Я с удивлением оглядываюсь вокруг, пока мы идём, пригибаясь, когда какое-то крылатое животное пролетает над моей головой. Мужчины посмеиваются над моей реакцией.

Мы не идём по внешнему краю, как мы бы сделали это на Осолисе. Когда я спрашиваю Романа, он говорит, что обходить снаружи слишком опасно, вместо этого мы пройдём прямо по центру первого сектора, а оттуда — в третий сектор, где сейчас находится король. Деревенские жители здесь не столь миролюбивы.

Должно быть, нет никакой Дромеды, на которой можно было бы прокатиться. Их министры, наверное, тратят много времени на поездки между секторами. Но потом я вспомнила, как Кедрик говорил Оландону, что министры отчитываются перед Королем только тогда, когда их область находится в четвёртом секторе.

— Почему Гласиум разделен на шесть частей? — спрашиваю я, когда мы останавливаемся, чтобы сделать перерыв. — Погода в вашем четвёртом секторе не может распространяться так, как это делает наш огонь, и я не видела ни одного ориентира, который разделял бы сектора на части, как это делают наши реки, — объясняю я.

Вокруг было много заснеженных гор и ледяных пластов, но казалось, что они расположены в случайном порядке.

Несколько делегатов кажутся растерянными. Роман отвечает:

— Гласиум не всегда был разделен на шесть частей. Раньше он был разделен на четыре, а вместо секторов у нас были сезоны. Моя бабушка говорила об этом.

— Почему он был разделен на четыре? — спрашиваю я, кутаясь в плащ, чтобы сохранить тепло.

Это затруднительно, когда перестаёшь идти.

— Деление основывалось на сезонах. Лето было самым тёплым сезоном, затем осень, возвещавшая о приходе холодов. Зима была наиболее холодным сезоном, и затем весна, сигнализирующая о возвращении тепла.

— Почему это изменилось?

Роман пожимает плечами. Вместо него отвечает Томи:

— Сезоны стали слишком масштабными для четырёх министров того времени. Преступность росла, бедняки страдали. Поэтому мы разделили четыре секции на шесть.

— Почему на шесть? Почему не на восемь или десять?

— Полагаю, мы скопировали твой мир. Было доказано, что это работает в Осолисе, а перемена разделена на шестимесячные интервалы, чтобы проще отмечать течение времени, — заканчивает он.

К моей радости, слой белого порошкообразного снега покрывает землю, когда мы приближаемся к середине. Я смеюсь, когда Аднан скатывает немного в шар и бросает в Рона, и указывает на Санджея, когда Рон оборачивается. Приятно видеть, как он обыгрывает Санджея в его собственной игре.

Я узнаю некоторые объекты, которые мы проходим из описаний Кедрика. Хотя я с трудом понимаю планировку их домов. У них нет точечных деревень, как у нас, каменные дома расположены ярусами, как наша столовая на Осолисе. Большие грязные дорожки проходят между зданиями и ярусами. Жилье становится намного лучше по мере того, как мы продвигаемся к центру.

Несмотря на то, что я считала бы это невозможным, холод становится ещё сильнее, как только мы приближаемся к третьему сектору. Ветер усиливается, пронизывая ледяным холодом мою одежду. Я пытаюсь придерживать вуаль снизу одной рукой, но это трудно во время скольжения по снежным завалам и обледенелым колеям.

В следующем жилом ярусе, который мы проходим, Малир подаёт сигнал, чтобы мы подождали, пока он зайдёт в здание со стороны переулка. Он выходит с шубой из мягкого ворсистого материала и накидывает на меня.

— Спасибо, — говорю я, закутавшись в тёплую шубу.

Я заправляю вуаль внутрь и освобождаю руку. На снегу трудно ловить баланс.

Малир кивает.

— Я помню, как трудно было акклиматизироваться в вашем мире.

Он возвращается в начало нашего шествия.

— Он дал тебе детскую шубу, — говорит Роман, почесывая своё длинное, худое лицо. — Полагаю, здесь ты будешь слишком маленькой для женской одежды.

— Не могу дождаться, когда увижу одну из ваших женщин. Вы все говорите о них как о великанах. Мне кажется, это не может быть правдой, — говорю я.

