«А что тебе не так? Мы не женщины? Не красивы? Танец плох?»

Два гостя, летом надевшие меховые накидки, поднялись и ушли. Танцовщицы встали в круг спинами внутрь и, мелко трепеща веерами, медленно осели на мрамор. Платья разлетелись шелковыми волнами. Музыка затихла. Стало слышно даже сверчков.

Жители захлопали в ладоши. Девушки вскочили и упорхнули на край площадки, рассевшись на приготовленных подушечках.

И тут же вместе с остальными девушками она резко и весело закричала «Эй-Хей!», ударив языков в нёбо.

Звукошар из лунного стал солнечным, засияв темно-золотым светом. Застучали барабаны, завыли низкие флейты. На площадку, словно из ниоткуда, выпрыгнули четверо молодых мужчин с длинными копьями. На всех были только белые старинные «юбки», кожаные наручи и ножные браслеты. Древний танец «Охоты на гишу» состоял из прыжков и поворотов и стука копий. Тафал заметила, как, смущенно улыбаясь, отводят глаза от красавцев скромницы Аффи и Юлтафа. Рена не сводила глаз с Танана. А Миэл в белом и бронзе был просто прекрасен, а капли пота на этой груди украшали его еще больше.

«Охотники» сорвали аплодисменты и гордо удалились.

Краем глаза Тафал заметила, что еще кто-то ушел.

«Надеюсь, вы вкусно перекусили. А что вам полунагих чаровниц не выдали, ну так с Амалу и спрашивайте!»

Свет померк, став темно-медовым, тусклым и загадочным. Барабаны стали тише и глуше, к флейтам добавились широкие и протяжные ноты синтов. Мелодия словно зазвучала стонами из глубин времен. Из темноты на освещенный мрамор легла прекрасная и сильная рука, пальцы были согнуты когтями. Затем, гибкий и мускулистый, танцор вышел, на четвереньках и выгибая спину, в центр. Он был в одной набедренной повязке и грубых золотых украшениях. Руки хищно хватали воздух, коричневые кудри то касались мрамора, то метались в воздухе, серьги звенели. Встал на колени, прогнулся назад. Обведенные черным и золотым глаза горели огнем, губы были плотно сомкнуты. Древняя, дикая красота была в его зверином танце.

Зрители полностью затихли.

Конечно же, это был Адиль. Он исполнял танец из легенды о браке Леса и Морской бездны. В сказках, которыми в детстве зачитывалась Тафал, важное место занимала история о боге-Леопарде, который охранял первозданный лес, но был обречен на одиночество: никто из дев-духов не мог быть ему парой. В тоске, ярости он бродил по юному миру, пока, отчаявшись, не ринулся вперед и не выбежал к берегу Моря, где из волн к нему вышла Мать Морей…

Всю эту историю рассказывал телом Адиль, почти невесомо прыгая по мрамору, прекрасным вихрем метаясь из стороны в сторону. И вдруг замер, повернувшись к морю, будто впервые его увидел. И впервые за танец улыбнулся, протягивая руки к синей завесе, незаметно появившейся на парапете.

Поблескивая, завеса упала, и Мать Морей вышла к своему будущему супругу. Именно такая, как в легендах: очень пышнотелая, большеглазая, с нежным круглым лицом и крутыми бедрами, густыми волосами до пояса и огромной грудью, способной выкормить и кита, и леопарда, и первых людей. А на её сильном животе они могли бы все уснуть. Ожерелье из кристаллов и лазурный шарф очень слегка прикрывали её красоту и не стесняли плавных, изящных движений. Вот богиня удивленно склонила голову набок, царственно подтанцевала ближе к восхищенному Леопарду, который, изогнувшись, протянул к ней руки, не решаясь коснуться… Золотая молния вокруг лазурного шара.

«Как повезло, что Тинасс тоже любит эти сказки!», — подумала Тафал и тут же встретилась глазами с Амалу. В них была глухая досада, с искрами злобы и поражения. Из его гостей осталось только двое.

«А что ты думал?», — Тафал понадеялась, что он всё прочтет в её глазах: «Что превратишь нас в ночной кабак, чтобы обстряпать дела с разомлевшими толстосумами? Вот древняя эротика, разве Тинасс не прекрасна? Кто виноват, что только два твоих гостя смогли оценить это? Не на тех напал!!!»

