— Лина, — голос Оберона обрывает мои грёзы о том, как бы мне присоединиться к схваткам внизу.

— Да.

— Наши имена звучат одинаково, — говорит он.

— Наши имена начинаются с буквы «О», она выглядит вот так, — я рисую «О» в воздухе.

Очаве приходит и садится ко мне на колени, но его внимание всецело поглощено стражниками, которые сегодня практикуются в стрельбе из лука.

— Почему? — спрашивает Оберон.

— Что ж, — говорю я, — в Осолисе, каждый, кто не состоит в браке, имеет «О» в начале имени. Ты помнишь, что означает быть в браке?

Оберон кивает. Это был один из вопросов Оберона на прошлой неделе.

— Когда ты вступаешь в брак, ты теряешь «О» в начале своего имени, — говорю я. — Поэтому, когда я выйду замуж, меня будут звать не Олина, а Лина.

Я попытаюсь представить, как выхожу замуж, и Кедрик всплывает в моей памяти. Я отталкиваю видение. Это никогда не произойдёт.

Оберон хмурит брови, размышляя над этим.

— Но мы сейчас зовём тебя Лина, — говорит он.

На самом деле, годами они называли меня «Иина».

— Члены семьи могут называть тебя именем без «О» с твоего позволения. Это признак того, что они тебя очень любят.

— Я люблю тебя, Лина, — говорит Очаве, разворачиваясь на моих коленях.

Всё это время он слушал. Моё сердце немного тает от этих невинных слов, исходящих от его юного лица, обрамленного кудрявой копной каштановых волос, которыми их обоих одарила жизнь. Цвет волос они унаследовали от моей матери. Если оба мальчика вырастут до роста Оландона, то будут очень популярны при взрослении.

— Я тоже тебя люблю, Очаве, — говорю я со слабой улыбкой.

— Теперь ты должна звать меня Чаве.

Он встаёт во весь свой рост, который находится на уровне высоты моих глаз в положении сидя.

— Спасибо, Чаве, это честь для меня, — я говорю от всего сердца.

Мои мальчики ещё этого не понимают, но считается одним из самых больших комплиментов — позволить кому-то использовать твоё сокращённое имя. Оберон быстро вторит предложению Чаве называть его Бероном, и я повторяю мои благодарности ему.

Позже я иду на ужин с Оландоном. В тот вечер в обеденном зале стоит обычный гул. Несколько придворных склонили головы близко друг к другу, перешептываясь. Другие общаются большими группами.

Когда я прохожу мимо стола с делегатами в голубых мантиях, Малир бьёт рыжеволосого Бруму по голове.

— К чёрту эту жару, — кричит младший делегат, потирая голову.

Двор Солати издаёт неодобрительное шипение. Ему вторит мой брат, идущий рядом со мной.

Другие делегаты Брумы считают либо его слова, либо нашу реакцию забавными. Я улыбаюсь, когда они разражаются смехом. Один из них ударяет своей тарелкой по столу. У матери будет припадок.

— Отвратительно, — говорит Оландон.

Я хмурюсь и наступаю ему на ногу, когда он машет рукой каким-то молодым женщинам. Он пихает меня локтем в ответ, и я смеюсь от того, что его лицо пылает румянцем.

Кедрик уже находится в среднем круге и разговаривает с Аднаном, другим Брумой. Аднан гораздо более сдержан, чем тот орущий рыжий. Мне нравится слушать об его изобретениях в Гласиуме и о тех идеях, которые появились у него после пребывания в нашем мире. Если бы не присутствие матери и дяди Кассия, я бы расспрашивала его об идеях по улучшению Осолиса. Но я хочу дожить хотя бы до двадцати лет, а этого не случится, если я раскрою своё навязчивое желание стать Татум.

По обыкновению я заканчиваю есть зелёное яблоко и опускаю свои пальцы в небольшую тарелку с водой, а затем использую салфетку, чтобы высушить руки. Когда я собираюсь уходить, Принц говорит:

— Татум Аванна, я подумал, не могли бы вы освободить Лину завтра. Я хотел бы увидеть Кауровый лес, до того как мы вернёмся.

Я полуобернулась, чтобы услышать её ответ, но замерла в замешательстве, когда зал заполнили вздохи.

Моя мать смотрит на нас с Кедриком широко раскрытыми глазами. Она никогда не показывает эмоций на своём изрезанном морщинами лице, поэтому я знаю, что что-то глубоко потрясло её. Я повторяю его слова в своей голове и в ужасе выдыхаю, осознавая, что он сказал.