Аднан, идущий в конце шеренги, смеётся.

— Ты сама можешь рассказать нам. Ты уже прошла мимо многих из них.

Я удивлённо поворачиваю к нему голову. Я заметила детей, но все остальные были одного размера. Я предположила, что женщины находились внутри помещений в такую погоду.

Аднан смеётся.

— Знаешь, порой, хоть ты и носишь вуаль, я могу поклясться, что точно знаю, какое у тебя выражение лица.

Я пожимаю плечами, отворачиваясь при упоминании вуали. Впервые с тех пор, как мы покинули Осолис, она всплыла в разговоре. Теперь, когда я об этом подумала, странно, что они не попытались снять её. Я хмурюсь, пока мы продолжаем идти по тропинке. Может быть, они бы и попытались, если бы Блейн был главным. Я предполагаю, что они просто привыкли ко мне в ней, после времени, проведённого при дворе Солати. Они не хотели бы показаться неуважительными, на случай, если Король позволит мне жить.

Пристально осматривая проходящих Брум, я пытаюсь разглядеть женщин, но это сложно из-за бесформенности густых шуб и пушистых головных уборов, которые тут все носят. Я решаю, что более стройные Брумы, должно быть, женщины. Кедрик был серьёзен. У меня открылся рот. Эта женщина могла бы стать яростным противником, если бы захотела, хотя я знала, что здешние женщины не дерутся.

Вскоре вместо пятен то тут, то там, вся земля становится белой. Мы огибаем большой, покрытый снегом курган, и меня пугает странный кашляющий звук. Я выглядываю из-за Рона на поляну впереди.

— Что… — начинаю говорить я.

Перед нами мохнатые твари. Огромная группа. Я быстро считаю, их не менее тридцати. От них и исходит этот кашляющий звук. Рон направляется к стоящей впереди мохнатой твари и опускается на колени рядом с ней.

— Прекрати лаять, Лео, — требует он.

Тварь садится и перестаёт кашлять. Рон смотрит на людей, ожидающих у чего-то вроде повозки без колес, и они подходят к нему, широко улыбаясь.

— Что это такое? — говорю я, благоговение окрашивает мой голос.

— Собаки, — отвечает Роман.

Длинный ремень проходит от передней части повозки меж двух рядов собак. Каждая собака прицеплена к этому ремню. Малир подходит к группе.

— Король прислал собак. Он, должно быть, с нетерпением ждёт нашего прибытия, — говорит он, приближаясь к трём мужчинами.

Я тяжело сглатываю при напоминании о том, что мне грозит суд.

Остальные делегаты направляются к повозке и, после секундного колебания, я следую за ними, не сводя глаз с собак. Рон распределяет нас по трём повозкам, Малир подчиняется его мнению. Я прижимаюсь к углу одной из повозок, держась за борт здоровой рукой, другая рука в перевязи под шубой. Аднан, Томи и Роман присоединяются ко мне, теснясь в маленьком пространстве.

Надеюсь, что это не приведёт к тому, что я думаю. Рон забирается на заднюю стенку повозки, и она проседает под его весом.

— Пошли! — кричит он, и я задыхаюсь, когда собаки дёргаются и тянут.

Моё сердце подскакивает к горлу, когда повозка начинает двигаться вперёд. «Солис, помоги мне».

Я сжимаю руку в мёртвой хватке.

— Что это за штука? — кричу я Аднану.

— Собачья упряжка, — кричит он в ответ, перекрикивая кашель собак.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы убедить себя, что непосредственная опасность мне не угрожает. Я ослабляю хватку и оглядываюсь вокруг себя на проплывающий пейзаж. Вскоре я смеюсь. Это намного лучше, чем верховая езда. Снег летит вокруг нас, а ветер почти невыносим, но моё волнение преобладает над дискомфортом, я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Особенно потому что, когда это произойдёт, это будет означать, что я приблизилась к своей верной смерти.

Завершение поездки близится по мере сгущения сумерек. Дворец Гласиума возвышается над нами, когда мы приближаемся. Он ничуть не похож на наш дворец. Здесь нет ни башен, ни скругленных стен. Он мрачный и неподвижный. Не было предпринято никаких усилий, чтобы украсить его.