А тем временем Морская бездна и Хранитель леса уже совсем понравились друг другу и под шепот и мерцание музыки сближались, бережно касаясь лиц и слегка качая бедрами. Томление танца достигло пика. «Хорошо, дети уже по домам», — подумала Тафал, и голову, грудь и живот ей захлестнуло горячей и тугой волной.

Тинасс и Адиль обнялись, и свет тут же погас. Музыка стихла. Танцоры исчезли. С полминуты все сидели в тишине. А потом вверх взмыли и завертелись в воздухе огни ручных фонариков: высшая похвала! Затем зажглись обычные фонари, и, под одобрительные выкрики и хлопки, девушки-цветы и парни-охотники выскочили на середину. А вот Адиль и Тинасс, видимо, решили не портить волшебство и пропали.

Хитрые «заговорщики» весело перемигивались, Тафал захлестывала уже волна радости. Она отдала должное Амалу: он ни слова не проронил по поводу их авантюры.

— Похвалим танцоров, потом перекусим и пообщаемся, — спокойно сказал распорядитель. Но завернувшийся воротник не расправил.

…Остаток ночи прошел в беседах, сидениях на больших качелях и приятной усталости. Оставив Рену и Танана обниматься на качелях и умилившись, как бережно Миэл чистил апельсин для вернувшейся в оранжевом платье Тинасс, Тафал отошла в сторону, чтобы пройтись вдоль моря. И тут же наткнулась на остаток опасений.

Невидимые для остальных, в резком свете фонаря под деревом обнаружились Аффи и один из гостей: огромный мужчина с квадратной челюстью, лысый и закутанный в красную мантию. Они о чем-то говорили. Аффи, стоявшая к Тафал спиной, сделала шаг назад, но «шкаф» протянул к ней руку и усмехнулся.

«Ибис и зухос-крокодил».

— Сестра?! — выкрикнула Тафал. — А я тебя ищу! Иди сюда.

Аффи тут же обернулась и быстро зашагала к ней, путаясь в своем зеленом платье. На личике читалось облегчение. Здоровяк недовольно посмотрел на Тафал. Она, вперив взгляд ему в переносицу, вопросительно повела головой. Но незваный гость молча повернулся и исчез в темноте, как оставшийся без добычи крокодил в болоте.

Девушки улыбнулись друг другу и пошли к остальным. Тафал подняла глаза к звездам. На душе было очень хорошо, будто она поймала хрупкую статуэтку в полете.

Эпилог.

А те сказочные наряды выдумщицы таки надели. На празднике Нинфин-Эйом, Чистого Моря. В воде, недалеко от прибоя, закрепили легкую платформу, и Тафал, за первый летний месяц густо загоревшая, исполнила небольшой номер жрицы Дня, красуясь в бронзовых бусах и искрящих звездах и сверкая зелеными глазами среди брызг, пены и волн. Да, её всё равно немного смущало, насколько открыты её бедра и спина, но она знала, что восхищение друзей и подруг светлое, и их открытость абсолютно чиста.

…Сидя позже на пляже, Тафал расчесывала свои рыже-каштановые волосы. Адиль, положив голову ей на колени, сквозь свои длинные ресницы смотрел на неё. Потом потянулся и сказал:

— Весной ты спасла нам праздник! И этот, и все грядущие. А знаешь, почему, собственно, Най, тот еще веселый фрукт, так ревностно занялся нашими фестивалями? Чтобы они были, как сейчас, а не как у Амалу?

— Нет, — пожала плечами девушка. — Най — музыкант, фантазия бурная.

Адиль мотнул головой:

— Не то. Из-за его жены, Иллионы.

Иллиону Тафал пару раз видела: невысокая, кудрявая и черноглазая, она была неизменно приветливой и милой, как шоколад с медом. Адиль же открыл свои огромные глаза и, внимательно глядя на Тафал, негромко сказал:

— Най — её второй муж. А вот после первого Иллиона полгода не могла заниматься с Наем любовью. Полгода после свадьбы, пока не прошли терапию.

Тафал удивленно вздохнула и почему-то посмотрела на волны. Она не хотела знать, откуда это знает Адиль, но подумала, какие неожиданные миссии нам порой достаются! И как всё связано… А Адиль тоже умолк, сел и нежно поцеловал её в плечо и щёку. Она обняла его.