«Саньвэнь», 2000 год, № 7
Прекрасный дух эпохи смуты – Ли Цинчжао
Ли Цинчжао помнят благодаря ее знаменитому произведению «Хожу-ищу, брожу-ищу» на мелодию «Шэншэнмань». Это воплощение холодной красоты, особенно строки: «так стало пусто, стало стыло, / тоска, тоска, мне ничего не мило, / то бросит в жар, то вновь дрожу, / а душу всё не отпущу»[62]. Это цы стало ее уникальной работой, яркой звездой вошло в историю литературы, оно не имеет себе равных, никто еще не осмеливался с ним тягаться. В связи с ним ее саму стали олицетворять с тоской. Но если на мгновение развеять туман истории и внимательнее изучить эту тоску, то Ли Цинчжао окажется единственной женщиной, которая за три тысячи лет существования китайской литературы осмелилась заявить о себе как о самостоятельном поэте и достичь высот. Чтобы рассказать о ней, мало одного слова «тоска».
Прежде чем написать это печальное стихотворение, Ли Цинчжао успела познать много, очень много счастья.
Портрет Ли Цинчжао
Ли Цинчжао родилась в 1084 году в семье чиновника. Ее отец, Ли Гэфэй, обладатель степени цзиньши и придворный чиновник, имел немалый авторитет, был ученым и литератором, а также учеником Су Дунпо. Ее мать принадлежала к влиятельной семье, хорошо разбиралась в литературе. Такое происхождение в те годы было настоящим подарком судьбы. Благодаря высокому статусу и участию семьи в политических делах будущая поэтесса обрела широкий кругозор и знала этикет. Атмосфера литературного творчества научила ее глубже чувствовать жизнь, ценить красоту. К сожалению, портреты Ли Цинчжао, сделанные при ее жизни, не сохранились, нам остается лишь представлять, как она выглядела. Однако можно предположить, что она была большой красавицей. Знакомство с китайской традиционной культурой Ли Цинчжао начала практически с самого рождения. Одновременно она занялась своим творчеством, оценивала чужие работы, исследовала теорию искусства. Она умела не только наслаждаться красотой, но и управлять ей и поднялась до больших высот, еще будучи незамужней девушкой.
Взгляните на эти три цы:
«Прекрасные лотосы – полог расшит, улыбкой раскрылись цветы..» на мелодию «Хуаньсиша»:
Прекрасные лотосы – полог расшит,
улыбкой раскрылись цветы,
Курильница, дым благовонный плывет,
струится, касаясь щеки.
В волнении нежном блестели глаза,
а ныне их помнишь ли ты?
Свидания первые в сердце храню,
и чувства еще глубоки,
Досадую, тайные думы мои
не в силах письмо передать,
А в свете луны пляшут тени цветов,
кивают – попробуй опять[63].
«Весна тревожней стала и грустней…» на мелодию «Хуаньсиша»:
Весна тревожней стала и грустней,
И День поминовенья недалек…
Курильница из яшмы. А над ней,
Редея, извивается дымок.
Не в силах встать – лежу во власти грез,
И не нужны заколки для волос.
Прошла пора цветенья нежных слив,
Речные склоны поросли травой.
Плывет пушок с ветвей плакучих ив,
А ласточка все не летит домой.
И сумерки. И дождик без конца.
И мокрые качели у крыльца[64]. «С качелей встала. Распрямила стан…» на мелодию «Дянь-цзянчунь»:
С качелей встала. Распрямила стан.
Устало руки отвела назад.
Блестит роса повсюду на цветах,
На тонком платье бусинки блестят.
Вдруг услыхала шорох за спиной.
Скорей себя в порядок привела,
И незаметно к дому стороной, Зардевшись от смущения, пошла.
Но прежде чем калитку распахнуть,
Все ж оглянулась. Ветку на ходу
С мэй сорвала. Помедлила чуть-чуть
И – словно бы и не была в саду…[65] Мне представляется нежная наивная девушка, с гладкими волосами, пухлыми щечками, прелестная как цветок, в ней пробуждаются чувства, закипает жажда любви, которую сложно остановить. Она лежит в своей светелке, наблюдая за деревом аквилярия за окном, встает, чтобы написать любовное письмо, и уходит во двор, поиграть с подружками в доуцао[66].
Любимая дочь чиновника могла вести комфортную жизнь и получать культурное образование – несколько тысяч лет назад в феодальном обществе это было нормально. Удивительно другое: Ли Цинчжао не стала, подобно обычным девушкам, просто учиться письму, заниматься вышиванием и ждать замужества. Она прочитала все ценные книги отца, впитанные знания позволили ей стать прекрасной не только внешне, но и внутренне. Она выстраивала ритм стихотворения с такой же легкостью, с которой играла в доуцао и качалась на качелях. Комментируя события и оценивая выдающихся исторических деятелей, Ли Цинчжао воодушевлялась и обнаруживала невероятно пылкий ум.
Смута Ань Лушаня[67] и ее подавление стали крупнейшими событиями в китайской истории, впоследствии многие давали им свою оценку. У танского поэта Юань Цзецзо есть «Ода процветанию великой Тан», которую, по его просьбе, знаменитый каллиграф Янь Чжэньцин высек на каменной стеле, это шедевр и поэзии, и каллиграфии. Чжан Вэньцянь (более известен как Чжан Лэй. – Примеч. пер.) современник Ли Цинчжао и один из «Четырех ученых мужей у ворот Су»[68], был широко известным крупным поэтом. Он написал об этой стеле:
Небеса ниспослали грозный клич,
Эта история была высечена на камне.
Вот бы кто-то принес его в мои покои,
Чтобы тотчас прозрел мой затуманенный взор.
Эти строки молва унесла в женскую половину дома, в расписные двери, Ли Цинчжао услышала их и сразу написала ответ:
Заслуги пятидесяти лет оказались скоротечными, как зарница,
Увяли цветы и ивы в зале Хуацингун, город Сяньян зарос сорной травой.
Чиновники знай себе развлекались петушиными боями
Да пьянствовали, не думая, что настанут темные времена.
Но внезапно налетели мятежники Ань Лушаня,
Они оказались мастерами коварного обмана.
Лошади северных народов прошли перед залом, где император управлял страной,
И втоптали жемчуга и самоцветы в грязь.
Почему танская армия терпела поражения одно за другим?
Потому что множество отличных скакунов было загнано, чтобы привезти наложнице личи.
Заслуги Яо и добродетель Шуня были подобны небесам, но ими не кичились в текстах.
До чего низко нахваливать достижения, высеченные на этом камне,
Напрасно бередить души мертвых[69]. 
