные предприятия в бассейне реки Теннесси. Уже тогда ему показалось странным, что эти предприятия поглощают уйму денег и ничего не производят. Но стоило ему попытаться проверить их деятельность, как тот же Стимсон вежливо дал понять, что это не должно его интересовать:

— Сенатор, я не могу сказать, что это такое, но это — величайшее предприятие. Оно в высшей степени секретно.

В 1944 г. в узком кругу лиц, знавших о гигантской силе атомной бомбы, начал обсуждаться вопрос о моральной ответственности перед человечеством тех, кто её применит. Уже после войны, будучи в отставке, Стимсон писал: «Все мы, разумеется, понимали, какую огромную ответственность накладывает на нас распахнуть двери такому разрушительному оружию. Президент Рузвельт не раз доверительно говорил мне о сомнениях, какие вызывают в нём катастрофические возможности этого оружия».

Во время своей последней встречи 15 марта 1945 г. Стимсон обсуждал с ним некоторые вопросы, связанные с атомным оружием, но, по-видимому, речь шла скорее о последствиях использования атомной бомбы, чем о том, следует ли вообще её использовать. Стимсон вспоминал: «…Я доложил президенту об атомном оружии, сообщил, когда бомба примерно будет готова, и подчеркнул важность подготовки к её использованию. Затем мы обсудили две существовавшие тогда точки зрения относительно того, как по окончанию войны осуществлять контроль над атомным оружием, если его применение окажется успешным. Согласно первой точке зрения атомное оружие должно было остаться засекреченным и контролироваться теми, кто им владеет. Согласно второй точке зрения над ним следовало установить международный контроль, основанный на свободном обмене всей необходимой информацией. Я сказал тогда президенту, что эти вопросы необходимо решить до того, как будет сброшена первая бомба, и что он должен быть готов выступить с публичным заявлением об атомном оружии сразу после того, как она будет применена. Президент согласился с этим».

Кто знает, как обернулось бы дело, если бы Рузвельт был жив. Он не оставил никаких указаний по этому вопросу. Что же касается нового президента Гарри Трумэна, то для всех было ясно, что он как человек и как политик отнюдь не соответствовал роли преемника Рузвельта. Недаром покойный президент, будучи невысокого мнения о способностях Трумэна, не утруждал его государственными заботами. Лишённый достоинств своего предшественника, Трумэн не ведал его сомнений.