Удары моего сердца грохочут в ушах, звук настолько громкий, что, должно быть, пульсирует во всём круглом зале. Он использовал моё сокращенное имя. Просто назвать меня Олиной было бы уже достаточно плохо. Но было почти неслыханно, чтобы незамужняя женщина позволила мужчине использовать её сокращенное имя. И уж точно не Бруме. Называя меня Линой, он подразумевал, что мы любовники.

Рука хватает меня за ногу под столом. Мать лишь немного выше меня и стройная, но она сильная. Её ногти впиваются в кожу, и я изо всех сил стараюсь сохранить неподвижность, спешно соображая.

Я смеюсь. Нервный звук разносится по столовой.

— Я ещё не замужем, Принц Кедрик. Это означает, что моё имя всё ещё начинается с «О». Я знаю, что в Гласиуме совсем иные традиции. Вы также можете не знать, что если вы овдовели, то в начале вашего имени появляется буква «А», — я немного бормочу, так как гробовая тишина уже достала меня.

Я захлопываю рот.

Раздаётся гулкий шепот. Ногти впиваются ещё сильнее, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не захныкать.

Брови Кедрика высоко поднимаются по лбу.

— Ох, я прошу у вас прощения, Татума. Боюсь, что жара доконала меня.

Некоторые придворные смеются над этим.

Я делаю неглубокий вдох.

— Мы не можем ожидать, что вы, придя из другого мира, будете знать всё, что требуется знать.

Я почти плачу, когда мать убирает свои ногти. Это ощущение похоже на извлечение пяти заноз одновременно. Невозможно удержаться от того, чтобы не сгорбить плечи. Я прикусываю губу, чтобы не издать ни звука.

Кедрик хмурится, я не знаю, понимает ли он, что она сделала.

— Вы очень отзывчивы, извините за ошибку.

Кедрик глубоко кланяется мне, а затем матери. Я вздрогнула, когда он неправильно расценил способ выйти из этой сложной ситуации.

Снова начинаются перешептывания и тихие разговоры. Оландон выдыхает рядом со мной, и берёт мою трясущуюся руку под столом. Я искоса смотрю на мать, не двигая головой. Она наклоняется вперёд и заводит разговор с советником, на время забыв обо мне. К сожалению, это означает, что дядя Кассий находится в поле моего зрения. Он смотрит на меня с жуткой улыбкой, как будто кто-то другой держит его за ниточки и тянет вверх уголки его рта. Он улыбается только по одной причине. Позже мне нанесут визит.

Поднявшись, я выхожу из круга размеренным шагом, держа голову высоко поднятой. Обычно придворные просто перешептываются, когда я прохожу мимо, но сегодня они полностью развернулись в своих креслах и смотрят на Солати, которая позволила Бруме использовать своё сокращенное имя.

Это будут обсуждать до конца моей жизни.

ГЛАВА 04

Кровь капает из моего носа на ковёр. Ковёр выглядит новым. Я ухмыляюсь разбитой губой, надеясь, что так он действительно новый. Интересно, сколько пятен крови покрывает его. Эта комната, как и остальные во дворце, выполнена из чёрного Каура — единственного дерева, способного вынести пожары четвёртой ротации. В своём детстве я называла её башней пыток. Круглая комната не имеет отверстий для выхода наружу, вероятно, чтобы никто не мог услышать крики.

Мать и дядя Кассий сидят на смотровом балконе, наблюдая за моим наказанием. Смех Кассия всё ещё звенит в моих ушах. Я рада, что он не присоединился к избиению, он любит бить в одно место непрестанно.

— Спасибо, Риан. Ты преуспеешь тут, — мать обращается к стражнику.

Стражник, всё ещё стоящий за моей спиной, возвращается на место, огибая округлые стены комнаты.

Моё замешательство по поводу лёгкости побоев рассеивается. Вероятно, Риан был шокирован тем, что ему пришлось бить Татуму в свой первый день в Элите.

Я кладу руки на колени, отталкиваюсь, чтобы встать. Я всегда так делаю, поскольку убеждена, что это злит мать. Как и кровь на ковре, это мой маленький акт неповиновения. Единственная возможность контроля под её властью. Я откидываю голову назад, когда мой дядя идёт к передней части балкона, желая, чтобы он перевалился через край и упал на голову. Представлять его гибель — одно из моих любимых занятий.