Литмир - Электронная Библиотека

В течение года его пребывания здесь мы помогали друг другу понять чужую культуру. Теперь он может скрыть вопрос в утверждении, а я могу задать вопрос, не извиняясь после этого. Мы смеемся над этим некоторое время, и это прекрасное чувство. Не так много людей, с которыми я могу быть такой свободной. Точнее, их двое.

Он проводит пальцем по моему подбородку, покрытому вуалью. Прикосновение пронзает меня насквозь. Он поворачивает моё лицо так, чтобы оно было обращено прямо к нему. Я затаила дыхание, ожидая, что произойдёт дальше. Насмешки, которые были раньше, давно ушли.

— Я каждый день скучал по тебе, — говорит он в открытой манере, которая мне очень нравится.

Он склоняет лицо. Я знаю, что он собирается сделать, но из любопытства не отстраняюсь. Он целует меня сквозь ткань моей вуали. Я задыхаюсь от близости его рта, касающегося моего. Его тёплое дыхание попадает на меня через ткань.

Он отклоняется, а по моей коже пробегают мурашки, трава шепчет, когда он скатывается вниз и снова ложится на спину, тихо напевая про себя.

Весь следующий день улыбка не сходит с моего лица. Мне повезло, что никто не может увидеть её. Как и не могут видеть мешки под моими глазами, которые, я знаю, там есть. Мы с Кедриком оставались на лугу до тех пор, пока ранним утром деревья Каура не начали затягивать дым с неба. Кедрик, конечно же, явился на утреннюю трапезу с таким видом, будто выспался. Он сказал мне, что привык проводить ночи без сна. Празднования в Гласиуме часто продолжались до следующего дня. Такое долгое празднование было для меня непостижимым. Это было почти так же плохо, как сидеть на трагических спектаклях, которые любила моя мать.

В течение дня принц находился на переговорах. Он их терпеть не мог, потому что ничего так и не решалось. Это был единственный раз, когда я слышала его жалобы. Я могла понять его разочарование, у него было столько идей, как улучшить отношения между нашими мирами, но мать препятствовала ему на каждом шагу. Я бы с удовольствием присутствовала на переговорах. Я должна была быть в зале, но это означало бы, что матери придётся терпеть моё присутствие, а она скорее войдёт в огонь четвёртой ротации, чем сделает это.

После обучения у королевских наставников, которое закончилось в пятнадцать лет, я ждала, что мне дадут обязанности Татумы, следующей в очереди на престол. Но назначения так и не было, и когда прошли месяцы, а ничего не изменилось, я решила взять себя в руки и заполнить своё время другими делами. Это было не то, чем я хотела бы заниматься, но это помогало мне сохранять рассудок.

Я поднимаюсь по лестнице. Иду в детскую, чтобы повидать близнецов.

Оландон, младше меня на год, уже проходит обучение на пост Главы стражи. Он был в ярости за меня и готов был отказаться, когда мать предложила ему это, но я проглотила свою зависть и заставила его согласиться. Она сделала это только для того, чтобы попытаться вызвать размолвку между нами, но я не клюнула на эту приманку. Татум любила моего брата или испытывала близкие к этому чувства, и она ненавидела нашу близость, почти так же сильно, как и меня.

Две няни в детской делают реверанс и продолжают уборку.

— Очаве, вылезай из проёма, — говорю я твёрдым голосом.

Очаве смотрит через плечо с невинным выражением лица, но сбрасывает его, как только видит меня, и слезает с подоконника.

— Лина здесь! — кричит он.

Оберон высовывает голову из сундука, стоящего в конце кровати.

— Лина здесь! — эхом отвечает он, и они оба торопятся поприветствовать меня, перепрыгивая через различные разбросанные препятствия.

Близнецы ещё сохраняют детскую упитанность и, к сожалению, безрассудство детей, лишенных твёрдого авторитета в их жизни. Их отец умер четыре года назад, когда они были ещё младенцами. Я, как могла, старалась восполнить эту потерю.

Я восторгаюсь их произведениями искусства и утренними открытиями, но мой разум обращается к прежним мыслям.

Я ничего так сильно не хотела, как начать учиться править. Существовало так много вещей, которые я хотела изменить. Я хотела начать сейчас. Было крайне трудно оттягивать это время. И то, как со мной обращались, не позволяло мне быть уверенной, что я проживу достаточно долго, чтобы стать Татумой.

