— Северус, ты даже не можешь себе представить на сколько я ненавижу себя за то, что сегодня произошло.

— Я знаю.

Его голос был абсолютно спокойный. В нем было то понимание, которое позволяло ему быть сейчас снисходительным к ней. Словно он знал что-то такое, от чего хотел ее уберечь, хотя бы сейчас. Он запустил руку в ее волосы, немного расслабляя, скованное мучительным чувством вины, тело.

— Ты даже не представляешь себе, насколько хорошо я тебя понимаю. Сколько раз я сам находился в таком же положении, задыхаясь в собственном гневе, собственном бессилии, захлебываясь в этом душераздирающем раскаянье, но рядом со мной никого не было. Я понимаю, как тебе страшно.

Под тяжестью его признания, Нат буквально вжалась в него. Будто хотела показать, что не предаст, что она рядом, что любит. Отстранившись она посмотрела ему в глаза.

— Ты прав, мне очень страшно. Страшно потому, что я лучше умру, чем причиню тебе боль. Это невыносимо, не иметь в себе сил противостоять ЭТОМУ. Я даже не понимаю, что ЭТО? Но я обещаю тебе, что больше никогда не сделаю тебе больно. Ты слышишь, Северус? — она гладила его лицо, всматриваясь в глаза, словно боялась увидеть в них сомнение. — Никогда, ты слышишь?

В ней было сейчас столько незыблемой веры в собственные обещания, что он невольно улыбнулся. Накрыв ее руку своей ладонью, он прижал ее к губам. Прикосновение его теплых губ разливало по телу сладкую истому, заставляющую веки смежиться. И душа подалась ему навстречу, как бездомная собака, что тянется за ласкающей рукой. Она слышала его сбивающееся тихое дыхание, чувствовала напряженность ласковых губ, которые замерли в этом бесконечном поцелуе. Она затихла, не в силах прервать плен его нежности. Будто пыталась надышаться им, пропитаться, чтобы потом, оставшись в одиночестве, черпать из этих воспоминаний силы жить дальше. Не смея после того, что произошло назвать его «своим».

Северус чувствовал, что она словно пробудила в нем что-то давно позабытое. В те моменты, когда она была рядом, в его сердце вспыхивал огонь, как в старом очаге, который раньше казался лишь нарисованным выцветшими небрежными мазками на старой кирпичной стене. Как он старался не замечать этого, привычно подчиняя выдрессированное тело лишь долгу и смирению, подчиняя даже сердце своей воле, трансформируя его в неодушевленную материю, в напряженную до боли жилу. Чтобы оно помнило, как это больно — любить. Как это страшно прорастать корнями в другом человеке, не мысля жизни без него. Как страшно быть отвергнутым и ощущать, как тебя наполняет жгучая боль из разорванных вен-корней. Но самое ужасное, когда не остается даже ее, и ты понимаешь, что та пустота, которая приходит после — вот настоящий ад. Ад забвения, одиночества и такого страшного запоздалого раскаяния, которое уже ничего не исправит.

========== Глава 22 Альбус Дамблдор ==========

Нат подошла к каменной горгулье и, назвав новый пароль, не спеша поднялась по винтовой лестнице в кабинет Дамблдора. Ей было интересно, зачем он ее позвал? Между ними так и не сложилось доверительных отношений и ей даже казалось, что директор нарочно избегает ее. Впрочем, эти чувства были взаимными. Статус их взаимоотношений нельзя было назвать неприязнью, скорее пакт о ненападении. А тут, в такой час, да в личный кабинет пред ясны очи… Нат терялась в догадках. Она подошла вплотную к массивной дубовой двери и уже занесла руку для вежливого стука, как услышала в кабинете голоса, которые заставили ее прислушаться. Один, принадлежал хозяину кабинета, другой несомненно Снейпу. При других обстоятельствах Нат никогда бы не опустилась до подслушивания под дверью. Но Снейп… Она, затаив дыхание, вся превратилась в слух.

— Альбус, я прошу тебя. Ты же понимаешь, это опасно… — голос Снейпа был напряженным, но осторожным, даже она бы сказала, вкрадчивым. Он явно пытался в чем-то убедить визави.

— Северус, я думаю, что ты преувеличиваешь. В противном случае мы совсем утратим контроль.

Повисла напряженная пауза, которая ощущалась даже из позиции Нат, несмотря на то, что она не видела их лиц.