— Оберон, — предупреждаю я.

Он хихикает и убирает деревянную игрушку со стула за секунду до того, как одна из нянечек садится туда.

— Давайте. Мы все пойдём на улицу, — говорю я, подавляя смех, увидев мгновенное облегчение на лицах женщин.

Сегодня я говорю близнецам, что они будут стражниками. Одна из матрон приюта рассказала мне об этом бесценном трюке год назад. Я хорошо знала матрону, потому что часто бывала в приюте. Иногда, чтобы помочь, но чаще всего я использовала его как прикрытие для тренировок с Аквином. Он жил в глубине каурового леса за их зданием. В обмен на молчание матроны я организовывала туда доставку тележек с яблоками. Сестра матроны была главным поваром на дворцовой кухне. Они не заговорят, если их только не заставят.

Близнецы облепляют меня, свою пленницу, с двух сторон, пока мы спускаемся во внутренние сады, не спуская глаз с воображаемого врага и признаков засады. Я сижу на низком сиденье. Оберон, мой мыслитель, вскоре устает от их игры и садится рядом со мной. Очаве продолжает колоть своего врага сломанной веткой Каура, которая слишком тяжела для него. Я устраиваюсь поудобнее, ожидая потока вопросов, который, как я знаю, уже не за горами.

— Лина, — спрашивает Оберон.

— Да, Оберон, — говорю я с улыбкой, смотря в его насыщенные карие глаза.

— Вчера няня говорила про первую и вторую, — говорит он.

Я вздыхаю. Из всех вопросов, которые задают мне дети, объяснение ротаций — самый худший. Позвав Очаве, я веду их на кухню и беру два пирога. С пирогами объяснения всегда получаются лучше.

— Можно мне немного? — спрашивает Очаве, неспособный вынести ожидание.

— Подожди, — говорю я.

Я веду их на верхнюю ступеньку, откуда открывается вид на тренировочный двор. Наблюдение за стражниками — их награда за хорошее поведение. Они машут Оландону. У него есть меч, они его любят. Я возвращаю их внимание к пирогам.

— Осолис и Гласиум как два пирога, разделенные на шесть частей.

Я разрезаю оба пирога на шесть частей и сдвигаю их ближе друг к другу.

— Осолис — горячий, полный пламени, и Гласиум — холодный. Мы делимся своим жаром с Гласиумом, а он делится своим холодом с нами.

Я останавливаюсь, чтобы ответить Оберону, когда он спрашивает, что такое холод.

— Оба наших мира вращаются, но Гласиум движется в эту сторону, а мы движемся в другую.

Я демонстрирую, вращая Гласиум влево, а Осолис вправо.

Я отталкиваю приближающуюся ручку Очаве.

— Кусочек пирога, который находится ближе всего к другому миру, называется первой ротацией. Следующий кусочек пирога — вторая, — я продолжаю нумеровать куски пирога Осолиса по часовой стрелке, пока не дохожу до номера шесть. — Сейчас мы здесь, во второй.

Я снова указываю на второй кусок и даю каждому по ложке из него.

— Когда наш мир поворачивается, мы перемещаемся на следующую ротацию, — я снова поворачиваю пирог и указываю на кусок с двумя укусами, который теперь находится дальше. — Скоро мы будем здесь. Какой это номер?

— Дри, — отвечает Оберон.

— Да, три. Запомните, Гласиум холодный, и Осолис горячий. Когда мы двигаемся от их холода, наш собственный мир становится горячее.

Я двигаю пирог на следующую позицию и смотрю на Оберона.

— Четыре, — говорит он.

Я киваю.

— Когда мы добираемся до номера четыре, мы так далеко от Гласиума, и тут очень жарко, земля опустошена огнём, и мы не можем там жить.

— Где нам тогда жить? — спрашивает Очаве с волнением в голосе.

Близнецы раньше совершали переход из третьей в первую ротацию, но они были слишком малы, чтобы помнить об этом.

— Мы снова отправляемся в путь к первой, где находится ещё один дворец. На Осолисе есть две королевские ротации. Поэтому когда одна из них оказывается в четвёртой, мы можем жить в другой.

2
{"b":"803643","o":1}