— Северус?

Голос Дамблдора был мягким, даже снисходительным. Видимо он настойчиво пытался убедить Снейпа в своей правоте. И делал это, как обычно, из позиции — существует два мнения: мое и не правильное. Судя по тому, что пауза затянулась Северус никак не мог принять то, о чем ему говорил директор. К горлу подкатило мерзкое ощущение предрешенности, даже какой-то загнанности, а в памяти всплыло «… и умер бедный раб у ног непобедимого владыки…». Она не доверяла Дамблдору именно из-за Снейпа. Альбус правил железной рукой. И несмотря на то, что он казался добродушным и справедливым, она знала — это не так. Нат не могла им не восхищаться. Его хладнокровием, выдержкой, умением довести начатое до конца, несмотря на возникающие трудности и количество жертв необходимое для достижения ЕГО цели. Но один изъян в нем, ее пугал. Он не был способен на любовь.

Любовь, которую он так маниакально проповедовал. Коснись вопрос слезы ребенка, у Альбуса не возникло бы сомнений. Она понимала, что для такого сильного лидера, этот изъян был скорее привилегией. Но Снейп… Нат знала, что и его он с легкостью пустит в расход при необходимости. Она не могла ему этого позволить. Именно поэтому у нее появлялось это примерзкое чувство ревности. Из желания защитить. Северус, несмотря на свою репутацию, на это невероятное количество острых углов, из которых, казалось, он состоял, ядовитых шипов, которые он выпускал при чувстве опасности, был другим. У него было то, чего был лишен Альбус, его сердце было способно на любовь. Любовь до самоотречения, до самопожертвования. При всей его холодности и язвительности он был способен на рабскую преданность. И сейчас она слышала ее в этом молчании за дверью. Чувствовала, как он ломает себя, как смиряет, подчиняя воле своего Хозяина. Раздражение начало разливаться по венам подступая к мозгу, сводя спазмом горло. Нат со злостью сжала кулаки, которые, от напряжения, мгновенно вспотели. Хотелось ворваться внутрь и потребовать объяснений. Вот только в чем? Натали глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Подавив ярость, она стала успокаиваться. Решив не испытывать судьбу, кто знает до чего она еще додумается, подслушивая под дверью. Она постучала. Голос Дамблдора прозвучал громко и уверенно, приглашая ее войти.

— Вы звали меня, директор? — пытаясь скрыть раздражение, она старалась чтобы ее голос звучал спокойно.

— Да, мисс Валентайн, я прошу прощение за то, что так поздно побеспокоил вас. Только сейчас освободился. Надеюсь вы еще не спали?

— Судя по-всему, дело не терпит отлагательства. Я вас слушаю.

Ее вежливый тон плавно перетекал в нейтрально-прохладный. Одна мысль терзала сейчас ее ощетинившийся мозг: «а, собственно, где Снейп»?

Нат была уверена, что ей не послышалось. Возможно из кабинета есть еще выход. Либо он просто ждет в соседней комнате. Зачем? Чтобы потом продолжить разговор? «Черт тебя подери, кончай рефлексировать. Значит так надо. Расслабься и подыграй».

Просьба Дамблдора смахивала на вербовку агента. Уголки губ Нат дернулись вверх в саркастической ухмылке, которую она едва сдержала. Тем не менее выслушала его речь до конца. Несмотря на то, что он периодически делал многозначительные паузы, видимо в расчете на ее честолюбие, которое, видимо, должно было ее заставить подытожить смысл его просьбы самой. Но Нат хотела насладиться его тирадой и услышать-таки саму просьбу, которая ей стала ясна после первой же его фразы:

— Вы, как человек вхожий в министерство…

По мере его речи голос директора стал постепенно меняться с учтивого до серьезно-делового. Ей нравилось, что он решил поговорить с ней без всех этих мелодраматических восторженных фраз, призванных воспламенить ее сердце праведным патриотическим огнем. Перейдя в конце концов к нелицеприятной сути самой просьбы.

Нат молча смотрела Дамблдору в глаза, чем видимо начала его раздражать. Так как весь его восторженный тон не произвел на нее никакого впечатления, и его просьба стала выглядеть, как прошение. Взгляд его и голос стали холодными и жесткими. Обнажая его и превращая из доброго волшебника в жесткого Каудильо*.